— Что же это вы, разведчики, дома греетесь?

— А мы, товарищ маршал, только вчера вернулись, — с фамильярной почтительностью, чутко угадывая добродушный тон маршала, ответил старшина.

— Ну, и удачно?

— Очень удачно, — радостно подтвердил старшина. — Офицера взяли.

Широков оглянулся. Солдаты, успев натянуть сапоги, подпоясаться, сгрудились, плотно стояли один к одному, жадно ловя каждое слово разговора.

— Назаров! — негромко позвал Широков, и солдаты расступились, давая пройти адъютанту.

Назаров поставил на стол ящик, где лежали маленькие картонные коробочки с наградными знаками. Широков взял одну из них, достал справку и прочел:

— Старший сержант Гладышев…

— Ранили его, вчера ранили, товарищ маршал, — торопливо и виновато откликнулся старшина. — В госпитале лежит.

Широков отложил в сторону эту коробочку и взял следующую — с орденом Красной Звезды.

— Горбылев!

К столу, раздвинув широкими плечами солдат, выдвинулся сержант. На правой щеке у него краснел глубокий шрам, на застиранной светлой гимнастерке резко выделялись восемь золотых и красных нашивок, полученных за ранения, блестела начищенная медаль. Широков взглянул на него, и глаза его задержались на могучей груди сержанта.

— Нашивки заработал, а наград не получил?

— Потому и наград мало, что нашивок много, — смело ответил сержант веселым голосом. Эту фразу он, очевидно, говорил не раз — так точно и четко звучала она, — Все в госпиталях лежал. Как бой, так опять в госпиталь за нашивкой.

Широков опять дружелюбно посмотрел на него.

— Давно воюешь?

— Начал у вас в армии под Москвой.

— Это когда же, в отступлении или в наступлении?

— И отступал у вас, и наступал, когда в сорок первом Ельню брали…

— О!.. — Широков улыбнулся, сощурил глаза.

Сержант стоял перед ним так свободно, словно разговаривать с командующим фронтом для него было таким же обыкновенным делом, как с командиром своего взвода.

— Много у вас таких старых солдат? — спросил Широков, откладывая в сторону коробочку с орденом Красной Звезды и оглядывая всех солдат.

— Где же многим быть? — словно удивляясь, ответил Горбылев. — Воюем давно. Я тут только трех старичков с сорок первого года встретил, остальные молодежь, а разведчики — народ самый военный, понюхавший пороху, без нашивок у нас тут никого нет, — и он оглянулся, словно приглашая маршала проверить его слова.

— Откуда же сам? — спросил Широков.

— Из Омской области.

— Сибиряк… Письма домой пишешь?

— А как же без писем, — опять удивился Горбылев. — Воевать воюем, а думки о доме…

— Что же из дому пишут?

— Разное… Все больше о помощи фронту. Ну, спрашивают, когда нас всех домой ждать. Торопят войну кончать.

Широков понял эту солдатскую хитрость.

— Что же ты отвечаешь?

— Пишу, что вот, как до Германии дойдем, там увидим, когда войне конец. А скорей придется нам до Берлина идти. До последних сил фашист будет воевать. С союзниками, может, и пойдет на замирение, а с русскими нет. Обидно ему и страшно перед русскими на колени вставать.

— Правильно ответил! — одобрил Широков. Выбрав одну из коробок, он открыл ее и вынул орден. — За хорошую, честную службу Родине по поручению правительства награждаю тебя орденом Отечественной Войны Первой степени, — стоя, торжественно произнес он и крепко пожал руку Горбылева.

— Служу Советскому Союзу! — спокойно и твердо ответил Горбылев и отошел на два шага в сторону, чутко понимая, что его разговор с маршалом закончен.

— Гвардии рядовой Парамонов, — назвал Широков, и к столу выдвинулся невысокого роста молодой боец, лица которого бритва, наверное, еще и не касалась, с удивительно милыми, по-детски быстрыми яркими глазенками.

