— Во всяком случае, хоть разговор о господине Изидоре и не доставит мне большого удовольствия, — подхватил Питу, — но если это будет вам приятно, мадемуазель Катрин, я могу вам о нем кое-что сообщить.

— Ты? — удивилась Катрин.

— Да, я, — отвечал Питу.

— Так ты его видел?

— Нет, мадемуазель Катрин, но мне известно, что он в добром здравии прибыл в Париж.

— Откуда ты это знаешь? — спросила она, и глаза ее загорелись любовью.

Питу тяжело вздохнул, однако отвечал со свойственной ему обстоятельностью:

— Я узнал об этом, мадемуазель, от своего юного друга Себастьена Жильбера: господин Изидор встретил его ночью недалеко от Фонтен-О-Клер и на крупе своего коня привез в Париж.

Катрин собралась с силами, приподнялась на локте и, взглянув на Питу, торопливо проговорила:

— Так он в Париже?

— Скорее всего сейчас его там нет, — ответил Питу.

— Где же он? — теряя силы, прошептала девушка.

— Не знаю. Знаю только, что он должен был уехать с поручением в Испанию или Италию.

При слове "уехать" Катрин со вздохом откинулась на подушку и залилась слезами.

— Мадемуазель! — промолвил Питу (сердце его разрывалось от жалости при виде того, как страдает Катрин), — если вам так уж необходимо знать, где он, я могу справиться…

— У кого? — полюбопытствовала Катрин.

— У господина доктора Жильбера: он видел его в Тюильри… или, если вам так больше нравится, — прибавил Питу, заметив, что Катрин покачала головой, — я могу вернуться в Париж и разузнать сам… Ах, Боже мой, это займет немного времени, всего одни сутки.

Катрин протянула Питу пылающую руку, однако он не мог поверить в оказываемую ему милость и не посмел к этой руке притронуться.

— Уж не боитесь ли вы, господин Питу, заразиться от меня горячкой? — с улыбкой спросила Катрин.

— Простите меня, мадемуазель Катрин, — спохватился Питу, сжимая в своих огромных ладонях влажную от пота девичью руку, — я не сразу понял!.. Вы, стало быть, согласны?

— Нет, Питу. Я очень тебе благодарна, но это ни к чему: не может быть, чтобы я не получила от него завтра утром письмо.

— Письмо от него! — вскрикнул Питу.

Он замолчал и беспокойно огляделся.

— Ну да, письмо от него, — подтвердила Катрин, тоже глядя по сторонам и пытаясь понять, что могло потревожить ее невозмутимого собеседника.

— Письмо от него! Ах, дьявольщина! — продолжал Питу, кусая в замешательстве ногти.

— Ну разумеется, письмо от него. Что удивительного, если он мне напишет? — спросила Катрин. — Ведь вы всё знаете… или почти всё, — шепотом прибавила она.

— Меня не удивляет, что он может прислать вам письмо… Если бы мне было позволено вам писать, Бог свидетель, я сам писал бы вам письма, длинные-предлинные, но боюсь, что…

— Что, мой друг?

— Что письмо господина Изидора попадет в руки к вашему отцу.

— К отцу?

Питу трижды кивнул головой.

— То есть, как к отцу?! — все более изумляясь, переспросила Катрин. — Разве отец не в Париже?

— Ваш отец в Пислё, мадемуазель Катрин, — он здесь, на ферме, в соседней комнате. Просто доктор Реналь запретил ему входить в вашу комнату, потому что вы бредили, как он сказал. Думаю, он правильно сделал.

— Почему?

— А потому, что, как мне кажется, господин Бийо недолюбливает господина Изидора; когда он услышал, как вы произнесли имя господина Изидора, он недовольно поморщился, за что я могу поручиться.

— О Боже, Боже! — затрепетав, прошептала Катрин. — Что вы говорите, господин Питу?

— Правду… Я даже слышал, как он пробормотал сквозь зубы: "Ладно, ладно, я ничего не буду говорить, пока она больна, а потом поглядим!.."

— Господин Питу! — воскликнула Катрин, с таким жаром схватив молодого человека за руку, что тот невольно вздрогнул.

— Мадемуазель Катрин!.. — прошептал он.

— Вы правы, его письма не должны попасть в руки отцу. Он меня убьет!

— Верно, верно, — согласился Питу. — Если папаша Бийо узнает о ваших отношениях, он шутить не станет.

