Я прерываю её.

— Я понимаю. Я должен держаться от неё подальше. Должен попрощаться и дать ей шанс на борьбу.

Глаза Лили расширяются, и она сжимает мою футболку между бледными пальцами.

Даже мысль о том, чтобы отпустить её, вызывает боль в моем нутре. Никто не знает меня так, как Лили Кэллоуэй. Она мой лучший друг, и без нее — Боже, какой в этом смысл?

— Нет, — категорично заявляет Эллисон. — Я хотела сказать, что я тоже здесь ради Вас, Ло. Ваше выздоровление совпадает с выздоровлением Лили. Чтобы она была здорова, Вы тоже должны быть здоровы, — она делает паузу, лишь раз взглянув на свой блокнот. — Не думаю, что разлука — это правильное действие. Без моногамных отношений Лили может вернуться к своей старой рутине, лучше всего укреплять уже существующую, а не разрушать её.

Я киваю, её слова медленно проникают в душу. Я жду облегчения, но оно едва наступает. Мне кажется, что все мое счастье погребено под муками того, что должно произойти.

— Итак, — снова начинает она, — почему Вы не заснули с ней?

Я облизываю губы, с большей готовностью очищая свои мысли теперь, когда я знаю, что она на нашей стороне.

— В последнее время мне очень трудно заснуть. Мне требуется больше времени, чем Лили.

Моя нога слегка подрагивает, и Лили прижимает руку к моему колену, чтобы дать мне столь необходимый комфорт, хотя сейчас я предпочел бы быть её скалой.

— Каждую ночь в течение многих лет, — говорю я, — я пил до потери сознания. Алкоголь был моим снотворным.

Это было то самое средство, которое останавливало мои беспокойные мысли и укладывало меня в постель. Без него я постоянно измотан.

Эллисон спрашивает меня, почему так происходит, и я объясняю свою зависимость от алкоголя. Хотя я рассказываю ей краткие подробности, не желая сосредотачивать весь сеанс на себе. Поэтому я рад, когда Эллисон направляет свой следующий вопрос к Лил.

— Что Вы почувствовали, когда он сказал Вам остановиться?

Длинная пауза напрягает воздух.

Лили взвешивает правду с ложью. Это то, что мы делаем. Мы придумываем приятную историю, чтобы скрыть боль, смягчить обиду. Мы оба так хороши в этом, что иногда даже начинаем верить в ложь. Мне страшно снова идти по этой дороге, но она очень легкая.

Она открывает рот, а потом закрывает его, неуверенная.

— Всё в порядке, — говорю я.

Даже если правда уродлива и холодна, я хочу её услышать. Я готов к тому, чтобы мы выложились до конца, до полного обнажения. Не знаю, как ещё это можно сделать.

Эллисон переформулирует вопрос, смягчая его существование.

— Это будет не первый и не последний раз, когда он скажет Вам остановиться. Сейчас самое время поговорить о Вашей реакции на ситуацию. Итак, что Вы почувствовали, Лили?

Она колеблется всего секунду.

— Мне это не очень понравилось.

Ее глаза опускаются на колени, а плечи сгибаются вперед. Она выглядит маленькой, грустной и с очень, очень разбитым сердцем.

Волна эмоций обрушивается на меня, и мне трудно вычленить каждую из них.

— И я просто... — заикается она, — ...я не хочу быть той девушкой. Той, которая умоляет о чем-то, что она знает, что не может получить. Будто я приглашаю понравившегося мне парня на свидание, а он говорит «нет», но я не слушаю и продолжаю спрашивать и спрашивать, как будто ответ будет другим. Я чувствую себя... жалкой.

Я никогда не хочу, чтобы она чувствовала себя так.

— Ты не жалкая, Лил, — удается мне сказать, горло перехватывает.

Я притягиваю её к себе и целую в макушку. Я хочу избавить её от боли, но ирония заключается в том, что я сам её вызываю.

— Я думаю, Лили, — говорит Эллисон, — Вам нужно начать понимать, что когда Ло говорит Вам остановиться, это не отказ. Это форма любви. Я знаю, это трудно понять, особенно учитывая, что вы оба делали совершенно противоположные вещи.

Лили коротко кивает. Ей будет нелегко просто поверить совету доктора Бэннинга. У меня та же проблема. Наши мозги устроены немного иначе, чем у всех остальных. Но я готов кататься на этих американских горках вместе с ней — пока мы оба не избавимся от страданий.

