– Ну что, коза хитрожопая, – насмешливо сказал он, – смыться навострилась? Папины денежки сберечь захотела? А как же твои люди, ведь порешу же всех? Или наплевать на них? А и правда, пусть в аду горят, коли ни ума, ни денег, ни удачи. Только что ж ты такая тупая, нашла у кого защиты искать! Ты что думала этот оборотень, этот железный дьявол спас бы тебя и отпустил на все четыре стороны? Ну ты и дура скудоумная! Да он же монстр из монстров, человечиной питается, а тёлок вроде тебя имеет во все дырки целыми днями своим железным штырём. Или ты на это и рассчитывала? Признайся, а? Ну так я тоже парень не промах. – Далее Хишен совершенно невообразимо пошлым образом стал расписывать всё что он может предложить Тайвире как мужчина. Он самым вульгарным образом с отвратительной ухмылкой на лице повествовал о всех непристойностях и извращениях, которые только смог припомнить, при этом используя настолько грязную и нецензурную лексику, что даже бывалые лихие гроанбуржцы, открывая для себя что-то новое, выглядели удивленными. Впрочем, разбойники в своём большинстве слушали речь атамана с явным одобрением, криво улыбаясь друг другу, мол, вот это даёт. Кирмианка и лоя же, сжавшись, уставившись в землю, не смея шевельнуться, были буквально раздавлены всем этим зловонным потоком. Минлу так вообще хотелось сквозь землю провалиться от стыда и омерзения. А при мысли что вслед за Тайвирой придёт и её черед пережить всё о чем столь словоохотливо повествует мивар, её охватывал гнетущий приступ дурноты и ей нестерпимо хотелось лечь на землю, свернуться калачиком, закрыть глаза и стать маленькой и незаметной, как жучок или муравей, чтобы никто из этих людей не мог увидеть её, чтобы они забыли её, не замечали, оставили в покое.
Свою речь Хишен иногда прерывал вопросом «Хочешь, а?!» и дергал девушку за волосы. По щекам Тайвиры текли слезы от боли, страха и унижения. Всякая дерзость испарилась из её взгляда, она прекрасно видела что этот полубезумный человек вошёл в раж, что его неистовство и вожделение растут с каждой секундой и это уже не остановить, ибо здесь его власть над всеми безмерна и абсолютна.
За спиной мивара, кто-то громко сказал:
– Эта девчонка моя, Голова. Не забывай.
Хишен резко развернулся, при этом не выпуская женских волос. Девушка, уходя от боли, была вынуждена, согнувшись, торопливо обежать вокруг него и застыть в неудобной и унизительной позе.
– Ба! Наш погранец нарисовался, – радостно пробасил мивар. – Твоя говоришь?!
– Моя, – твердо повторил Сойвин.
Минлу, позабыв о своих страхах, с изумлением уставилась на высокого молодого короткостриженого мужчину, посмевшего хотя бы отчасти перечить главе города.
– Да твое теперь шиш, чешуя, да в кармане ни хуя, – зло сообщил мивар. – Просрал ты своё счастье, господин бриод. Тебе было велено стеречь эту лярву, на цепь в доме посадить, да семечки на неё лузгать. Мог и пялить её сколько хочешь, в своё удовольствие, главное чтобы эта торгашка под присмотром была. А что выясняется? Она по всему Гроанбургу шляется как хочет, неизвестно чем занимается, а под конец ещё и с нашим врагом снюхалась, за штырь его железный зацепилась. Нет тебе больше доверия, погранец. Проваливай с глаз долой, пока у меня настроение.
Но Сойвин не двинулся с места и демонстративно положил ладони на рукояти мечей.
– Ах ты говна кусок, вошь лобковая, падаль смрадная! – Бешено прорычал Хишен.– Схлестнуться со мной захотел?! Мечиками помахать! – В запале он так сильно дернул Тайвиру за волосы, что та взвизгнула. Не обратив на это внимание, Хишен уже изрыгал исключительно матерные слова. Но в какой-то момент он вдруг замолк на пару секунд, словно озаренный некой мыслью, и затем с веселой свирепостью поинтересовался: – А ты, сучонок-ренегат, оборотень недоделанный, собственно чем недоволен? Если о своей доли выкупа переживаешь, то зря. Всё как условились. Каншуви деньги привезет, половина твоя. Хотя нет, теперь уже четверть, надо же тебя как-то наказать. А если за бабу беспокоишься, так с ней ничего страшного не случится. За непослушание поработает подо мною, подеру её хорошенько и всё. Может еще и понравится.
– Она моя, – неопределенно ответил Сойвин, не убирая ладони с мечей.
