Если кабинет Неккера будет сменен правительством Мирабо и Лафайета, господин де Мирабо берет всю ответственность на себя".

— Почему здесь нет подписи? — спросила королева.

— Я уже имел честь доложить вашему величеству, что получил записку из рук самого господина де Мирабо.

— И что вы об этом думаете?

— Я полагаю, ваше величество, что господин де Мирабо совершенно прав и что только предлагаемый им альянс может спасти Францию.

— Ну хорошо! Пусть господин де Мирабо передаст мне через вас памятную записку о нынешнем положении и проект кабинета министров; я доведу все это до сведения короля.

— И ваше величество поддержит это?

— Поддержу.

— В таком случае господин де Мирабо, не откладывая, может уже сейчас в качестве залога поддержать введение закона военного времени в силу и потребовать передачи власти исполнительным органам, не так ли?

— Да.

— Можно ли в обмен на это пообещать ему, что в случае скорого падения господина Неккера проект кабинета министров Лафайета и Мирабо не будет отвергнут?

— Мною? Нет. Я готова доказать, что умею жертвовать своим самолюбием ради блага государства. Но, как вам известно, я не могу отвечать за короля.

— Поддержит ли нас месье?

— Я думаю, у месье свои планы, и они вряд ли позволят ему поддержать чужие намерения.

— Имеет ли королева какое-нибудь представление о планах месье?

— Я полагаю, что месье придерживается первоначального мнения господина де Мирабо, то есть что король должен покинуть Париж.

— Позволит ли мне ваше величество сказать господину де Мирабо, что именно королева поручила ему составить памятную записку и проект кабинета министров?

— Я доверяю господину Жильберу самому решить, в какой мере он может быть откровенным с человеком, который вчера был нам другом, а завтра может превратиться во врага.

— О, в этом отношении вы можете на меня положиться, ваше величество; но, так как положение серьезно, мы не должны терять ни минуты; позвольте мне сейчас же отправиться в Национальное собрание: я попытаюсь увидеться с господином де Мирабо сегодня же; если мне удастся это сделать, то через два часа ваше величество будет иметь ответ.

Королева жестом отпустила Жильбера. Тот вышел. Спустя четверть часа он был в Собрании.

Депутаты были взволнованы совершенным у дверей Собрания убийством, к тому же убийством человека, который в определенном смысле был им верным слугой.

Члены Собрания сновали от трибуны к своим скамьям, а от них — в коридор.

Один Мирабо неподвижно сидел на своем месте. Он ждал, не сводя взгляда с трибуны для публики.

Едва он завидел Жильбера, как его львиное лицо словно осветилось изнутри.

Жильбер подал ему знак, на который он ответил кивком. Жильбер вырвал страничку из записной книжки и написал:

"Ваши предложения приняты если и не обеими сторонами, то, по крайней мере, той, которую мы с Вами считаем более влиятельной.

Вас просят составить к завтрашнему дню памятную записку, а сегодня — проект кабинета министров.

Верните исполнительной власти силу, и исполнительная власть будет с Вами считаться".

Он сложил листок в виде письма, написал сверху: "Господину де Мирабо", позвал секретаря и приказал отнести письмо по назначению.

Со своей трибуны Жильбер увидел, как тот вошел в зал, направился прямо к депутату от Экса и передал ему письмо. Мирабо прочитал его с видом глубочайшего равнодушия, так что даже сидящие рядом с ним люди не могли бы заподозрить, что полученная им только что записка отвечала его самым страстным желаниям; на половинке листа, лежавшего перед ним, он столь же равнодушно набросал несколько строк, небрежно сложил ее и, с показной беззаботностью вручив секретарю, сказал:

— Господину, передавшему для меня записку.

Жильбер торопливо развернул листок.

В нем содержались строки, возможно сулившие Франции другое будущее, если бы предлагаемый им план мог быть выполнен.

"Я буду говорить.

