Хишен ощущал болезненный в своём неистовстве задор, жажду немедленных и по возможности жестких, секущих, кровавых действий, боевой азарт. Его унизили, сильно унизили, лишили любимых зверей-игрушек и он всею душой желал отмщения, восстановления статуса. Ему даже казалось словно он перешагнул некую черту, завершил какой-то этап своей жизни и теперь начинался другой. Тут он еще припомнил, что и его любимую саблю тоже сломали и кровь закипела в нем.

Из Цитадели появился Ронберг и Хишен, приказав ему следовать за собой, быстро и почти жадно устремился к маленькой компании из двух девушек и лоя, прижавшихся друг к другу в окружении разбойников. Последние пока не смели к ним приблизиться, всё еще опасаясь что друзья металлической собаки тоже непростые смертные и кроме того понимая что у мивара на них свои планы.

Минлу с диким ужасом глядела на приближавшегося мужчину. С проваливающимся в бездну сердцем она думала о том, что её ждёт. Она прекрасно понимала, что если даже её не убьют, всё равно случится непоправимое. Хранительницей Шивтака могла быть только непорочная женщина. И если она лишится своей девственности, то её связь с Ключом Океана будет навсегда утрачена. А это значит, что Кирм будет обречен, ибо найти и вырастить другую хранительницу времени уже не осталось. Но наверно это всё же лежало лишь на поверхности и как бы не было это эгоистично главной причиной её ужаса была не возможная гибель её народа, а те страдания что ей вот-вот придется пережить. И сколько не старалась она думать лишь о Шивтаке и своей родине, животный панический страх перед физическим насилием сметал все эти мысли как ветер сухие листья. В конце концов она вытащила меч мастера Юн Фая.

Увидев это, Талгаро взялся за рукояти пун. Он отлично осознавал, что у него и девушки нет ни одного шанса выжить в вооруженном столкновении с разбойниками, но он был намерен сражаться изо всех сил и отравить хотя бы нескольких из них. Его левая пуна несла на себе маслянистую смесь из сока лепестков убийственного желтого цветка «Печать Адолиса» и выжимки из стеблей «сливочной травы», это был смертельный и безотказный яд, практически мгновенно парализующий мышцы человека и в результате тот умирал от удушья. Жуткая смерть. Правая пуна была намазана густым слоем из смолотой мякоти «волчьих ягод», вызывающей сильное головокружение и головную боль, практически полуобморочное состояние и приступ нестерпимой острой дурноты, буквально выворачивающий наизнанку. После воздействия этого вещества ближайшие полчаса-час человек мог только держась за голову, закатив глаза и потерявшись во времени и пространстве, кататься по земле, стонать, охать, трястись как в лихорадке и постоянно пытаться блевать. За время своего покаянного путешествия Талгаро несколько раз использовал правую пуну, дабы осадить слишком рьяных лояненавистников, которые не удовлетворялись обычным словесным поношением маленького народа, а пытались донести свою неприязнь непосредственным физическим воздействием. Но никогда он еще не вынимал левой пуны, ибо как бы там ни было «сеющий смерть пожинает лишь скорбь» и до сегодняшнего дня он не видел причин для столь страшной меры. Однако при виде черноволосой девушки схватившейся за меч, его сердце неожиданно затопило острое чувство неподдельной нежности к ней. Вот она маленькая, хрупкая, юная взялась за оружие в тщетной, бессмысленной попытке противостоять этой безжалостной алчной стае и их злобному похотливому вожаку. В один миг он понял какой ужас объял девушку при мысли о грядущем насилии над ней. От сострадания к ней у него даже навернулись слезы. Такое глубокое сопереживание к той кого он до последнего времени считал все же довольно возмутительной и вздорной особой, не говоря уже о том что она кирмианка, удивило его самого. Но сейчас ему представлялось, что он видит перед собой почти ребенка, что значат её двадцать лет перед его седьмым десятком, и этот ребенок, загнанный и напуганный, находит в себе силы чтобы обнажить свой одинокий меч против жестоких взрослых подонков. И кажется он готов отдать свою жизнь за этого ребенка. Впрочем, все эти сентиментальные переживания просто пронеслись теплой волной по его сердцу и никак не прозвучали осознанными, выраженными в словах мыслями в его голове. А еще ему подспудно чувствовалось, что он виноват перед Минлу, что это как будто бы из-за него она оказалась в этой ситуации.

