Колегаев, закончив доклад, вопросительно посмотрел на командующего, вытирая платком узкий лоб. Широков быстро взглянул на него и прошел к своему председательскому месту, кивком головы разрешив Колегаеву сесть.

— Вопросы есть? — негромко спросил он, наклонив коротко остриженную седеющую голову и обводя лица всех внимательным взглядом серых глаз из-под густых нависающих бровей.

— Разрешите? — спросил встав генерал Голиков, неизвестный большинству присутствующих, только что прибывший из тыла с резервной армией.

— Да, — произнес командующий, внимательно вглядываясь в свежее молодое лицо щеголеватого генерала.

— Полагаю, — протяжно произнес Голиков, близко к глазам поднося бисерно исписанный листок из блокнота, — что в плане наступления предусмотрены все возможные переброски противником своих подвижных частей и сосредоточения их на различных участках. В частности, меня беспокоит мой правый фланг. Сейчас нет угрозы, что противник может сюда стянуть подвижные резервы. Однако мне неясно, какими резервами я смогу располагать на случай появления превосходящих сил противника на этом рубеже, — говорил Голиков, растягивая слова и упруго покачиваясь всем корпусом, все так же близко у глаз держа листок из блокнота и не замечая, как хмурится Широков, нетерпеливо перекатывая по столу карандаш. — В том случае, если наши части окажутся скованными справа, я попаду в затруднительное положение, и перехват дороги — моя главная задача — окажется очень затрудненным…

Генерал все говорил и говорил, не замечая выразительных знаков, которые ему делали соседи. Такое выступление, вероятно, сделало бы ему честь на академическом разборе. Тут же оно было неуместно, ибо исходило не из практических выводов доложенного плана, а из теоретических обоснований возможностей проведения широкой операции. Широков уже несколько раз дернул головой, недовольно морщась, и, видя, что генерал, увлеченный потоком мыслей, все расходится, прервал его:

— Генерал Голиков! Эти вопросы интересны только вам. Вы их сможете разрешить особо в частном разговоре с начальником штаба. У вас есть вопросы по существу доложенного плана?

Голиков сконфуженно оглянулся на соседей и сел.

Широков подошел к карте и с минуту молча смотрел на нее, потом повернулся лицом к собранию.

— Вам ясна задача, которую поставила перед нами Ставка? — спросил он. — Мы обязаны выполнить ее теми силами, что нам даны, а их у нас достаточно.

Обращаясь к двум сидевшим рядом генералам, командующим танковыми соединениями, маршал продолжал:

— На вас возлагаются особые задачи. Вы оба диктуете всему фронту темп наступления. Вы, Трофимов, не должны допускать преждевременного поворота вашей армии на север. Держитесь! Навязывайте свою волю противнику. На север вы должны повернуть только на меридиане Пшенске. Вот там и ищите взаимодействия с соседним фронтом. Не раньше! А вы, Жабко, наступая, помните: после овладения первым же водным рубежом — стремительно на запад. Вы прокладываете дорогу фронту. Но только от одного вашего наступления пользы будет мало. Тащите за собой соседей слева и справа. Мне важно, чтобы весь фронт двигался вперед, — и он сделал широкий жест обеими руками.

Адъютант командующего подполковник Назаров вошел в зал заседания с шифровкой Ставки в ту минуту, когда Широков, опершись крупными руками о стол, оглядывая всех зоркими блестящими глазами, говорил:

— Полагаю, вам ясно, что теперь наша задача вторгнуться на немецкую землю, добить там гитлеровскую армию и положить конец войне. Вот наша задача!

Командующий увидел вошедшего с бумагами Назарова и кивком головы подозвал к себе. Адъютант с торжественным лицом подошел к Широкову и передал ему шифровку. Маршал быстро взглянул на нее, лицо его дрогнуло и как-то радостно изменилось, складки разбежались, и глаза осветились улыбкой. Довольно сощурившись и показывая шифровку члену Военного Совета, Широков тихо произнес:

— Видишь… Недаром я торопился…

— Что ж, в добрый час, — тихо сказал Табачников и, взяв шифровку, перечел ее еще раз.

