– Проваливай.

Галкут и Элен быстро покинули комнату.

Меч Виктора Галкут оставил внизу на стойке.

116.

И снова Галкут тянул её за собой, быстро шагая по узким улочкам Буристана. Галкут хотел как можно дальше уйти от гостиницы "Черный туман", раствориться среди многолюдных, ветхих трущоб дурного района, забраться в самые его дебри, чтобы Вурда и лейтенант навсегда потеряли их след. Но Элен уже была не в состоянии поддерживать прежний темп, она очень устала, у неё гудели ноги, чесалась голова, она казалась себе липкой и грязной как и весь этот район, и ей хотелось и есть, и пить, и в туалет. За всю свою короткую жизнь она совершенно не привыкла к подобным физиологическим неудобствам, по крайне мере чтобы они набрасывались на неё все разом. Всегда чистенькая, сытая, ухоженная, здоровая, окруженная комфортным заботливым миром, готовым в любой момент удовлетворить все её телесные потребности, она представляла свою свежесть, бодрость, энергичность чем-то само собой разумеющимся, своим естественным и постоянным состоянием. Но теперь всё было иначе, никого больше не заботили её потребности, голод и жажда неожиданно из книжной выдумки превратились в досадливую реальность. Впрочем её идеально здоровое тело, развитое и тренированное на обязательных уроках физической культуры стандартной школьной программы, занятиями у мастера Таругу и весьма подвижными играми с папой и Китом, не истерзанное, не измотанное какими бы то ни было лишениями, травмами, депрессиями и страданиями, пока довольно легко переносило все эти мелкие неурядицы и гораздо более чем мышечная усталость и желание пиши её выматывало осознание плена, бессилия вырваться из сложившейся ситуации, гнетущее, давящее впечатление от всего этого места. И ноги её заплетались, она сбивалась с шага и Галкут порой чуть ли не волок её за собой. Но опомнившись, он сбавлял темп или даже останавливался, словно для того чтобы оглядеться и решить куда идти дальше, тем самым давая девочке время восстановить силы.

На этот раз они вошли в деревянный дом, сколоченный из черных досок, кое-где покрытых какой-то зеленоватой и белесой пакостью, то ли плесенью, то ли следами от бывшей покраски, и проконопаченных торчащей из щелей паклей. Никакой вывески над рассохшейся обитой толстым грязным стеганным полотном дверью Элен не заметила. Внутри в низенькой комнатушке на скамейке на спине лежал тощий парень с длинными грязными свалявшимися волосами, с воспаленными обложенными зеленоватыми выделениями покрасневшими глазами, с длинным изможденным лицом, заросшим вместо нормальной мужской щетины неприятными, словно разбросанными в случайном порядке пучками торчащих как проволока волосков. На парне была широкая бесформенная длинная рубах из грубой рогожи, обильно заляпанная чем-то темно-бурым по правой стороне и ужасно стоптанные низкие сапоги. От него исходил настолько едкий запах немытого тела, что девочка едва удержалась от того чтобы не закрыть ладонью нос. И вообще по первому взгляду на молодого человека, она сочла бы его очень больным. Его тонкая кожа имела совершенно нездоровый желтый цвет, а в его ауре в области живота висели три почти черных больших безобразных кляксы, явные признаки какой-то болезни внутренних органов. Элен практически не имела никакого опыта в постановке медицинских диагнозов через ауру, поскольку до последнего времени имела дело с исключительно здоровыми людьми и просто не интересовалась подобными вещами. Но все же ей уже доводилось несколько раз видеть подобные "кляксы" и потом она узнавала что человек, у которого она их видела, страдает от той или иной болезни. Однако парень, даже если и был болен, явно не переживал по этому поводу. Он легкомысленно ковырял в носу и мечтательно глядел в потолок, думая судя по всему о чем-то приятном. На вошедших он не обратил никакого внимания, буквально абсолютно никакого, словно те были невидимы.

– Есть пустая комната с дверью на одну ночь? – Спросил Галкут без всяких предисловий и приветствий.

– Второй этаж до конца и налево, – равнодушно сказал молодой человек, не отрываясь от потолка.