Тайвира отшатнулась от кирмианки и лоя, когда те схватились за оружие. Дочери купца представилось это откровенным безумием. Она не слишком переживала на свой счет, полагая что с ней ничего страшного не случится и она просто вернется на прежнюю позицию пленницы Сойвина. Но она понимала, что если Хишена по-настоящему разозлить, то этот чудовищный человек может устроить вокруг себя дикую кровавую баню. В этот миг она пожалела о том, что вообще послушала этого странного синеглазого ребенка и ей стало стыдно и неуютно при мысли как глупо она поступила, бросившись к металлическому псу, даже не подумав как следует чем это может закончиться.

При виде ощетинившийся мечом Минлу, Хишен расхохотался.

– Ты чего это, лохушка косоглазая, драться собралась? Со мной или со всеми нами?

Стоявшие вокруг разбойники заулыбались. Но мивар вдруг помрачнел.

– Ты! – Гаркнул он, ткнув в одного из лучников. – Залепи карлику в морду.

Молодой черноволосый стрелок, с кожей вымазанной пеплом и татуировкой на лбу в виде большого распахнутого глаза, что характеризовало его как приверженца жуткой религиозного культа гакори, поднял свой длинный, метра в полтора, лук и принялся натягивать тетиву. От Талгаро его отделяло метров 8-9. С такого расстояния темная просмолённая стрела с каленным трехгранным наконечником пробила бы череп лоя насквозь.

Талгаро отпустил рукояти пун и, буквально одеревенев от ужаса, громадным усилием заставил себя глядеть прямо на стрелка. Тайвира отскочила еще дальше в сторону, опасаясь что в неё могут попасть.

Молодой гакори оттянул тетиву до самого уха.

– Стойте! – Закричала Минлу и бросилась вперед, между стрелком и лоя. Она быстро убрала меч в ножны и, подняв руки вверх, ладонями вперед, умоляюще глядя на Хишена, поговорила. – Прошу вас, господин мивар, не нужно этого.

Хишен холодно глядел на неё.

– Сбрасывай оружие на землю, – приказал он. – И этот мелкий гаденыш пусть тоже свои гнусные плетки снимет.

«Трехглазый» стрелок продолжал удерживать тетиву возле уха, целясь теперь куда-то в грудь кирмианки. Минлу поспешно расстегнула пояс и бросила его вместе с мечом перед собою. Талгаро, хмурясь, развязал тесемки, расщелкнул пряжки и стянул с себя конструкцию из ремешков, удерживающую кожаные чехлы в которых хранились металлические цепи пун. Всё это он бросил себе под ноги.

Хишен приблизился к Минлу. Молодой гакори опустил лук и ослабил тетиву. Повелитель Гроанбурга надменно оглядел девушку, взял её за подбородок и поднял лицо. В темных глазах девушки он увидел страх и почувствовал возбуждение. Но с этим он решил пока погодить. Он толкнул кирмианку к своим людям.

– Связать!

Разбойники подхватили девушку и по привычной процедуре быстро и ловко скрутили ей за спиной руки, поставили на колени и накинули на шею петлю-удавку из шелковой веревки. Второй конец намотал на кулак один из них и встал за спиной.

Хишен приблизился к Талгаро. На лоя он глядел с откровенным презрением и вне всяких сомнений тут же и расправился бы с ним, к тому же топор-чекан по-прежнему угрожающе торчал из его широкого кулака, если бы его не сдерживала мысль, что девушка из Кирма испытывает к лоя странную привязанность, которую возможно еще придется использовать.

– Пшел! – Сказал он и ударом сапога сопроводил Талгаро в руки разбойников. Те уже без дополнительной команды приняли лоя и проделали с ним тоже что и с Минлу.

Хишен наконец подошел к Тайвире. Именно с неё он и собирался начать свои «компенсационные» действия за всё что пережил сегодня. И никакие мысли его уже не сдерживали. Он протянул левую руку и намотал на ладонь роскошные светло-русые волосы девушки. Дочь купца глядела на него холодно и даже дерзко. Мивар болезненно дернул её за волосы и удовлетворенно пронаблюдал как в её глазах вспыхнули боль и слезы.