— Я не мог назвать точной даты нашего наступления, — громко сказал Широков. — Ставка приказывает начать его пятнадцатого. Уверен, что вы свои обязанности выполните. Теперь же попрошу всех возможно быстрее выехать к себе и еще раз проверить всю подготовку, — и кивком головы отпустил всех.

Широков сел в кресло и негромко позвал:

— Генерал Жабко! Задержитесь.

Не оборачиваясь, командующий спросил Назарова:

— Наградные листы готовы?

Адъютант положил перед ним папку. Широков быстро прочитал фамилии и, продолжая довольно щуриться, размашисто подписывал приказы о награждениях.

Коренастый, с хитрыми блестящими глазами, генерал-полковник Жабко стоял в нескольких шагах от Широкова и ждал, когда тот обратится к нему. Всем было известно, что командующий фронтом особенно жалует этого талантливого танкового генерала.

Продолжая подписывать приказы, Широков уже несколько раз нетерпеливо оглядывал зал, очевидно, дожидаясь, когда разойдутся участники совещания. Как только за дверью скрылся последний генерал, он, сдвинув в сторону бумаги, повернулся к Жабко.

— Ну, Илья Кузьмич, — сказал, загадочно улыбаясь, Широков, — тебе я хочу доверить одну тайну. — Он посмотрел на члена Военного Совета, словно спрашивая его одобрения в этом деле, и тот ответно улыбнулся. — В Германию вступаем, за Одер шагаем, — продолжал говорить все тем же счастливым голосом, каким он объявил дату начала наступления. — Но это еще не все. Надо бы… — он провел ребром ладони круг на сукне стола и ударил раскрытой ладонью в центр обведенного круга. — Ясно? Сил у нас для этого достаточно. Еще бы такое окружение, как, помнишь, в сорок третьем на Украине? У меня есть один план. Какой — пока не скажу. Но помни, что, если ты хорошо поведешь наступление, тебе и выполнять его. Что я требую от тебя? Держи заданный темп наступления, по возможности усиливай, наращивай. Это можно. Ты уж так наступал. Но силы свои береги. Наступай и помни, что главные бои у тебя впереди. В крупные не ввязывайся, перехитри противника, матвеевская пехота и артиллерия будут за тобой идти и свое сделают. Ты рвись вперед, выходи к Одеру, захватывай плацдармы. Выйдешь раньше срока — тебе и эту особую задачу выполнять. Опоздаешь — остановимся на Одере. Дальше нам пока не протолкнуться.

— Григорий Иванович, — сказал Жабко, — вы знаете, что я сам предлагал усилить темп наступления.

— Знаю, знаю, — перебил его Широков. — Но Ставка приняла этот план. Мы с тобой можем говорить и обсуждать, а там хотят действовать наверняка и задачу ставят нам с некоторым запасом сил. Мы в Ставке тоже сказали, а нам ответили — не запрещаем, но спрашивать будем за выполнение своего плана.

Он вспомнил о Назарове и спросил его:

— Еще что есть срочное?

— Больше ничего.

— Тогда распорядитесь, чтобы подали обед. Вот и Илья Кузьмич с нами пообедает, не все нам его объедать. В четыре поедем на плацдарм. Узнайте точно, где стоят разведчики. К двенадцати ночи пусть приготовят все разведданные о последней дислокации противника и вызовут артиллеристов, — говорил он адъютанту, продолжая подписывать наградные приказы.

Темная приземистая легковая машина стояла у подъезда особняка. На бронетранспортерах, составлявших охрану командующего во время его выездов, солдаты сняли чехлы с орудий и пулеметов. Широков вышел из подъезда, разговаривая на ходу с командующим артиллерией, взглянул на темное низкое небо, сеявшее редким снежком, попрощался и пошел к машине. Он сел рядом с шофером и едва хлопнул дверцей, как первые два бронетранспортера двинулись.

Машины быстро миновали сосновый лес, где в каменных коттеджах польской знати размещались отделы штаба фронта, и выехали на покрытое брусчаткой шоссе — центральную фронтовую магистраль. Два бронетранспортера чуть маячили впереди, не раздражая глаз. На шоссе, таком оживленном еще две недели назад, теперь не было никакого движения.