Галкут, не выпуская руки Элен, бросил в чашку возле скамейки монетку и направился к двери слева от входа. За ней был длинный темный коридор, освещаемый лишь светом падающим из выходящих в коридор комнат. Элен поняла почему Галкут уточнял про дверь. Здесь их как таковых не было. Все дверные проемы закрывались разномастными шторками и занавесками. Коридор наполняли шорохи, сопение, голоса, грубый смех, детский плач, какая-то возня, стоны, ритмичные глухие удары, шлепки и пр. А также разнообразные запахи, резкие запахи какой-то еды, запахи чего-то горелого, прокисшего, затхлого, алкогольного, запахи большого количества живых существ, не утруждающих себя гигиеной, всё это сливалось в такой густой едкий фон, что Элен казалось он пропитывает её как жидкость. Иногда из-за штор появлялись люди. Хмурые, угрюмые, болезненные, они пару секунд равнодушно глядели как высокий жутко избитый мужик тянет за собой маленького ребенка и отворачивались. Кое-где в коридоре вдоль стен лежали люди, спящие или мертвецки пьяные, Галкут и Элен аккуратно обходили их. Однажды из комнаты выполз на четвереньках человек, скользнул мутным взглядом по слуге судьи и принялся блевать. Поскольку он перегородил почти весь коридор, Галкут остановился. Чуть помедлив, он наклонился и решительно подхватил ребенка на руки. Элен и не думала возражать, она схватилась за его шею и уткнулась ему в плечо чтобы не видеть, не вдыхать омерзительную, убогую реальность этого ужасного дома. Теперь Галкут зашагал гораздо энергичнее. Осторожно прижимая к себе закрывшую глаза девочку, он быстро дошел до лестницы в торце здания, поднялся на второй этаж, обходя сидящих на ступенях в наркотическом угаре мужчин и женщин, промчался по еще одному коридору, повернул налево и принялся ногой толкать деревянные двери комнат. Первые две оказались заперты, третья и четвертая распахнулись, но Галкут все же выбрал пятую, подальше от занятых. Зайдя внутрь, он спиной закрыл за собой дверь и аккуратно спустил ребенка на пол. Элен только сейчас открыла глаза, увидела комнатку с квадратным окном, затянутым как будто бумагой, пропускающей дневной свет мутным потоком, нечто вроде нар с темным тюфяком и два убогих табурета. Она села на один из них и посмотрела на Галкута, как ему показалось, каким-то затравленным взглядом. Он запер дверь на засов и проговорил с извиняющейся интонацией:

– Надо только до завтра потерпеть. Только одну ночь, госпожа Элен, и всё будет хорошо.

Девочка глядела на него с удивлением и неприязнью. То он ей представлялся двуличным и жестоким, то просто глупым. То он готов её ударить, чуть ли не зарезать, то снова "госпожа". И это "всё будет хорошо", он что всерьез верит что после того как она окажется в руках у верховного претора, ей будет хорошо? Но Элен молчала. Отчасти из-за усталости, отчасти из-за некоторого смутного чувства вины перед ним. Ей казалось, что она сделала Галкуту очень больно, напомнив об убийстве сына. Точнее она нисколько в этом не сомневалась, ведь она же видела как задрожала и потемнела его аура при имени Майрет. И хотя некий внутренний рациональный, не склонный к сентиментальности голос убеждал её что этот человек едва не убил Виктора и заслуживает гораздо большей боли, чувство вины не проходило. А кроме того ей очень хотелось в туалет и она просто не представляла как ей поступить. Вспоминая неприятное амбре в коридоре первого этажа, она уже была готова поверить что люди ходят в туалет прямо в этих комнатушках. В какие-нибудь ведра или горшки, с содроганием думала она. А потом выносят. Но для неё это было немыслимо, даже если Галкут выйдет за дверь, да к тому же в комнате не было никакого ведра или чего-нибудь подобного.

– Тот человек, лейтенант, это был ваш друг? – осторожно спросил Галкут.

Элен взглянула на него почти с ненавистью и он это понял. Но затем она отвернулась и вполне спокойно сказала: