Впрочем, в следующий миг все его вялотекущие размышления о причине тоскливого состояния духа испарились. Он увидел как во двор постоялого двора на серой породистой лошади въехала светловолосая молодая женщина.

С каждым ударом сердца всадница становилась ближе к нему и он стоял не шевелясь, не в силах отвести глаз от ее прекрасного лица. Но конечно дело было не только в ее лице, он воспринимал весь ее волнующий образ и этот образ с приятным оттенком влечения будоражил его. Стройная, длинноногая, с длинными, волнистыми, золотыми волосами, с очень прямой осанкой и гордо поднятой головой, затянутая в исключительно черные облегающие одежды, она выглядела чрезвычайно эффектно. Но в какой-то момент Далив все же пришел в себя и отступил вглубь комнаты, чтобы прекрасная незнакомка случайно не увидела как он смотрит на нее.

Суоре еще не доводилось встречаться с шинжунцами и она никогда не видела ни их раскрашенных лошадей, ни их громадных фургонов для перевозки рабов. Хотя конечно она слышала о зловещей стране, большая часть населения которой так или иначе участвовала в торговле людьми. Но ее это мало касалось, она особо этим не интересовалась, и поэтому то что она увидела, проехав ворота, не вызвало у нее каких-то особых эмоций.

Во дворе с левой стороны от въезда, вдоль забора, друг за другом стояли три длинных фургона с черно-белыми тентами. Вдоль них важно расхаживали четыре широкоплечих мужика в какой-то смехотворной, с точки зрения девушки, форме, состоявшей из толстых гольфов, плетеных сандалий, подобия шорт и каких-то старомодных лат с широченными плечевыми накладками. Наверно предполагалось, что их вид должен внушать ужас и уважение, но у Суоры они не вызвали ничего кроме презрения. Кроме того она почувствовала идущую со стороны фургонов омерзительную вонь, которая явно была связана с продуктами человеческой физиологии. Это мгновенно вызвало у нее глубокое отвращение и отвернувшись, она поспешила к центральному входу главного здания. С правой стороны двора, возле, по-видимому, конюшни она увидела стреноженных лошадей, чьи головы были раскрашены в черный и белый цвета. Животные жевали разложенные перед ними охапки сена. За этим присматривал, опершийся на вилы, худенький мальчишка лет десяти. Впрочем, в данный момент он во все глаза рассматривал прекрасную светловолосую всадницу, затянутую в облегающие черные одежды, с гордой осанкой и изящной изогнутой саблей на бедре.

Суора лишь скользнула по нему равнодушным взглядом, направляясь к центральному входу. Прежде чем она приблизилась к нему, из дверей вылетел высокий, худой, загорелый мужчина, в котором девушка без труда опознала отца восторженно глазевшего на нее мальчика. С открытым умным лицом, одетый в черные кожаные штаны без единого пятнышка и чистую белую рубаху с закатанными рукавами, он в целом произвел на молодую женщину благоприятное впечатление. На левой стороне лба у него присутствовали длинные свежие царапины, а голова была обмотана белой тканью, на которой в одном месте проступило темно-красное пятно. Видимо он недавно пережил какое-то неприятное событие, но несмотря на это, держался бодро и приветливо. Мужчина бросился вперед и услужливо схватил поводья коня.

– Я рад приветствовать вас, благородная госпожа, в моем скромном заведении, – сказал он, осторожно улыбаясь и глядя на прекрасную незнакомку снизу вверх. – Позвольте представиться. Громми Хаг, владелец постоялого двора «Одинокий пастух», и ваш покорный слуга.

Суора холодно взирала на него с высоты своего местоположения. Её надменный взгляд сейчас был скорее просто соблюдением формальных правил общения между сословиями, чем искреннее презрение потомственной аристократки к безродному трактирщику.

– А почему «Одинокий пастух»? – Равнодушно поинтересовалась она.

– О, госпожа, есть одна красивая местная легенда. Когда-то давно здесь жил молодой пастух по имени Фаравель…

Молодой женщине моментально стало скучно.

– Достаточно, – сказала она и Громми Хаг тут же умолк.

