Ни за что на свете я не могу вспомнить имя собаки, только домашнее прозвище Мальчик вуки. Это имело смысл, когда он спрыгнул с шезлонга, вытянул переднюю половину тела низко к земле и издал самый странный воющий звук, а затем рысью направился в ее сторону.

Я как раз сканировал красочные плакаты на стене, читая их каламбуры про выпечку, когда вошла Тея.

Уголок моего рта дергается вверх.

Мука размазана по ее щеке и усеивает ее фартук, рукава ее свитера закатаны, а волосы стянуты на макушке большим желтым браслетом с бантом. Солнце светит не так ярко, как волнение в ее голубых глазах, когда она наклоняется над столом, чтобы взять блокнот с торчащими пастельными закладками для маркировки страниц. Я упиваюсь ею, изучая, как она выглядит, когда не знает, что за ней кто-то наблюдает. Она останавливается, чтобы погладить пса, почесать ему живот, от чего он вяло потягивается, а затем исчезает из комнаты.

Часть меня надеется, что она вернется, и я уже подумываю о том, чтобы начать с ней секстинг, пока я нахожусь у ее веб-камеры для двойного просмотра, представляя ее только в фартуке и ничего под ним.

Но для меня будет лучше, если ее не будет в комнате. Даже если она не знает, как помешать хакерам вроде меня делать именно то, что я делаю, есть шанс, что она заметит активность на ее компьютере, пока я удаленно получаю доступ к файлам. Должен действовать быстро, тогда я смогу поиграть с ней, выдавая себя за Уайатта, позже.

Начиная с истории браузера, я загружаю ее в свои файлы, чтобы просмотреть позже. Страница с открытым Instagram — это ее аккаунт — @theactualsunbeam. Я прокручиваю изображения, нажимая наугад. Все это — смесь выпечки и цветочной эстетики, смешанной с навязчивой идеей позитивного оптимизма и цитат о любви к себе. Толстые бедра спасают жизни. Будьте добры всегда. Распространяйте любовь (и печенье) по всему миру. Местная банда богинь.

Она кажется гребаным лесным существом, слишком цельным и добрым для этого мира.

Вот только я знаю правду.

Я разблокирую свой телефон, где находится настоящая Тея, выбрав утреннюю фотографию, смотрю на то, что она мне показывает — самую обнаженную, другу версию себя.

— Кто ты?

Покачав головой, я возвращаюсь к ее профилю в Instagram и открываю Facebook. Он загружается в ее аккаунт, учетные данные сохранены.

Из меня вырывается тихий смех. — Как будто ты хочешь, чтобы у меня был легкий доступ.

Лента Facebook не так персонализирована, как ее Instagram, в основном она заполнена видеозаписями «Вкусных видео» — черт, у девушки настоящий сладкоежка — и фотографиями с Мэйзи Лэндри в оздоровительном центре, в каком-то причудливом кемпинге, который кричит о глэмпинг, а не — настоящий кемпинг.

Просматривая ее файлы, мое раздражение нарастает. Нет никакой защиты от того, что я делаю. Ее безопасность настолько слабая, это даже не сложно, любой гад может научиться делать это с помощью дерьмовых шпионских программ.

— Чертова заноза в заднице, — ворчу я, открывая новое окно для ввода кода.

Через некоторое время на компьютере Теи были установлены протоколы безопасности, превосходящие те, что я установил для своей собственной компьютерной системы. Единственная внешняя угроза, способная проникнуть в ее вещи, — это я. Никакая другая мелкое дерьмо не будет шпионить за ней через веб-камеру.

Только я.

В конце недели мой хороший день быстро превращается в ад. Я иду по коридору северного корпуса на урок, когда останавливаюсь на своем пути.

Тея стоит с мистером Коулманом, оживленно болтая, ее глаза горят, когда она двигает руками. Сегодняшний толстый свитер персикового цвета с помпонами. Она чуть не роняет стопку книг в своих руках и смеется, когда Коулман подходит ближе, чтобы помочь ей поймать их. Слишком близко. Он прислоняется к ней, его внимание приковано к тому, что она продолжает говорить.

Прилив раздражения нарастает так быстро, что у меня чуть не случается головокружение.

Черт побери, нет, чувак.

Мои ноги двигаются еще до того, как я сформировал план.

