По этой причине я продолжаю говорить команде, чтобы они отодвинули ограждения еще дальше от трибуны.

— Никто не должен находиться ближе пятидесяти ярдов от сцены, — говорю я им.

— Но такой большой зазор перед трибуной выглядит странно… — жалуется Джессика. Она координатор мероприятия. Я могу сказать, что она думает, что я слишком усердствую с безопасностью. Что, вероятно, верно — это не моя область знаний. Я не привык уравновешивать нужды безопасности и защиты с нуждами корреспондентов, которые хотят получить фотогеничный ракурс.

— Это половина футбольного поля, — говорит она. — Да ладно, я уверена, что мы можем поставить ограждения чуть ближе…

— Ограждения стоят в десяти ярдах, — говорю я ей. — Это вполне в пределах досягаемости даже для неподготовленного стрелка с дешевым пистолетом.

Неторопливо подходит Питерсон. Рост у него чуть больше шести футов, телосложение пауэрлифтера, а борода как у лесоруба.

— В чем дело? — спрашивает он.

— Данте хочет отодвинуть ограждения, — говорит Джессика, едва скрывая свое раздражение. — Снова.

— Тогда лучше так и сделать, — говорит Питерсон.

— На пятьдесят ярдов? — шипит Джессика.

— Ну… может, в половину меньше, — говорит Питерсон, приподнимая бровь, чтобы посмотреть, согласен ли я с этим компромиссом.

— Да, — говорю я. — Хорошо.

Это первый из десяти или двенадцати конфликтов, которые у нас возникают по мере продолжения подготовки. Я заставляю Джессику убрать цветочные композиции, преграждающие выход со сцены, и говорю ей, что всех в зоне встреч и приветствий нужно проверять, даже тех, у кого есть пропуск прессы.

К тому времени, когда до митинга остается час, она выглядит заплаканной и разочарованной, как будто я все испортил. Может быть, так и есть. Я знаю, что веду себя как параноик, но Риона попросила меня выполнить работу, и я собираюсь сделать ее в меру своих возможностей.

Каллум — первый прибывший спикер. С ним Аида. Они идут медленнее, чем обычно, потому что Аида находится на восьмом месяце беременности. Она носит общего наследника Галло и Гриффинов — узы, которые навечно свяжут наши семьи.

Первую половину своей беременности она почти не появлялась на публике. Сейчас она в полном расцвете сил.

Когда она идет ко мне по траве, солнце светит ей на голову, и она выглядит как богиня — Деметра или Афродита. Ее вьющиеся темные волосы длиннее, чем я когда-либо видел, распущены по плечам. Стройная фигура обрела изгибы, а выражение лица такое счастливое, какого я никогда раньше не видел. Не веселое и озорное… просто искренне радостное. Глаза сияют, щеки налились румянцем, кожа и волосы выглядят здоровыми и яркими.

Она первая из моих братьев и сестер, у кого появятся дети. Глядя на нее, я чувствую такую гордость и радость.

Но это также причиняет мне небольшую боль. Я вижу Каллума рядом с ней, осторожно придерживающего ее за локоть, чтобы она могла безопасно пройти по неровной земле на своих высоких каблуках. Он помогает ей, защищает ее, вертится вокруг нее больше, чем когда-либо. Он вот-вот станет отцом, и могу сказать, что это значит для него гораздо больше, чем этот митинг или что-либо еще в мире.

Я ему завидую.

Я ни о чем не забочусь так, как он заботится о моей сестре и их ребенке.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорю я Аиде, целуя ее в щеку.

— О боже, — смеется она. — В этот момент ты понимаешь, что, должно быть, выглядишь размером с моржа, если твой брат начинает делать тебе комплименты, чтобы подбодрить тебя.

— Ты плохо себя чувствовала? — спрашиваю я ее.

— Нет, — говорит Каллум, бросая на нее строгий взгляд. — У нее лишь распухли ноги, потому что она слишком много работает.

— Все в порядке, — говорит Аида, подмигивая ему. — Ты можешь потом сделать мне массаж.

— Ты уже выбрала имя? — спрашиваю я ее.

— Я подумала, что мы могли бы назвать его в честь прадеда Кэла, — говорит она, ухмыляясь. — Тебе не кажется, что Руайдри легко произносится?

— Абсолютно нет, — говорит Кэл.

— Это означает «великий король».

