Не имеет значения. Это больше не вариант.

Девять лет назад Симона довольно ясно дала понять, что она ко мне чувствует.

Я никогда не дам ей еще одного шанса вырвать мое сердце и растоптать его. В прошлый раз я едва выжил.

Мы ускоряемся к дому. Симона слегка ахает, когда видит его. Я не думаю, что она впечатлена — место просто эпатажное. Это самый показушный особняк, который я когда-либо видел. Похоже, он бы больше подошел Бель Эйр, чем Чикаго.

Это белое греко-римское чудовище, похожее на три особняка, поставленных друг на друга. Куча колонн и спиралей, арок и проходов. Полукруглая подъездная дорожка огибает гигантский фонтан, больше, чем фонтан Треви в Риме. Вода брызжет из пастей дельфинов, в то время как несколько русалок цепляются за крепкие руки и ноги царя Тритона.

Я останавливаюсь рядом с фонтаном, чтобы парковщик мог забрать мои ключи.

— Боже мой, — шепчет Симона, выходя из машины.

— Добро пожаловать, — говорит парковщик. — Проходите через главный уровень. Вечеринка проходит по всему дому и на заднем дворе.

За нами подъезжает еще больше машин. Каждая из них представляет собой суперкар стоимостью 250 тысяч долларов или больше. Какой-то парень, которому на вид всего двадцать один, вылезает из Ламборджини. Он одет в шелковую рубашку с тропическим принтом и брюки в тон, на шее у него около двадцати золотых цепочек. На нем зеркальные солнцезащитные очки, несмотря на то, что сейчас десять часов вечера.

— Не думаю, что это вечеринка в моем вкусе, — говорю я Симоне.

— И какая вечеринка пришлась бы тебе по вкусу? — спрашивает она меня, приподняв бровь.

— Ну… — теперь, когда я задумался об этом, думаю, что вообще никакая.

— Может быть, пинта Гиннесса, час на бейсбольной площадке и поездка вдоль берега озера, — говорит Симона с легкой улыбкой.

Это был бы идеальный день для меня.

Меня беспокоит то, как легко Симона перечислила все это. Точно так же, как она запомнила мои предпочтения в кофе. Это заставляет меня чувствовать себя незащищенным.

Иногда я говорю себе, что сильная связь, которую я чувствовал к Симоне, была только в моем воображении. Что этого не могло быть по-настоящему, иначе она никогда бы не ушла.

Затем она доказывает, что действительно понимала меня, и это сводит меня с ума. Это противоречит истории, которую я рассказывал себе, чтобы объяснить, как она могла так легко отделаться от меня.

Я знаю, что сердито смотрю на нее. Могу сказать это по тому, как она отшатывается от меня, улыбка исчезает с ее лица.

— Давай зайдем в дом, — говорю я.

— Конечно, — отвечает Симона тихим голосом.

Я не беру ее за руку, но держусь поближе к ней, когда мы входим в особняк Кенвуда. Свет приглушен, и я не знаю, кто здесь находится.

Музыка громкая и грохочущая, сотрясает стены и картины на них. В то время как внешний вид дома выполнен в стиле искусственного антиквариата, интерьер — это флуоресцентный поп-арт, стеклянная мебель, автоматы для игры в пинбол и безвкусные скульптуры, похожие на гигантские красные губы, блестящие гитары и хромированные животные из воздушных шаров.

Гости такие же яркие. Половина нарядов выглядела бы более уместно в цирке, чем на вечеринке, но я вижу достаточно брендов, чтобы понимать, что все это дорого.

— Это сейчас модно? — бормочу я Симоне.

— Наверное, если у тебя есть на это деньги, — говорит Симона. Она кивает в сторону молодой женщины в обтягивающем мини-платье и синих меховых сапогах до бедер. — Эти ботинки стоят четыре тысячи долларов. Они из осенней коллекции Versace, которая еще даже не выпущена.

— Хм. А я думал, она содрала кожу с куклы.

Симона смеется.

— Ну, дорого не всегда означает привлекательно.

Я помню, что когда-то давно Симона хотела создавать свою собственную одежду.

— Ты так и не пошла учиться в Парсонс? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Нет.

— Почему?

— О… — вздыхает она. — Работа и … все остальное не позволили.

«Все остальное», вероятно, означает ее родителей.

— Иногда я делаю наброски дизайнов… — говорит Симона. — У меня их целая тетрадь.

