Теперь читателю должно быть понятно, почему, увлекшись работой, король Людовик XVI, вместо того чтобы спуститься к г-ну де Лафайету, попросил г-на де Лафайета подняться к нему.
А может быть, памятуя о том, что недавно командующий национальной гвардией имел возможность увидеть бессилие монарха, король теперь мечтал отыграться, показав себя во всем блеске в качестве слесаря?
Камердинер счел неуместным провести посетителей в кузницу через личные покои короля по внутренней лестнице; г-н де Лафайет и граф Луи обошли коридорами королевские покои и поднялись по большой лестнице, что значительно удлинило их путь.
В результате этого отклонения от прямого курса у молодого графа Луи была возможность обо всем подумать.
Вот о чем он думал.
Как бы ни ликовал он в душе от оказанного королевой радушного приема, ясно было, что она не ждала графа. Венценосная пленница, какой она себя считала, ни одним намеком, ни единым жестом не дала ему понять, что знает о его секретной миссии; видимо, она отнюдь не рассчитывала на него как на избавителя от плена… Это в конце концов вполне совпадало с тем, что сказал Шарни о тайне, в которой король держит от всех, даже от королевы, цель возложенной на него миссии.
Как ни был счастлив граф Луи вновь увидеть королеву, ему было очевидно, что не от нее зависит исполнение его поручения.
Ему предстояло теперь, во время приема у короля, не упустить ни слова, ни жеста и попытаться уловить только ему понятный знак, который указал бы ему на то, что Людовик XVI лучше г-на де Лафайета осведомлен о целях его путешествия в Париж.
На пороге кузницы камердинер обернулся и, не зная имени г-на де Буйе, спросил:
— Как прикажете доложить?
— Главнокомандующий национальной гвардией, — отвечал Лафайет. — Я буду иметь честь сам представить этого господина его величеству.
— Господин главнокомандующий национальной гвардией! — доложил камердинер.
Король обернулся.
— А, это вы, господин де Лафайет? — воскликнул он. — Прошу меня извинить за то, что я заставил вас сюда подняться, однако как слесарь уверяю вас, что вы можете чувствовать себя в этой кузнице как дома. Один угольщик говаривал моему предку Генриху Четвертому: "И угольщик в своем доме хозяин". А я говорю вам, генерал: "Вы хозяин в доме слесаря, как и в доме короля".
Людовик XVI, как мог заметить читатель, начал разговор почти так же, как чуть раньше Мария Антуанетта.
— Государь, — отвечал генерал де Лафайет, — при каких бы обстоятельствах мне ни приходилось иметь честь предстать перед королем, на каком бы этаже и в каком бы костюме он меня ни принимал, король всегда будет королем, а тот, кто в настоящую минуту пришел засвидетельствовать его величеству глубокое почтение, всегда будет его верным подданным и преданным слугой.
— Я в этом не сомневаюсь, маркиз. Однако вы не один? Вы сменили адъютанта, и этот молодой офицер занимает рядом с вами место господина Гувьона или господина Ромёфа?
— Этот молодой офицер, государь, — прошу у вашего величества позволения представить его вам, — мой кузен, граф Луи де Буйе, капитан драгунского полка месье.
— А! — воскликнул король, едва заметно вздрогнув, что не укрылось от взгляда молодого дворянина. — Да, да, господин граф Луи де Буйе — сын маркиза де Буйе, командующего гарнизоном в Меце.
— Совершенно верно, государь, — с живостью подтвердил молодой граф.
— Господин Луи де Буйе! Простите, что не сразу вас узнал, я близорук… Вы давно оставили Мец?
— Пять дней тому назад, государь. Я приехал в Париж, не имея на то официального отпуска, кроме особого разрешения моего отца, вот почему я попросил моего родственника, господина де Лафайета, оказать мне честь представить меня вашему величеству.
— Господина де Лафайета? Вы правильно поступили, граф. Только он мог бы в любое время вас представить и только его представление могло доставить мне истинное удовольствие!
Слова "в любое время" указывали на то, что за г-ном де Лафайетом осталась полученная им еще в Версале привилегия быть допущенным к королю во время его больших и малых утренних выходов.
