— Что случилось? — Тея переводит взгляд с экрана на меня. — Не двигайся так сильно, ты можешь пораниться.

— Это выписки по моим счетам. — Я киваю на каждый файл. — Трастовый фонд и личные счета.

Те, которые я использую для роста своих биткоин-инвестиций.

— Так они следят за тобой? — уточняет Девлин.

— Нет. Ну, да, возможно. Все балансы утроились по сравнению с тем, когда я смотрел на них в последний раз. Это было всего несколько дней назад.

Кто бы ни были эти хакеры, они сильны.

У Девлина и Теи одинаковые выражения лиц, брови высоко подняты. Блэр присвистывает, сидя в кресле для посетителей в другом конце комнаты. Я и раньше был близок к своей цели, но это уже за гранью. С такой кучей денег мне больше не нужно ждать, чтобы вырваться из маминого дерьма. Из меня вырывается неверящий смех.

— Вот дерьмо, — пробормотала Тея. — Это куча денег.

Я уже знаю, что сделаю с частью из них. Мой взгляд скользит к ней. Ее мечта — открыть пекарню и я осуществлю ее раньше, чем она планировала.

Суматоха у двери привлекает наше внимание. Врывается мама Теи, споря с медсестрой и Тея прижимается ко мне.

— Нет, я не останусь в стороне! — огрызается миссис Кеннеди. Она бросает взгляд на нас двоих на больничной койке и кривит губы. — Тея! Пойдем. Ты сейчас же возвращаешься домой.

— Я остаюсь здесь. — Тея садится, но остается рядом со мной. — Я там, где мое место.

— Нет. Немедленно уходи от этого парня. — Миссис Кеннеди яростно качает головой. — Когда я узнала от отца Мэйзи, что произошло сегодня вечером с твоим учителем, спустя несколько часов, я…

— Мама. — Тея вздыхает и сжимает мое запястье. Соскочив с кровати, она подходит к маме и берет ее за плечи. — Ты не можешь продолжать душить меня. То, что ты сказала мне вчера? То, как ты это сделала? Ты должна была сказать мне об этом уже давно, а не так, как ты это сделала. — Она понижает голос, но остается твердой и сильной. — Если бы ты сказала, возможно, я бы не подвергала сомнению все нормальное в себе. Я не понимала, почему ты так строго следила за тем, как я одеваюсь, ведь ты не была открыта и честны в отношении своей сестры.

— Тея, — шепчет миссис Кеннеди, горло работает. — Я лишь хотела обезопасить тебя, но ты все равно оказалась в опасности.

Смахнув слезы, Тея продолжает. Ее голос дрожит от эмоций. — Я не виню тебя. Или себя. Никто, кроме мистера Коулмана, не виноват в том, что он манипулировал и использовал меня в уязвимом состоянии. Он настоящий монстр, который виноват в том, что причинил мне боль. Это был идеальный шторм, но теперь я не могу вернуться назад и все изменить.

Гордость расцветает в моей груди, когда я вижу, как моя девочка отстаивает себя и не позволяет тому, через что она прошла, опустить ее. Она такая сильная, даже когда мир сокрушает ее. Я не думал, что смогу полюбить ее больше, чем уже люблю, но теплое сияние наполняет меня изнутри.

Ее мама потеряла дар речи, выражение лица помялось. — Я ничего не слышала от тебя и так испугалась.

— Знаю. Прости, это была сумасшедшая ночь, и я забыла позвонить тебе, когда все закончилось. Узнать правду и получить нападение от него в один день — это было слишком. — Тея гладит руки своей мамы, когда та прижимается к ней и плачет, уткнувшись ей в шею, и она встречает мой взгляд через плечо своей истеричной матери. — Я в порядке, обещаю.

— Мне жаль, — плачет миссис Кеннеди. — Я буду лучше.

— Хорошо. Все в порядке, — успокаивает Тея. — Почему бы тебе не отправиться домой? Ты видела, что я в безопасности, но не уверена, вернусь ли я сегодня вечером или останусь здесь.

— Ты позвонишь мне?

— Да. Нам есть о чем поговорить.

Сморкаясь в салфетку, которую протягивает ей Тея, миссис Кеннеди кивает, успокаиваясь. Дверь снова открывается, и моя мама входит, прижимая телефон к уху. Папа идет прямо за ней, с усталым вздохом садится на стулья для посетителей.