Не задумываясь, я говорю:

— Я бы хотел их увидеть.

— Правда?

Она смотрит на меня с самым душераздирающим выражением лица. Почему, почему, какого хрена ей не все равно, что я думаю? Я не понимаю ее. Как она может быть такой бессердечной со мной и в то же время такой уязвимой?

— Нам лучше идти, — грубо говорю я. — На случай, если эти охранники действительно позвонят Кенвуду.

— Верно, — говорит Симона, опуская глаза. — Конечно.

Дом битком набит завсегдатаями вечеринок, особенно на главном уровне. Выглянув на задний двор, можно увидеть десятки людей, бездельничающих у бассейна, плавающих или нежащихся в джакузи. Некоторые выглядят так, как будто они упали в бассейн в одежде, в то время как другие наполовину или полностью обнажены.

Все воняет алкоголем. Он здесь абсолютно везде, плюс изобилие наркотиков для вечеринок, прямо под открытым небом. Я вижу группу молодых девушек, которые смешивают таблетки в миске, затем берут по горсти и запивают коньяком.

Некоторые девушки выглядят очень молодо. Особенно те, кого наняли для работы на вечеринке. Они одеты как гости, в мини-платья, укороченные топы, шорты и туфли на каблуках, но по тому, как они бродят по вечеринке, находят мужчин постарше и садятся к ним на колени, становится ясно, что их наняли для развлечения.

Симона наблюдает за ними, нахмурившись.

— Как думаешь, сколько им лет? — спрашивает она, глядя на одну особенно молодую рыжую девушку с косичками.

— Понятия не имею, — говорю я. — У Кенвуда определенно есть репутация. Думаю, он не настолько глуп, чтобы привести сюда в город кого-то моложе восемнадцати. Но говорят, когда он вывозит гостей на свою лодку… то приводит девочек в возрасте двенадцати лет.

— Меня тошнит от этого, — холодно говорит Симона.

— Согласен.

— У меня было три тети, — тихо говорит она. — Старшие сестры моего отца. Они думали, что устраиваются на работу горничными. Но потом исчезли. Папа считает, что их могли продать в рабство. Он искал их много лет, но так и не нашел. Вот почему он основал Фонд свободы.

Я этого не знал. Я предположил, что Яфеу занимался благотворительностью, как и большинство богатых людей, — чтобы повысить свой статус и связи. Я и не подозревал, что он имел такое личное отношение к этому вопросу. На самом деле мне его жаль. Хотя бы на мгновение.

Симона оглядывает вечеринку с новым вниманием.

— Что теперь? — спрашивает она. — Что будем делать?

— Ну… — я еще нигде не видел Кенвуда. — Думаю, я хочу обыскать его дом. Постараться найти его офис, или ноутбук, или iPad. Посмотрю, смогу ли я получить к нему доступ, или украсть его, чтобы попросить кого-нибудь поумнее взломать его.

— Хорошо, — нервно говорит Симона. Я знаю, что она хочет мне помочь, но именно здесь мы переходим черту от незваных гостей до преступников. Наверное, она ни разу в жизни не нарушала закон.

Мы поднимаемся по широкой, изогнутой лестнице на верхний этаж. Здесь наверху выключен весь свет, вероятно, чтобы завсегдатаи вечеринок не поднимались наверх. Мне приходится затащить Симону в ближайшую комнату, чтобы избежать крадущегося мимо охранника.

Здесь повсюду охранники. Если только Кенвуд не нанял дополнительную охрану для вечеринки, он чертов параноик. А это значит, что ему есть что скрывать.

Мы с Симоной начинаем обыскивать комнаты. Она дежурит за дверью, пока я осматриваю каждое помещение по очереди.

У Кенвуда здесь есть всякие странные штуки.

Сначала мы находим огромный бильярдный зал с пятьюдесятью или более головами чучел на стене. Все они экзотические животные, некоторых я даже не могу назвать. Их стеклянные глаза безучастно смотрят поверх стульев с принтом гепарда и фаэтонов в полоску зебры.

Рядом с ним комната, которая кажется точной копией моста из фильма «Звёздный путь: Энтерпрайз». Я не знаю, для какой цели это нужно Кенвуду. Могу только предположить, что он входит сюда, садится в капитанское кресло и смотрит на стену, выкрашенную под космическое пространство.