— Что же делать?

— Ах, черт возьми! Научите меня, мадемуазель.

— Есть одно средство…

— Если такое средство есть, его надо испытать, — заметил Питу.

— Но я не смею, — промолвила Катрин.

— То есть как, не смеете?

— Я не смею сказать, что нужно сделать.

— Как! Я могу вам помочь, а вы не хотите сказать, что я должен делать?

— Ах, господин Питу…

— Ай-ай-ай, мадемуазель Катрин! Как нехорошо! Никогда бы не подумал, что вы мне не доверяете.

— Я тебе доверяю, дорогой Питу, — возразила Катрин.

— Вот и отлично! — обрадовался Питу возрастающей непринужденности Катрин в обращении к нему.

— Но это причинит тебе огорчение, мой друг.

— Если дело только во мне — заявил Питу, — то пусть это вас не беспокоит, мадемуазель Катрин.

— Ты заранее готов сделать то, о чем я тебя попрошу?

— Ну еще бы! Разумеется! Лишь бы это можно было сделать!

— Нет ничего проще.

— Так скажите!

— Надо сходить к тетушке Коломбе.

— К торговке леденцами?

— Да, она ведь и письма разносит.

— Понимаю… Я должен ей сказать, чтобы она отдавала письма только вам.

— Скажи, чтобы она отдавала мои письма тебе, Питу.

— Мне? — переспросил Питу. — Нуда, теперь понимаю.

И он в третий или в четвертый раз вздохнул.

— Это самое надежное, ты согласен, Питу?.. Если, конечно, ты согласишься помочь мне в этом дело.

— Да разве я могу отказать вам, мадемуазель Катрин? Этого еще недоставало!

— Тогда спасибо, спасибо!

— Я схожу… Я, разумеется, схожу… вот завтра же и пойду.

— Завтра — слишком поздно, дорогой Питу. Идти нужно сегодня.

— Хорошо, мадемуазель, я пойду сегодня, нынче же утром, да хоть сейчас!

— Какой ты славный, Питу! — обрадовалась Катрин. — Как я тебя люблю!

— Ох, мадемуазель Катрин! — воскликнул Питу. — Не говорите так: ради вас я и в огонь бы пошел.

— Взгляни, который теперь час, Питу, — попросила Катрин.

Питу подошел к ее часам, висевшим у камина.

— Половина шестого утра, мадемуазель, — ответил он.

— Ну что ж, мой добрый друг Питу… — проговорила Катрин.

— Что, мадемуазель?

— Может быть, пора?

— Пойти к тетушке Коломбе?.. Я к вашим услугам, мадемуазель. Но сначала выпейте лекарство: доктор велел принимать по ложке через полчаса.

— Милый Питу! — воскликнула Катрин, наливая себе в ложку микстуру и глядя на него так, что сердце его запрыгало от радости. — То, что ты для меня делаешь, дороже всех лекарств на свете!

— Вот, значит, что имел в виду доктор Реналь, когда говорил, что я обещаю стать хорошим врачом!

— А что ты скажешь, Питу, если тебя спросят, куда ты идешь?

— Об этом можете не беспокоиться.

И Питу взялся за шляпу.

— Разбудить госпожу Клеман? — спросил он.

— Нет, пусть спит, бедняжка… Мне теперь ничего больше не нужно… только бы…

— Только… что? — переспросил Питу.

Катрин улыбнулась.

— Да, я догадываюсь, — пробормотал вестник любви, — вам нужно письмо господина Изидора.

Помолчав немного, он продолжал:

— Не беспокойтесь, если оно пришло, вы его получите; если же его еще нет…

— А если нет?.. — с тревогой повторила Катрин.

— Если нет, то еще раз взгляните на меня ласково, как сейчас, улыбнитесь мне вот так же нежно, еще раз назовите меня своим дорогим Питу и добрым другом, и, если письмо еще не пришло, я отправлюсь за ним в Париж.

— Какое доброе и верное сердце! — прошептала Катрин, провожая взглядом Питу.

Почувствовав, что долгий разговор утомил ее, она снова уронила голову на подушку.

Десять минут спустя девушка и сама не могла бы сказать, произошло ли все это на самом деле или привиделось ей в бреду; но в чем она была совершенно уверена, так это в том, что живительная свежесть стала исходить из ее души, распространяясь до самых дальних уголков ее охваченного лихорадкой и болью тела.