— Привет, детка, надеялся увидеть тебя до обеда, — говорю я, прерывая то, что Коулман собирался ей сказать. Моя рука скользит вокруг ее талии и притягивает ее к себе, подальше от нашего учителя английского. Я глажу ее по волосам, бросая на Коулмана недобрый взгляд. — Мм, ты сегодня приятно пахнешь.

— Я…, — задыхается Теа. Я немного отступаю, но продолжаю обнимать, и ее рот продолжает двигаться, но слова не выходят. Она смотрит с меня на Коулмана, на ее лице написано замешательство. — Коннор?

Ущипнув себя за воротник, я говорю: — Единственный и неповторимый.

— Мы можем продолжить этот разговор в другой раз, возможно. Я оставлю вас с вашим… парнем, мисс Кеннеди, — говорит Коулман, в его голосе сквозит разочарование. — Мистер Бишоп, затяните галстук.

Чертов урод. Я сопротивляюсь, когда он идет по коридору. Проходящие мимо студенты бросают на нас любопытные взгляды.

— Ты все еще… держишь меня? — Это прозвучало как вопрос. Она облизывает губы, краем глаза наблюдая за тем, какое внимание мы привлекаем этой публичной демонстрацией обладания.

— Хорошо подмечено.

Проходит некоторое время, затем она затягивает свой вопрос. — Почему?

Да, с таким же успехом можно сделать это сейчас, у меня достаточно информации, чтобы сделать свой ход.

— Множество причин. Твое милое выражение лица сейчас, например. Я почувствовал это, когда увидел тебя. И… — Я достаю свой телефон и показываю его ей. На экране — последнее сообщение, которое она отправила мне час назад: ее школьная блузка расстегнута в кабинке туалета, чтобы показать мне ее аппетитную грудь в лавандовом лифчике с бантиками из лент. — Мне нравится наша маленькая игра, но мы могли бы делать гораздо больше.

Из Теи с шипением выходит воздух, и она обмякает. Я меняю хватку, чтобы поддержать ее, чтобы она не рухнула посреди зала.

— Что это? — Ужас наполняет ее тон, и цвет исчезает с ее лица. — Откуда у тебя это?

Издав мрачную усмешку, я убрал телефон и прижал ее к ряду шкафчиков. — Что не так? Тебе так нравилось это раньше.

Она качает головой в недоумении. — Н-нет.

— Да.

— Я тебе не верю. — Теа присосалась к нижней губе. — До меня дошли слухи.

Я поднимаю бровь.

Она хмыкает. — Ты как-то скопировал мой телефон, прочитал мои личные переписки.

— С чего ты взяла, что достаточно интересна, чтобы стать мишенью для чего-то настолько изощренного? Ты никто. Невидимка. Мы тебя не замечаем. — Я хватаю ее за челюсть, сужая глаза. — Это ты начала, когда прислала мне фотографию, где ты в ночной рубашке с почти вывалившимися сиськами. Ты хотела, чтобы кто-то обратил внимание, и я это сделал.

— Я тебе не верю, думаю, ты просто снова надо мной издеваешься.

Дикая ухмылка пересекает мое лицо. Ловким движением я расстегиваю пуговицу на рубашке, затем еще одну. — Хочешь, я разденусь, чтобы доказать это? Сколько тебе нужно увидеть? Абс? — Медленно облизываю губы, убеждаясь, что она смотрит, прежде чем опустить руки к поясу. — Больше?

В исступлении она сжимает мои руки, сжимая их с большей силой, чем я мог предположить. На периферии я чувствую взгляды людей, которые открыто смотрят на сцену, которую мы устраиваем.

Я смеюсь. — Бесстрашна, да? Не можешь оторвать от меня руки.

Тея отпускает меня, как будто я ее обжег, я кладу руки по обе стороны от ее головы и снова прижимаю ее к шкафчикам.

— Не блефую, — говорю я. — Я видел больше тебя, чем, держу пари, ты показывала кому-либо, солнышко.

— Этого не может быть, — говорит Теа, скорее себе, чем мне.

— Черт, насколько ты возбужден, Бишоп? — насмехается Шон, проходя мимо нас в коридоре. — Теперь ты подкатываешь к строгим ботаникам?

Не сводя глаз с Теи, я фыркаю и играю с одним из помпонов на ее свитере. — Мне нужно было перекусить, а она была самой близкой девчонкой поблизости.