Впрочем, немногих слов, сказанных Людовиком XVI, оказалось достаточно, чтобы молодой граф понял: он должен держаться настороже. Так, вопрос: "Вы давно оставили Мец?" означал: "Вы оставили Мец после прибытия графа де Шарни?"
Ответ посланца должен был вполне удовлетворить короля. Слова: "Я оставил Мец пять дней тому назад и нахожусь в Париже не в отпуске, а с особого разрешения моего отца" — означали: "Да, государь, я видел господина де Шарни, и отец послал меня в Париж на встречу с вашим величеством, дабы вы подтвердили, что граф действительно прибыл от имени короля".
Господин де Лафайет с любопытством огляделся. Многим доводилось бывать в рабочем кабинете короля, в зале совета, в его библиотеке, даже в его молельне. Однако немногие бывали удостоены неслыханной милости быть допущенными в его кузницу, где король становился учеником, а истинным королем, настоящим хозяином был метр Гамен.
Генерал отметил про себя, в каком безупречном порядке разложены все инструменты; впрочем, это было не столь уж удивительно, если принять во внимание, что король взялся за работу лишь утром.
Гю был у него за подручного: он раздувал мехами огонь.
— Ваше величество! Вы, должно быть, предприняли какое-то важное дело? — заговорил Лафайет, не зная, какую тему избрать для разговора с королем, принимающим его с засученными рукавами, с напильником в руках и в кожаном фартуке.
— Да, генерал, я начал делать замок, это великое творение слесарного искусства. А сообщаю я вам, чем именно я занят, вот для чего: когда господин Марат узнает, что я работаю в мастерской, и станет утверждать, что я кую кандалы для Франции, вы сможете опровергнуть это, если, разумеется, поймаете его.
Обратившись к графу, король продолжал:
— Может быть, вы тоже подмастерье или даже мастер, господин де Буйе?
— Нет, государь, я всего-навсего ученик, но если я могу быть чем-нибудь полезен вашему величеству…
— А ведь верно, дорогой кузен! — заметил Лафайет. — Если не ошибаюсь, муж вашей кормилицы был слесарем, не так ли? А ваш батюшка, хоть никогда не был горячим поклонником автора "Эмиля", говаривал, тем не менее, что если бы он стал следовать советам Жан Жака, то сделал бы вас слесарем, не правда ли?
— Совершенно верно, сударь. Вот почему я имел честь сказать его величеству, что, если ему понадобится ученик…
— Ученик мне пригодится, сударь, — прервал король молодого человека, — но кто мне особенно нужен, так это мастер.
— Какой же замок вы делаете, ваше величество? — спросил граф немного фамильярным тоном, что было вполне позволительно, принимая во внимание костюм короля и место, где он принимал гостей. — Будет ли это замок врезной, накладной или висячий, замок с глухим язычком, замок в чехле, замок с защелкой, замок с секретом, дверной замок?
— О! — вскричал Лафайет. — Я не знаю, дорогой кузен, на что вы способны в деле, но по части теории вы, как мне кажется, большой специалист в этом — не скажу ремесле, потому что его облагораживает сам король, — но искусстве.
Людовик XVI с видимым удовольствием выслушал классификацию замков, представленную молодым графом.
— Нет, это будет обыкновенный замок с секретом — то, что называется двусторонним дверным замком. Впрочем, мне кажется, я переоценил свои силы. Ах, вот если бы рядом был мой бедный Гамен, называвший себя мастером из мастеров и мастеров учителем!
— А что, государь, разве этот человек умер?
— Нет, — отвечал король, выразительно посмотрев на молодого человека, словно желая сказать ему: "Умейте понимать с полуслова". — Нет, он живет в Версале, на улице Бассейнов; дорогой мне человек не смеет, должно быть, навестить меня в Тюильри.
— Почему, государь? — спросил Лафайет.
— Боится нажить неприятности! Знаться с королем Франции сегодня весьма предосудительно, дорогой генерал. А доказательством этого может служить то, что все мои друзья теперь — либо в Лондоне, либо в Кобленце, либо в Турине. Впрочем, — продолжал король, — если вам не покажется неуместным, дорогой генерал, что он прибудет ко мне на подмогу с одним из своих подмастерьев, то я пошлю за ним в ближайшие дни.
