— Праведный, добрый Толейкис! Вы слышали? У честной женщины последний кусок хлеба отбирает, а шлюху награждает. Ну, я это дело так не оставлю. Жаловаться буду! До самого Юренаса дойду! Пускай все знают, от кого эта девка рожать будет…

Дни катились один за другим, похожие на яйца, снесенные одной птицей. Так было вчера, позавчера, месяц назад, год назад и даже раньше, — она не могла точно сказать, когда все это началось, но знала, что тот же однообразный ритм жизни будет сопутствовать ей и завтра, и послезавтра, и через месяц, и неизвестно до каких пор. Она будет вставать каждый день в тот же час, три раза в день будет задавать корм свиньям, готовить еду, то и дело будет подогревать обед, дожидаясь Арвидаса, а он частенько появится лишь вечером. Каждый день ей бросят жалкие крохи счастья — полчасика, а то и целый час (в зависимости от его настроения), проведенный с ним за ужином. Она с удовольствием будет смотреть, как жадно он уплетает приготовленную ею еду, и будет на верху блаженства, если он вдруг похвалит ее кулинарные способности. Ловя истосковавшимися глазами каждое его движение, она будет слушать родной его голос, как чарующую музыку, а он будет убиваться из-за невзгод совсем чужих людей, будет искать выхода, выкладывать ей свои непонятные планы, изливать душу. Но и ее душа полна. И ей нужен сосуд, в который бы она могла перелить то, что льется через край. Вот свинью уже пора колоть. Надо продать старое сало, а на эти деньги покупать свежее мясо — и здоровее и вкуснее… Она будет выкладывать свои мысли, как домашнюю утварь на полку, а он вежливо послушает, подпирая ладонью щеку. На его лице — скука и разочарование. Наконец даже это исчезнет. Только холодный взгляд блуждает по комнате, и никому не разгадать, что прячется за этой непроглядной ледяной коркой. Жалость? Презрение? Злоба? Кровь стынет в жилах. И, как множество раз до этого, она почувствует себя лишь ничтожно малой частицей того большого, ушедшего под ледяную корку мира, которого ей никогда не понять и в котором никогда не занять ей столь значительного места, чтобы он не мог без нее существовать.

Однажды Ева неожиданно столкнулась с Мартинасом. Случилось это спустя неделю после переезда Толейкисов в Лепгиряй. Они минутку стояли друг против друга в полутемных сенях, смущенно косились на открытую дверь, в которую глядели сгущающиеся сумерки.

— Добрый вечер, — первая поздоровалась Ева. — Вы уже дома? А Арвидас еще не пришел.

— Добрый вечер… — Мартинас сунул руку, но Ева мотнула головой — ее руки были в свином пойле. — Мы вроде бы еще незнакомы. Конечно, я вас раньше видел, но…

— И я вас вообще знаю, — оживилась Ева, осмелев оттого, что Мартинас смутился. — Почему не заходите? Живем по соседству. Это не годится.

— Виноват… — Мартинас улыбнулся. Ему показалось, что руки у Евы несоразмерно большие, слишком длинные для стройной фигурки, он увидел под мышкой лопнувший шов и перестал ее стесняться.

— Хорошо, что признаетесь, — живо ответила она. — Вину искупить никогда не поздно. Прошу в дом, сосед.

— Большое спасибо, но, может, как-нибудь в другой раз. — Он улыбнулся, извиняясь, и повернулся уходить.

— Жаль… — В ее голосе и впрямь прозвучало сожаление. Еву угнетали неясные отношения с соседом, и она чистосердечно хотела раз навсегда покончить с этими взглядами из-за угла. — Вот угостить вас нечем, не готовилась, но хоть взгляните, как мы устроились.

Мартинас вдруг обернулся.

— Что ж, взгляну. Вы так хорошо упрашиваете, что нужна грубость побольше моей, чтоб устоять.

В комнате Ева пригласила Мартинаса раздеться, а сама побежала мыть руки.

— Раздевайтесь, раздевайтесь, товарищ Вилимас, — поторопила она его, увидев, что он все еще переминается у двери. — Может, выпьете чаю с брусничным вареньем? Арвидас его очень любит. А может, оладий нажарить? Да, я непременно изжарю картофельные оладьи! Вы даже не представляете, какая вкуснота с брусникой.