— Ты не можешь быть королем, если никто не может произнести твое имя, — говорит Кэл. — Разве у тебя не было дедушки по имени Клементе?

— Звучит как Папа Римский, — говорит Аида, корча гримасу.

— Я думаю, теперь ты должна называть детей в честь предметов, — говорю я ей. — Эппл, Блю, Фокс и тому подобное.

— О, отлично! — весело говорит Аида. — Я назову его в честь места, где он был зачат. Милый, маленький Лифт Галло…

— Думаю, ты имеешь в виду лифт Гриффин, — поправляет ее Кэл.

— Лифт Гриффин-Галло, — говорит Аида. — Очень по-президентски.

— Кстати, ты будешь сидеть там, наверху, — говорю я ей, указывая на левую сторону сцены.

— Оооо, мягкие складные стулья!

— Только самое лучшее для моей сестры.

— Вы можете подождать там, если хотите, — говорю я им, кивая в сторону трейлера с закусками и напитками. — Они начнут выпускать людей на поле через минуту.

Аида сжимает мою руку.

— Спасибо за то, что нянчишься за всеми нами сегодня, — говорит она.

Когда она направляется к трейлеру, Кэл задерживается, чтобы поговорить со мной минутку.

— Я не думаю, что возникнут какие-либо проблемы, — говорит он. — Борьба с торговлей людьми — это, пожалуй, единственный двухпартийный вопрос, который у нас остался. Риона просто параноик.

— Ты собираешься выступать сразу после мэра? — спрашиваю я его.

— Ага. Мы очень сблизились за последние пару месяцев. Он собирается поддержать меня, когда я буду баллотироваться на его должность.

— Значит, он передает эстафету.

— Практически.

— Во сколько это нам обойдется? — говорю я тихим голосом.

Кэл фыркает.

— Около пятисот тысяч. Выплачиваются в виде «гонорара за выступления» на будущих мероприятиях.

Очень важно, чтобы Кэл стал мэром, чтобы мы могли одобрить остальную часть нашей застройки Южного Берега.

— А Яфеу Соломон идет сразу после тебя? — спрашиваю я.

— Верно, — Каллум внимательно смотрит на меня. — Аида сказала, что между вашими семьями есть какая-то история.

— Я встречался с ним однажды, — сухо говорю я. — Нас ничего не связывает.

— Хорошо, — говорит Кэл.

По выражению его лица я не могу понять, рассказала ли ему Аида всю историю или нет. Но по моему ответу ясно, что я не хочу об этом говорить. Поэтому Кэл не настаивает. Он просто хлопает меня по плечу и говорит:

— Скоро увидимся.

Остальная часть часа проходит в размытой деятельности — размещение посетителей на открытой лужайке, повторный обход периметра, проверка связи с отдаленными членами службы безопасности через наушники и так далее. Питерсон спорит с выступающими, расставляя их по местам на сцене, чтобы мне не приходилось разговаривать с Яфеу. Я даже еще не видел его, так как он прибыл последним, пока я был на южном конце лужайки, общаясь с офицерами полиции Чикаго.

Наконец, из динамиков начинает литься музыка, поскольку организаторы нагнетают энергию толпы. Они играют «Start Me Up» группы The Rolling Stones. Не знаю, откуда они берут свои плейлисты, но сочетание рок-звезд и занудных политиков всегда казалось мне странным.

Думаю, в Кэле нет ничего занудного. Он выглядит высоким, подтянутым, красивым и сильным, когда шагает по сцене, махая толпе. Когда я впервые встретил его, мне показалось, что он умный, но его высокомерие и напористость отталкивали. С этими голубыми, сфокусированными глазами он был похож на Терминатора Т-1000.

Аида раскрыла его с лучшей стороны. Придала ему немного юмора и обаяния. Я не сомневаюсь, что он станет мэром или кем бы там ни было после этого.

Я бы чертовски возненавидел это. Чем старше я становлюсь, тем меньше мне вообще нравится разговаривать с людьми.

Тем не менее, интересно смотреть, как публика реагирует на него, крича и аплодируя, как только он выходит на сцену. Кажется, многие из них также знают Аиду — они орут, когда она посылает воздушный поцелуй толпе. Себ сказал мне, что у них есть аккаунт в Instagram, который стал популярным. Я действительно стар — у меня даже нет Facebook, не говоря уже об Instagram.