Я не могу снова стать невидимкой. Не для него.

После нескольких минут дыхания, когда колючки обвились вокруг моего сердца, уколовшись о каждую неуверенность, я встаю и поглаживаю свои пухлые щеки.

— Здесь нужны кексы с двойной шоколадной помадкой.

Фыркнув, я пишу Мэфйзи сообщение перед началом вечерних занятий йогой в оздоровительном центре, где она работает волонтером.

Тея: Марафон Великобританской выпечки после занятий?

Мэйзи: Ты попала, детка. Какой сезон?

Тея: [прячет обезьянку эмодзи] Все…?

Мэйзи: О, Боже. Мне отменить занятие? Мамы, занимающиеся йогой, могут прожить один день без своих упражнений «воина 2» и «собаки вниз головой».

Тея: Нет, нет. Я испеку нам кексы, пока ты не придешь. Увидимся после занятий!

Мэйзи посылает мне два эмодзи со знаком мира и обещает не съесть все кексы на этот раз. Я натягиваю толстовку, которую украла у Коннора, прижимаю вырез к носу и закрываю глаза. Мне кажется, что он обнимает меня, когда я надеваю ее.

Внизу Константин следует за мной на кухню, пока я завязываю волосы в хвост. Через несколько минут я разогрела духовку, достала все необходимые принадлежности и приступила к приготовлению кексов.

Все еще переживаю из-за Коннора, пока замешиваю тесто, когда входит мама и критически смотрит на меня. Я слишком устала, чтобы отбиваться, если она скажет что-нибудь о том, что на мне толстовка моего парня.

— Мама, — говорю я в знак приветствия, пока она наливает себе бокал вина. Это не первый ее бокал за день.

— Что ты сегодня готовишь? — спрашивает она после минуты тягучего молчания.

Я выдыхаю, разгоняя напряжение в плечах. Все в порядке. Она будет нормальной и не будет нападать на меня.

— Кексы с двойной шоколадной помадкой. Очень сладкие. — Я направляю свою нерешительную улыбку на миску для смешивания. — Ты бы предпочла глазурь из арахисового масла или сливочного сыра?

Мама ничего не говорит. Я поднимаю глаза и вижу, что ее взгляд сузился на мне в разочаровании.

— Да… — Я запнулась. — Ты права. Арахисовое масло, наверное, было бы слишком насыщенным с шоколадом. Тем не менее, мне очень хочется, так что, наверное, я сделаю и то, и другое.

Я отчаянно пытаюсь найти хоть клочок нормальной жизни с ней. Меня всегда сводило с ума то, что я не могу иметь с ней ту же связь, что и с бабушкой. Часть меня задается вопросом, не обижалась ли она на меня все эти годы, потому что я любила выпечку, а она нет и поэтому у нас с бабушкой было то, чего мама не могла получить от нее.

— Это для того ужасного мальчика по соседству? — Кислота в ее голосе жжет.

Слабый протест застревает у меня в горле. Я ошиблась. В конце концов, она готова к атаке, а я слишком истощена, чтобы вступить с ней в схватку.

Мама продолжает, прежде чем я успеваю что-либо ответить, и кладет руки на остров между нами. — Посмотри на себя, ты как его маленькая домохозяйка печется. Ты должна понять, Тея. Мужчины не заслуживают доверия. — Ее голос падает до ужасного, раздражающего шепота, когда она срывается на мне. — Его забота — это все ложь. Ты ему не нужна. Все они одинаковы — им нужно только одно.

— Мам, может, не будем? — Нахмурившись, я отгораживаюсь от нее, сохраняя позвоночник прямым, пока работаю над тестом. — Я так устала от этого спора.

Обойдя остров, она ущипнула за рукав толстовки Коннора и дернула. — Нам явно нужно его получить. Должно быть, ты дала ему то, что он хотел, и теперь он тебя бросит. Если это все, что он сделает, тебе повезет.

Слова режут глубоко, удар за ударом.

Она не беспокоила меня этим уже больше месяца, так что, должно быть, она копила это в бутылке, чтобы вывалить на меня все сразу. Я сжимаю венчик так сильно, что ручка оставляет вмятину на моей ладони.

— Мама, пожалуйста, — шепчу я сдавленным голосом, сдерживая слезы, наворачивающиеся на глаза.