— Нет, нет! — упирался Мартинас. Спасибо за радушие, но он сыт по горло. Шилейкина горбунья взялась готовить ему, он только что у нее отобедал. Пальто тоже снимать не станет — есть срочные дела. А вот с маленьким Толейкисом охотно познакомится. — Поди-ка сюда, мужчина! Чего прячешься за кроватью?

Мартинас согнулся и, изображая четвероногого, подбежал к кровати, за которую забился ребенок. Конечно, вначале он «не нашел» мальчика, а найдя, схватил в объятия и несколько раз покружил в воздухе. Ребенок визжал от удовольствия, даже в ушах звенело.

Ева зажгла лампу. Мартинас оглядывал уютную, со вкусом обставленную комнату, стараясь казаться равнодушным, но Ева заметила, что все здесь ему очень нравится.

— За кухней есть еще третья комната, — объясняла она. — Пока пустует. Когда потеплеет, приглашу мастеров, настелют пол, оштукатурят. Мы переселимся туда спать, а здесь сделаем гостиную.

— Вы замечательная хозяйка, — похвалил Мартинас, не скрывая своего восхищения.

Ева скромно запротестовала, но замечание гостя приятно пощекотало самолюбие. За всю эту неделю, кроме Страздене и Шилейки с женой, которые приходили за свиньей Мартинаса, Ева не встретила никого, а тем более ни с кем не поговорила по душам. Ни Страздене, ни Шилейка с женой ей не понравились. Мартинас же сразу произвел на нее хорошее впечатление. Ей было приятно, что он простой, почтительный, с завистливым восхищением осматривает ее дом и не скрывает своего мнения.

— А тут — владения Арвидаса. — Ева приоткрыла дверь в рабочую комнату мужа.

Взгляд Мартинаса скользнул по мебели и остановился на стеллажах. Книг было много. Все аккуратно расставлены по формату, по разделам. У каждого раздела соответствующая надпись.

— Да-а-а… Немало денежек здесь ухлопано…

— Арвидас начал собирать свою библиотеку еще учеником в начальной школе, — заметила Ева. — Но большинство книг купил уже после окончания академии.

— Да-а-а, — снова протянул Мартинас. Его глаза ощупывали корешки и все больше расширялись от удивления. — Я слыхивал, что он книжник, но чтоб так… Сколько времени надо, чтоб такую прорву прочитать!

— Я думаю, — согласилась Ева, любуясь смущением Мартинаса.

Он вытащил первый же бросившийся в глаза томик. Взял другой. Поля книг были испещрены замечаниями, текст исчеркан карандашом. Прочел несколько подчеркнутых фраз и задумчиво поставил обе книги обратно на полку.

— Я иногда беру в библиотеке. Но времени так мало…

— Когда училась, я тоже запоем читала. Не любила политической литературы, поэзии, но романы просто глотала. Время было другое… Ни тебе мужа, ни детей, ни домашних хлопот. Если и была забота, то только как выкрутиться от двойки.

Мартинас встал на цыпочки и снял с верхней полки еще одну книгу.

— Вот это интересный роман! Вы читали?

Да, она читала этот роман, хоть и не помнила уже ни содержания, ни героев. Остались только какие-то обрывки. И настроение. Белая зима с клочком белесого неба за окном и медленно падающими снежинками. Праздничное новогоднее настроение. Мир большой, милый, как добродушный толстяк, счастливый и справедливый, полный радостных надежд, светлой мечты и неограниченных возможностей, мир, принадлежащий ей одной, в котором нет ничего недоступного ненасытной душе человеческой.

Когда Мартинас ушел, она долго листала забытую книгу, глядя на этот мир с печальным удивлением и завистью, и чувствовала растущее неудовлетворение собой и неясное желание что-то делать. Несколько дней подряд, ожидая по вечерам Арвидаса, она читала этот роман, погружалась в белый зимний сон и была счастлива. Но чары рассеялись, на нее снова глядело угрюмое лицо повседневности. Она не понимала, откуда все это, но чувствовала, что с ней что-то творится. Хлопоты по хозяйству, прежде доставлявшие ей удовольствие, опостылели, а мелочи быта, которые разнообразили ее жизнь, теперь угнетали и раздражали.

Однажды утром она проснулась, как обычно ощутив своим сильным отдохнувшим телом наступление дня.