Она одаривает Тею и маму грязным взглядом. — Дэмиен, я тебе перезвоню. Разберись с этим. — Повесив трубку, она обращается к залу. — Вот история, когда утром приедет репортер…

— Мама. — Мой строгий тон прерывает ее. — Возьми свои заботы об имидже и своей кампании и засунь их себе в задницу.

— Коннор, — шипит она, переключая внимание на всех присутствующих в комнате. — Ты раздражен после операции?

— Вивиан, дай ему передохнуть, — жалуется отец.

Хорошее чувство, но слишком поздно, папа.

— Спуск — это сука, но нет. Мне надоело играть в твои политические игры и я больше не твой танцующий цирковой медведь, немедленно.

— Мы можем поговорить об этом позже. — Она важно фыркает. — Когда ты будешь чувствовать себя лучше.

— Сейчас мне хорошо. Дело в том, мама, что у тебя больше нет возможности контролировать меня. Ты хочешь вернуть машину? Забирай. Я куплю новую, когда перееду.

Она сужает глаза. — На какие деньги?

Это ясно по ее выражению лица. Она думает, что поймала меня.

Я поворачиваю ноутбук. — Трастовый фонд от дедушки — очень щедрый. Он никогда не говорил ей, сколько он отложил для меня. И от личных инвестиций. Ты мне не нужна, и больше не можешь держать меня под своим контролем. Если ты попытаешься меня контролировать, я обнародую подробный документальный отчет о твоем романе с руководителем твоей кампании.

Цвет исчезает с ее лица, и ее самодовольный взгляд падает, прежде чем она наклеивает еще одну пустую маску, чтобы прикрыть промах. Это не так подробно, как звучит моя угроза, но моя репутация опережает меня. Она верит моему блефу. Тем не менее, я наношу последний удар.

— Все. Я расскажу об этом твоим политическим конкурентам и прессе.

— Хорошо, — огрызается она.

Тея возвращается ко мне и берет меня за руку. Вместе мы выступаем единым фронтом против моей властной матери. Ничто и никогда не чувствовалось лучше.

Последние штрихи на пончиках со сметаной идеальны. Они потрясающе пахнут, и мне не терпится увидеть лицо Коннора, когда я покажу ему свои потрясающие навыки глазирования этих конфет с огнестрельным ранением, особенно учитывая, что моя рука все еще немного болит от пореза на ладони. Сейчас он уже почти зажил, как и другие мои ушибы и синяки, полученные в тот вечер.

Пончики получаются более жуткими, чем мои обычные, но это стоит того, чтобы заставить Коннора улыбнуться. Я откладываю кондитерский мешок в сторону и слизываю излишки красной глазури с пальцев. Закончив с украшением, я снимаю фартук, защищающий мою прозрачную блузку и приталенную вельветовую юбку золотистого цвета с высокой талией и пуговицами спереди.

Еще одно из моих обещаний: Я больше не буду одеваться, чтобы скрыть свое тело. Как только я узнала причину, по которой мама всегда была в курсе моих дел, она прогнала остатки стеснения, позволив мне одеваться в то, что мне приятно. Я двигаюсь вперед, не позволяя случившемуся помешать мне наслаждаться жизнью.

Каждый день Коннор говорит мне, какая я красивая, вторя моей внутренней богине уверенности.

Мне не нужно выбирать между девушки из секретной папки и собой, я могу просто быть такой, какая есть, потому что меня достаточно.

Все наконец-то налаживается. Было почти странно начинать второй семестр после такого вихря зимних каникул.

Когда Коннора выписали из больницы, мы прочесали Интернет, новостные каналы и поговорили с папой Мэйзи в поисках любой информации о людях, которые взяли мистера Коулмана под стражу. Прошел почти месяц, а мы все еще ничего не слышали.

Коннор рассказал мне об ожерелье, которое он вломился в дом, чтобы забрать, и о том, как сильно хакеры были заинтересованы в нем. Он уверен, что эти парни убили мистера Коулмана из мести. Они действительно казались опасными. Но этот человек — чудовище. Он не сможет свободно нападать на других девушек.

Что касается меня, то я записалась на прием к психотерапевту, специализирующемуся на таких случаях, как мой, чтобы начать работать над травмой, через которую я прошла. Первое, что я сделала на следующее утро после больницы, это позвонила Мэйзи и рассказала ей обо всем, что я от нее скрывала и она обняла меня за плечи, пообещав быть рядом. Мне было приятно быть с ней откровенной и выложить все начистоту, выдавить правду наружу было трудно. Она начиналась и прекращалась, прерывалась, когда я не могла говорить из-за сдавливания горла эмоциями.