– Да неужто?! – Усмехнулся Хишен. – И как я только тебя бриодом сделал, ты же ведь тупой как рыло бейхора. Эй, Карим, – обратился он к смуглому жилистому хаокшиту с массивными кольцами в ушах, – и вы, бродяги, – он скользнул взглядом по другим стрелкам, – а ну-ка вгоните ему в седалище и в ляжки полдюжины каленных, может лучше соображать начнет.
Однако разбойники колебались. Сойвин, который на границе как раз и командовал лучниками и арбалетчиками, в Гроанбурге тоже сблизился с ними и сумел завоевать их симпатии и уважение. Кроме того, прознав о его опыте, его зачастую и ставили управлять стрелковыми подразделениями во время столкновений. И со временем он стал их неофициальным командиром. Но всё же товарищи Сойвина колебались не долго, ибо как бы ни были они расположены к нему, непререкаемый авторитет мивара довлел над ними. Ослушаться Хишена для них было немыслимо.
Увидев направленные на него стрелы и услышав такой знакомой скрип натягиваемой тетивы и сгибаемых рогов лука, Сойвин с запоздалым раскаяньем понял, что совершил большую ошибку. Ему представлялось, что он снова сможет отбить Тайвиру, как и в первый раз, что Хишен снова посчитает что разумнее уступить девушку своему бриоду, чем убивать его и нарушать негласные правила разбойничьего братства. В конце концов, подумалось ему, если уж мивар так сексуально перевозбудился, у него есть эта кирмианка, вполне себе молодая и привлекательная. Эта мысль заставила его на секунду устыдиться. Но лишь на секунду. Судьба нежданных гостей мивара его мало трогала. Сойвин не любил ни лоя, ни кирмианцев. Металлическую собаку же он счел неким порождением проклятого Вэлуонна и потому тем более ни к ней, ни к её спутникам симпатий не испытывал. Он не понимал кто они такие. Он слышал что они пришли в поисках той странной племянницы судьи и мивар после столкновения с сайтонской ведьмой готовился к худшему. Так оно и вышло. Но зачем Тайвира бросилась к этим чужакам за помощью? Почему она решила, что она может рассчитывать на них? От отчаянья? Но сейчас из-за необдуманных действий купеческой дочки он подверг себя большой опасности. По глупости, подсказывал ему насмешливый голос, по одной только глупости и, что уж лукавить, вожделению к этой молодой особе он совершенно нелепым образом попытался помешать Хишену. А сейчас в него ударит с десяток стрел. Сойвин прекрасно понимал, что на таком маленьком расстоянии, практически в упор, каленные тяжелые наконечники длинных боевых стрел серьезно покалечат его, раздробят кости и разворотят плоть. Пусть даже мивар и приказал стрелять в ноги и пониже спины. Пусть даже разбойники, считавшие его, Сойвина, хорошим справедливым командиром возможно и будут стрелять, не натягивая тетиву в полную силу, всё равно мало ему не покажется. И ради чего? Ведь он же обещал себе что прошлое осталось в прошлом и того молодого наивного офицера, полного книжных идеалов благородства и неуёмных иллюзий рыцарства больше нет. Может он влюбился? В эту вздорную, взбалмошную, не слишком умную кареглазую девицу из Аканурана. В эту прелестную милую девушку с нежным чистым лицом, с чудесным теплым взглядом и роскошными густыми сияющими русыми волосами, так безжалостно и варварски намотанными сейчас на мозолистый широкий мужской кулак. В эту беззащитную своенравную пленницу, каждую ночь спавшую рядом с ним и во сне, позабыв о своей ненависти к своему тюремщику, доверчиво и ласково прижимавшейся к нему. Но может дело не в любви, может всё дело в том что в этой девушке странным образом проступали черты того забытого прошлого, где молодой офицер королевского пограничного корпуса, веселый и отважный, готов самоотверженно и бескорыстно сражаться с любыми проявлениями Мирового Зла, которые для него всегда явственно однозначны и по другую сторону его меча и где ему еще ничего неизвестно о том что он и сам одно из этих проявлений. Он нестерпимо хотел вернуться туда, возвратить себе то незамутненное категоричное мировоззрение, которое легко расставляло всё по местам, ту легкость и чистоту души, которые утро каждого нового дня делали счастливым и желанным. И эта девушка или чувство к ней как призраки этого прошлого неудержимо влекли его к себе и он шел навстречу к ним, совершая одну глупость за другой. Хишен насмешливо глядел на него, зажав в кулаке и пригнув к земле этот прекрасный призрак. Тетивы продолжали натягиваться. И Сойвин уже ничего не сможет, не успеет сделать не ради себя, не ради этого призрака. Через пару секунд он, раненный и искалеченный, будет барахтаться на земле в своей крови, скрежеща зубами от боли и бессилия.