— Теперь давайте поговорим о ваших ограничениях и о письме, которое я прислала вам домой, — говорит Эллисон.

— Мы называем это «черным списком», — говорит ей Лили. — Но я его не читала. Я отдала его сестре, чтобы она передала его Ло, и мы договорились, что лучше, если я не буду знать. Теперь... я начинаю жалеть об этом, — она поворачивается ко мне. — Как ты думаешь, мне стоит его прочитать?

Эллисон опережает меня.

— Вообще-то, Лили, думаю, это было отличной идеей, не читать его. Это показывает поддержку со стороны Ло и доверие с Вашей стороны. Это также дает Вам шанс расслабиться от ограничений.

— Как я могу расслабиться, если всё, о чем я могу думать, это о том, что попало в черный список?

— Если Вы его прочтёте, разве Вы не будете думать о том, какие сексуальные действия были запрещены?

Лицо Лили мрачнеет.

— Наверное.

— Предлагаю Вам, попробовать не читать его некоторое время, — говорит Эллисон. Она смотрит на свои часы. — Последнее, что я хочу обсудить, это страхи. Эти отношения новые для вас обоих, и я думаю, будет полезно, если вы расскажете друг другу о своих страхах.

Губы Лили смыкаются, и я пользуюсь возможностью начать первым. Для неё.

— Ну... — говорю я и быстро понимаю, что не продумал всё до конца. Мои страхи? У меня их много. Лили изменяет. Я пью. Мы оба трахаемся до потери сознания. — Я боюсь, что...

Лили поворачивается ко мне лицом, и я на минуту теряюсь в её глазах. Вдруг я понимаю, что боюсь всего. Потерять единственную девушку, которую я когда-либо любил. Что ее секрет узнает на весь мир и мне придётся наблюдать, как она распадается от последствий. Она и так такая маленькая и хрупкая, что-то подобное убьет её.

Но мы с Лили приняли решение не рассказывать Эллисон о сообщениях с угрозами. Это слишком опасно, когда мы не знаем, кто их посылает. И отчасти ситуация кажется новой и сырой, и говорить о ней — все равно что давить на инфицированную рану.

— Ло, — настаивает Эллисон на моем молчании.

— Я боюсь, — снова начинаю я, — что наступит момент, когда ты будешь злиться, испытывать горечь и обиду каждый раз, когда я говорю тебе остановиться, что ты поймешь, что кто-то другой может дать тебе то, что ты хочешь.

Лили мотает головой из стороны в сторону, как будто я сильно ошибаюсь. Такая реакция приятна.

— Никто другой никогда не сможет дать мне то, чего я хочу, — вздыхает она. — Я хочу только тебя.

Я держусь за эти слова, даже если мы оба знаем, что они не совсем правдивы. Она хочет трахаться. Ей нужен кайф от оргазма так же, как мне хочется утонуть в бутылке бурбона. Мне нужен прилив сил и поездка в чистилище и обратно. Мы не являемся первыми желаниями и потребностями друг друга. Я для нее на втором месте. И она для меня также.

Я хочу, чтобы это изменилось.

Я беру её руку и целую костяшки пальцев, но она не улыбается, потому что знает, что сейчас её очередь.

— Лили? — спрашивает Эллисон.

Лил не сводит с меня глаз, и я ободряюще улыбаюсь ей.

— Я боюсь, — говорит она, — что ты будешь ненавидеть то, что у тебя есть какой-то график секса, и ненавидеть, что тебе запрещают получать удовольствие. Это несправедливо по отношению к тебе, и ты найдешь кого-то, кто заставит тебя чувствовать себя лучше, чем я.

Мой рот открывается от удивления. Я никогда не думал, что она беспокоится об этом. Я даже не верил, что это может быть вариантом. Я люблю её не только за отличный секс.

— Лил...

Она быстро вмешивается, вскидывая руки.

— Что, если я никогда не смогу сделать тебе минет? — спрашивает она, уже немного истерично. — Я имею в виду, что если это в черном списке? Это неправильно, Ло! У тебя тоже есть потребности!

Я ухмыляюсь и изо всех сил стараюсь не рассмеяться. Наверное, это дерьмово, что моя улыбка приобретает новые масштабы, но я ничего не могу с собой поделать. Не тогда, когда она сходит с ума из-за этого.