Гайгалас сидел за изгородью, повернувшись спиной к пожарищу, и дымил сигаретой. Жена с кричащим ребенком на руках металась по двору как помешанная и повторяла одно и то же:

— О господи боже! Спаси и сохрани… Что теперь делать-то будем… О господи боже! Спаси и сохрани…

Кляме Истребок, пьяный со вчерашнего, показывал всем опаленный тулуп, под которым он лежал на хлеву, и разглагольствовал, как почуял, что горит, как прыгнул через огонь на землю, как выпустил во двор скотину и разбудил брата с невесткой.

— Истинное везение, сударь. Могли ведь все изжариться, — утешал Робинзон.

Приковылял Винце Страздас. В последнее время он переселился спать в колхозную конюшню, где была его мастерская. Винце свыкся с мыслью, что лачуга Гайгаласов скоро достанется ему, и теперь искренне жалел о прогоревшей сделке.

— Не надо было мне на конюшню уходить, — уныло сказал он.

— Да, расстегнулся бы и потушил, — расхохотался Истребок.

— Винце-то ночью не курит, — многозначительно заметил Шилейка и зевнул.

Истребок смущенно дернул плечом. Он никак не мог вспомнить, закурил он в хлеву сигарету или нет.

Подошел Лапинас. Из деревни он прибежал последним, тушить было уже нечего, но все ж вылил на головешки ведра два воды. Выражение его лица было похоронное.

— Нет пожара без искры, нет, — охал он, щупая левый ус, опаленный из-за большого усердия. — Огонь огнем остается… От папироски или там спички. Неосторожность… Да что тут поделаешь? Хорошо еще, что сам себя не пожег да и скотина цела осталась.

— Куры сгорели, — откликнулся кто-то из толпы.

— Куры! — Лапинас презрительно сплюнул. — Коли Гайгалене не возгордится, придет, дам яиц; высидит не каких-нибудь там заморышей, а настоящих леггорнов. Не про кур думать надо, про людей. Куда Гайгаласам деваться?

— На торфяник! — оскалился Шилейка. — Давно туда собирались.

Кто-то прыснул было, но прислушался к неодобрительной тишине и тут же притих.

— Не волнуйся, Шилейка, — отозвался Арвидас, незаметно появившийся у пожарища. — Колхоз позаботится о том, чтоб Гайгаласам не довелось ходить погорельцами.

— Известное дело…

— А как же…

— Надо же человеку помочь, — раздалось несколько голосов, но, не найдя поддержки, умолкли. Лепгиряйские мужики молча переглядывались. Лапинас долго и старательно чистил трубку прутиком, привязанным к кисету.

— Не плохо, брат, — первым откликнулся Помидор. — Коли живешь в такой развалюхе, какая у Гайгаласа была, стоит попросить Истребка, чтоб поспал с сигаретой на соломе…

— Во-во, кто виноват, а кому платить из своего кармана.

— Стыдитесь, люди! — Лапинас наконец вычистил трубку. Отсветы потухающего пожара озарили его возмущенное лицо и нервно подрагивающие метелки усов. — Никто не знает своего дня, часа, минуты. Господь бог не сегодня, так завтра призовет. Не ройте яму ближнему, ох не ройте, а то сами попадете. Вот Гайгалас. Стращал других красным петухом, а петушок-то самого склевал…

Мартинас стоял в отдалении, не вмешиваясь в разговор. Все, что происходило вокруг, казалось ему кошмаром. Изредка рушились перегоревшие бревна, рой искр взмывал в черную пропасть неба; оживший огонь ярче освещал кучку людей, вырывая из тьмы полосатый ствол березы, груду камней и часть изгороди, за которой сидел Гайгалас. Но вот он встал, встряхнулся, как лошадь, вышедшая из воды, и направился к пожарищу.

Все замолчали.

— Греетесь, гадюки, а? — спросил он прерывисто. — Любо поглядеть, как соседская изба горит? Чего молчите? Лапинас, ужак, скажешь, тебе не весело?

Лапинас заворчал, схватился за свою трубку, как тонущий за соломинку.

— Дай закурить, Клямас, — попросил Истребок. — Свой-то кончил.

Гайгалас размахнулся и со всего маху залепил брату пощечину.

— Знаю, что кончил, гад…

Истребок упал.

— Опомнись, Гайгалас! — закричал Арвидас.

— Вот именно, — ожил Лапинас. — Чего драться-то? Случилось такое. С каждым может случиться. Неужто он нарочно…

— Молчи, Лапинас! Кому говорить, а тебе молчать! — донесся вопль от колодца.