Много раз Широкову приходилось вручать правительственные награды разным людям и в различной обстановке. Но только в кругу солдат, в такой вот землянке он как-то всем сердцем понимал особенную ценность этих наград. В них для солдат заключалась как бы стоимость действительно пролитой крови и не какого-нибудь выдающегося подвига, а честного, как сама жизнь, служения высшей потребности защитить свою страну, свободу и мирный труд своего народа. Солдат за солдатом подходили к столу и получали от маршала награды. Руки у разведчиков были большие, рабочие, натруженные в работе еще до войны. Бережно они принимали ордена и осторожно и сильно пожимали руку Широкову.

Назаров, все время находившийся в землянке, видел, как восторженно сверкают глаза солдат, встретившихся так близко со своим полководцем. Они знали, что маршал из крестьян и солдатом стал с первых дней революции, а начальную военную выучку получил в дни крещения Красной Армии в боях с немецкими войсками под Псковом. Да и у Широкова лицо очень подобрело, даже голос изменился. Столько в нем было душевной теплоты, что адъютант, видевший до этого маршала только в служебной обстановке штаба фронта, не узнавал его.

Пока шло вручение наград, за стенками землянки несколько раз поднималась артиллерийская стрельба. Земля вздрагивала, принимая удар металла, подпрыгивала на столе гильза, заменявшая лампу, и струйки сухого песка, шурша, сыпались с накатника. Только раз, когда снаряд разорвался особенно близко, Широков поднял голову, и глаза его задержались на бледных листьях, проросших на ветках берез, уложенных в потолочном перекрытии.

— Как в саду живете, — сказал он, усмехнувшись.

Солдаты поняли его.

— Срубили дерево, а оно живет, — сказал ближний к маршалу солдат, получавший награду.

Закончив раздачу наград, Широков устало сел. Солдаты стояли молча, и он понял, что разведчики ждут от него каких-то особенных слов, которые они могли бы запомнить, передать сегодня же солдатам других землянок.

— Война идет к концу, — сказал Широков то, о чем ему так радостно думалось. — Дни фашистской Германии сочтены. Теперь от вас, солдат, зависит, сколько еще стоять гитлеризму. Скоро мы пойдем в новое наступление. Из Польши мы должны войти в Германию, перенести войну на землю фашистов и добить гитлеровскую армию. Я уверен, что вы свой воинский долг выполните с честью.

И Широков пошел к выходу. Сзади разом возбужденно и радостно заговорили многие голоса.

Неподалеку шел ночной бой. Ракеты взлетали над передним краем. Тени деревьев упруго качались под ногами. К маршалу метнулся какой-то человек и доложил, что он командир полка.

— Что у вас тут происходит?

— Рота противника перешла в атаку против нашего правого фланга.

— А вы что, свой командный пункт возле этих землянок расположили? — не без ехидства спросил Широков, пробираясь по лесу к машине.

— Я полагал, что мне необходимо…

— Спасибо… Ценю. Но сейчас ваше место там, где сейчас воюют люди — на командном пункте полка.

— Разрешите пойти?

— Разрешаю.

Широков, не интересуясь подробностями этого обычного разведывательного боя, которые происходили каждую ночь на одном из участков фронта, открыл дверцу машины.

Он все же постоял несколько минут, прислушиваясь к звукам ночного боя. Шла пассивная артиллерийская и пулеметная стрельба. Ничего интересного этот бой не обещал. Широков сел рядом с шофером и бросил:

— Домой.

У самой переправы через Вислу машину маршала задержали проходившие на плацдарм войска.

За сорок минут до этого немцы устроили одновременный разведывательный налет на все переправы. Что-то гитлеровцы подозревали, нервничали. Однако посты воздушного наблюдения своевременно предупредили о появлении противника. В войсках успели подготовиться к налету.

Когда самолеты, встреченные сильным зенитным огнем, появились над Вислой и сбросили серии зажигательных ракет, на мостах и берегах войск не оказалось: они успели укрыться от наблюдения.

Широков, выслушав доклад полковника — главного коменданта переправ, приказал поблагодарить весь личный состав за хорошую службу.

Сейчас переправлялись войска генерала Голикова. Он находился на главной переправе и наблюдал за порядком движения колонн. Это понравилось Широкову.