Я так долго сопротивлялась ей, никогда не сдаваясь. Но все, что она говорит, вызывает те же страхи, которые преследовали меня в моей спальне, когда Коннор не ответил на мой звонок.

— Ты закончишь так же, как моя сестра.

Я моргаю. — Подожди, что?

Мама закрывает глаза. — У тебя была тетя. Моя младшая сестра и мамина любимица.

Для меня это новость. Я знала, что между мамой и бабушкой была плохая кровь вплоть до ее смерти, но это то, о чем мама никогда не говорила.

— Она встретила мальчика, когда училась в школе, примерно твоего возраста. Я уехала в колледж и не могла за ней присматривать. — Мама кривит губы, потягивая вино. Теперь она так близко, что я чувствую его запах на ее дыхании, ее глаза слишком яркие. — Она всегда одевалась, чтобы привлечь внимание, и это привлекло его. Он был старше, но это неважно. Все они хотят одного и он получил это от нее, все что хотел, а потом оставил мертвой в канаве.

— Мама, — вздохнула я. — Господи.

Все, что касается ее строгости ко мне, почему она всегда требовала, чтобы я одевалась консервативно, становится кристально ясным. Но это не значит, что Коннор похож на человека, который причинил боль ее сестре.

Она замолкает на мгновение, глаза стекленеют. — Слишком увлеклась, думая, что он подарит ей весь мир. Прямо как ты.

— Я… Коннор не такой. Он всегда был милым и нежным со мной, даже когда мы…, — отрезала я. Черт. — Он хороший парень, мама.

Она складывает руки и кивает, как будто у нее есть все необходимые подтверждения. — Ты должна была послушать меня в первую очередь.

С удовлетворением сказав последнее слово и заставив меня почувствовать себя маленькой, а также рассказав мне о смерти своей сестры, она забирает свое вино, бокал и бутылку, и оставляет меня одну, плачущую над тестом для кексов.

Не было ничего, чего бы я хотел больше, чем пойти прямо к Тее после того, как покинул дом Коулмана.

Но сначала я должен узнать, что у таинственных хакеров есть на него. Как только я получу все конкретные улики, я покажу ей каждую чёртову часть.

Дэмиен даже не заметил, как я пронесся через кухню и поднялся по лестнице по двое в свою комнату. Опустившись в кресло за своим столом, я подключил зашифрованный диск и телефон, чтобы ввести то, что я нашел в доме Коулмана, достаю медальон и кладу его рядом с компьютером, пока работаю.

Когда я на полпути добавляю новую информацию о Коулмане в файл в моем приложении, мне приходит в голову мысль, что я понятия не имею, как связаться с Долосом. Не успевает эта мысль прийти мне в голову, как посреди экрана появляется окно чата.

— Серный ход? Вот ублюдки. — Я пытаюсь уйти или закрыть окно, но единственный доступ, который у меня есть, — это окно чата.

В моем горле раздается раздраженный звук и это выводит меня из себя. Мою систему не так-то просто взломать. Я горжусь мерами безопасности, которые применяю для предотвращения компрометации, но они с легкостью проскальзывают мимо них.

Долос: Ну? Мы знаем, что ты проник в дом Коулмана сегодня ночью.

Коннор: Какого хрена? Вы следили за мной все это время?

Долос: Кто-то должен был проверить, что ты делаешь то, что мы сказали.

Коннор: Я думал, вы не знаете, где он живет?

Долос: Не знали. Ты нашел, и мы отследили твой телефон.

Коннор: Неважно. Отдай мне то, что обещал.

Долос: Сначала доказательства. Сделай снимок.

Выдохнув, я поднимаю медальон, когда подключается моя веб-камера. Я отклеиваю изоленту, которой закрываю камеру, и прижимаю медальон к себе.

Долос: Хорошо.

Секунду спустя приходит сжатый файл с надписью HKC, а также контроль над моим компьютером. Я задерживаю дыхание, чтобы открыть его двойным щелчком. Когда все готово, воздух с шипением вырывается из моих легких.

— Святое дерьмо.

Это все здесь. Отчеты, полицейские записи, трудовая книжка. Между материалами в его доме и файлами, документирующими его предыдущие два работодателя — оба с жалобами на сексуальные домогательства и неподобающее поведение с несовершеннолетними, находящимися в его подчинении — у меня более чем достаточно, чтобы сделать ход.