Все ошалело обернулись: подбежал Мартинас.

— Прочь отсюда, старик! Домой, свинья! Сгинь с глаз долой, пакостник! — выкрикивал Мартинас, размахивая кулаками. Измазанное в саже лицо его было искажено бешенством.

— Что я тебе дурного, Мартинас, что?.. — попятился Лапинас.

— Руки погреть пришел! Чтоб духу твоего тут!..

— Мартинас… Что с тобой? — Арвидас схватил его за шиворот и повернул лицом к себе.

Мартинас обвел невидящим взглядом Толейкиса, удивленных людей и вдруг опомнился. Стиснутые кулаки повисли, плечи опустились. Он стоял перед мужиками пристыженный, измочаленный приступом гнева и мелко трясся, как зверек, попавший в капкан.

— Чего без беса бесишься, чтоб тебя туда? — подивился Григас.

Мартинас пожал плечами и отвернулся, встретив испытующий взгляд Арвидаса.

— Пошли, брат, домой, пока по зубам не схлопотали.

— Во-во, — Шилейка заржал и направился к деревне. Вслед за ним двинулись остальные лепгиряйцы.

Впереди всех зло пыхтела трубка Лапинаса.

— Что думаешь делать, Гайгалас? — спросил Григас.

Гайгалас покосился на пожарище, потом на жену, которая, уже успокоившись, сидела на опрокинутом ведре посреди двора, и ничего не ответил.

— Скотину можешь поставить ко мне, — сказал Арвидас. — Кляме, пригони грузовик. Свиней погрузим. Поможешь, Винце?

— Помощников-то хватит, сударь, — ответил за хромого Робинзон.

Истребок, плюясь кровью, исчез в темноте.

— Я бы тебя взял, Клямас, но с сестрой не столкуешься, — виновато сказал Робинзон.

— У меня больше места, — предложил Мартинас. — Потом, раз уж к нам скотину перевозим, будет удобнее.

— Вот видишь, Клямас, и крыша у тебя есть, пока на свой торфяник не уедешь, — обрадовался Арвидас. — А об остальном колхоз позаботится. Подай заявление, напиши, сколько чего погорело, что первым делом нужно. Постараемся. Не унывай, дружище, человек человека в беде не оставит, времена не те.

Гайгалас хотел что-то сказать, но только тряхнул головой и отвернулся.

— Лапинас леггорнов предложил, чтоб его туда! — Григас от души рассмеялся. — Душу раскрыл, а задница видна.

— Обойдемся без Лапинаса. — Арвидас сжал плечо Гайгаласа. — Ну как, Клямас, принимаешь нашу протянутую руку? Поехали к нам?

Гайгалене всхлипнула и бросилась мужу на грудь.

— Помогут… подсобят, Клямутис… Люди! Господи, люди!..

Рука Гайгаласа поднялась и нерешительно, будто стесняясь или колеблясь, обняла жену. Плечи его вздрагивали.

Когда приехал Истребок, мужики изловили свиней, погрузили их в кузов, туда же побросали кое-какое барахло, которое удалось вынести из огня. Гайгалене с ребенком села в кабину, Винце Страздас с Григасом забрались в кузов, а Клямас повел корову.

— Антанас, похозяйничай там, пока мы не вернемся. Охота пройтись пешком, — попросил Арвидас, неприятно удивив Мартинаса, у которого не было ни малейшего желания оставаться с ним наедине. — Прекрасная ночь! Преступление ею не полюбоваться!

Ночь на самом деле была дивная. Только что взошедшая полная луна словно серебряное яблоко висела на затянутом дымкой горизонте. Земля вынырнула из темноты смущенная, испуганная как девушка, с которой вдруг стащили покрывало; попыталась было прикрыть тенями обнаженное тело, но усилия ее тщетны: все выше и выше поднималась полная луна.

— Мартинас, — сказал Арвидас, когда они остались вдвоем. — Что ты думаешь о событиях этой ночи? Заслужил ли Истребок пощечину?

— Гайгалас — горячая голова…

— Причину пожара надо хорошенько расследовать.

Мартинас пожал плечами.

— Это сделают и без нас.

— Само собой разумеется. Но тебе придется объяснить, где ты находился в это время. Ведь, кажется, ты первый заметил пожар.

— Чего тут объяснять. — Мартинас деланно рассмеялся. — Сходил и поджег. Хватит вам этого, товарищ Толейкис?