Суора легко и умело спрыгнула с коня. При этом действии возникший поток воздуха донес до чувствительного носика гордой аристократки то легкое амбре, которое она источала сейчас. Запах прокисшего пота немытого тела, вперемешку с лошадиным потом и запахом кожаной одежды, приукрашенный чудным ароматом драгоценных духов из Кен-Альдо. Задетая до глубины души этим обстоятельством, Суора тем не менее, конечно, не позволила своему смущению хоть как-то проявиться внешне.

Спокойно глядя в голубые глаза хозяина постоялого двора, она положила ладони на рукояти своих мечей и сказала:

– Я хочу получить хороший ужин и тихую, уютную комнату для сна.

– Не извольте беспокоиться, госпожа. Вы получите все самое лучшее. – Заверил прекрасную незнакомку Громми Хаг.

Но в глубине души хозяин «Одинокого пастуха» вдруг ощутил смутную тревогу. Он чувствовал, что эта высокая, красивая женщина с двумя изящно изогнутыми клинками, облаченная в идеально подогнанные под ее совершенную фигуру черные одежды из тонкой вэлуоннской кожи, нежного сукна из Кантрои и кирмианского шелка, и пахнувшая изысканнейшими духами, приготавливаемыми из неуловимых цветков Кен-Альдо, таила в себе опасность. Не то чтобы непосредственно для него или его заведения, а вообще. Он понял что ему явно хочется чтобы она поскорее уехала.

– Как долго благородная госпожа, желает гостить у нас? – Спросил Громми Хаг, всем своим лучезарным видом давая понять, что он всем сердцем желает чтоб как можно дольше.

– Я уеду рано утром, – ответила Суора.

– Как жаль это слышать, – с горечью воскликнул Громми Хаг.

– Кстати, у тебя есть хорошая, свежая лошадь?

Лицо хозяина «Одинокого пастуха» сразу поскучнело, улыбка погасла, словно задули свечу.

– Э-э…, – начал он.

– Ясно, – коротко произнесла девушка. – Тогда, будь добр, позаботься о моей.

«Будь добр» прозвучало для Громми Хага как угрожающее шипение камарты.

– Сделаем все в лучшем виде, госпожа. Выскоблим, вычистим, напоим хрустальной водой из лесных родников, накормим отборным зерном с чудесными добавками из Вэлуонна, которые придают бодрость духа и ясность ума …

– Кому?

Громми растерянно замолк, прерванный на половине своей привычной речи.

– Кому?… – Озадаченно проговорил он. – Ну, лошади.

Суора внимательно смотрела на него.

– Будет как новенькая. Домчит вас быстрее ветра, – неуверенно пробормотал он. – Тем более у вас такой добрый конь, наши крестьянские лошади не ровня ему, – быстро закончил Громми Хаг, чувствуя себя неуютно под взглядом незнакомки.

Молодая женщина раздумывала о том стоит ли пригрозить трактирщику. Несомненно он был хитрый и алчный как и большинство его собратьев по ремеслу, решила она. Но все же выглядел вполне адекватным и сообразительным, чтобы оставаться в рамках разумного и понимать реальное положение вещей и возможные последствия.

Она засунула руку во внутренний карман плаща и вынула монету.

Увидев сверкание золота, Громми Хаг онемел.

– Надеюсь у меня не будет причин для разочарования в тебе и твоем заведении, – проговорила девушка и подбросила монету в сторону хозяина постоялого двора. Тот поймал ее и крепко зажал в своем костлявом кулаке, чувствуя как грани маленького сокровища врезаются в его плоть.

Поднимаясь по ступенькам крыльца Суора вдруг пожалела о своей небывалой щедрости. Ей не было жаль монеты, но ей пришло в голову что блеск золота может толкнуть трактирщика к необдуманным поступкам и тогда наверно придется убить его. Впрочем, в этом случае жалела бы она конечно не о трактирщике, а об испорченном отдыхе.

Тем временем Громми Хаг развил бурную деятельность. Позвал своего сына, сделал большие глаза и приказал ему немедленно заняться лошадью новой постоялицы. «Как родную», закончил он, показав сначала мальчику кулак, а потом усмехнулся и показал золотую монету. После чего устремился за молодой женщиной, торопясь распахнуть перед ней дверь и рассыпаясь в уверениях, что она не найдет ни одного повода для разочарования, ни малейшего. Затем он ударился в описания достоинств местной кухни, целебных свойств местного воздуха, благонравности местных жителей и прочих прелестей местного существования.