Завтра я пришлю памятную записку.

Вот требуемый список; два-три имени возможно заменить:

Господин Неккер, первый министр…"

Это имя заставило Жильбера почти усомниться в том, что записку писал Мирабо.

Однако за этим именем, как и за другими, следовали скобки, и потому Жильбер снова стал читать:

"Господин Неккер у первый министр. (Его нужно сделать в такой же степени беспомощным, в какой степени он сам не способен на что бы то ни было, однако при этом надо сохранить его необходимость в глазах короля.)

Архиепископ Бордоский, канцлер. (Посоветовать ему быть разборчивым в тех, кто готовит ему бумаги.)

Герцог де Лианкур, военный министр. (Честен, решителен, лично предан королю, что обеспечит безопасность его величеству.)

Герцог де Ларошфуко, министр двора и города Парижа. (Туре — вместе с ним.)

Граф де Ламарк, морской министр. (Не способен возглавлять военное ведомство, которое необходимо поручить герцогу де Лианкуру. Граф де Ламарк предан, решителен, исполнителен.)

Епископ Отёнский, министр финансов. (Заслужил это место своим предложением насчет духовенства. Лаборд — вместе с ним.)

Граф де Мирабо, член королевского совета, министр без портфеля. (Личная неприязнь сегодня неуместна: правительство должно объявить во всеуслышание, что отныне главными его помощниками будут твердые принципы, непреклонный характер и талант.)

Тарже, мэр Парижа. (В этом ему поможет судейское сословие.)

Лафайет, член совета; маршал Франции, верховный главнокомандующий на то время, которое ему понадобится для преобразования армии.

Господин де Монморен, губернатор, герцог и пэр. (Его долги оплачены.)

Господин де Сегюр (из России), министр иностранных дел.

Господин Мунье, в королевскую библиотеку.

Господин Шапелье, по делам строительства".

Ниже было приписано следующее:

"Партия Лафайета:

министр юстиции — герцог де Ларошфуко;

министр иностранных дел — епископ Отёнский;

министр финансов — Ламбер, Аллер или Клавьер;

морской министр…

Партия королевы:

военный или морской министр — Ламарк;

председатель совета по образованию и общественному воспитанию — аббат Сиейес;

хранитель личной королевской печати…"

Эта приписка свидетельствовала, по-видимому, о том, что Мирабо допускал некоторые изменения в предложенной им комбинации, что не воспрепятствовало бы его намерениям и не помешало бы его планам.[6]

Было заметно, что, когда он писал записку, рука его немного дрожала; это доказывало, что, сохраняя равнодушный вид, Мирабо, несомненно, волновался.

Жильбер быстро прочел, вырвал из записной книжки еще один листок и написал несколько строк, после чего передал записку секретарю, которого перед тем попросил подождать. Вот что говорилось в записке:

"Я возвращаюсь к хозяйке квартиры, которую мы хотим снять; я передам ей условия, на которых Вы согласны снять и отремонтировать дом.

Дайте мне знать на квартиру (она находится на улице Сент-Оноре за церковью Успения напротив лавки столяра по имени Дюпле) о результате заседания, как только оно закончится".

Королева, жаждавшая действия в надежде заглушить политическими интригами любовную страсть, с нетерпением ожидала возвращения Жильбера, слушая новый доклад Вебера.

Это был рассказ об ужасной развязке страшной сцены, начало которой Вебер видел своими глазами, а только что явился свидетелем и конца этой истории.

Когда королева послала его узнать новости, он едва успел взойти на мост Нотр-Дам, когда с другой стороны этого моста показалось кровавое шествие, а впереди, подобно знамени убийц, возвышалась голова булочника Франсуа, которую ради забавы — так же как недавно завили и напудрили отрубленные головы гвардейцев на Севрском мосту — какой-то убийца-шутник украсил белым колпаком, позаимствованным у одного из собратьев жертвы.