— Что с вами? — спросил Коконнас, когда Ла Моль остановился, со священным трепетом разглядывая представшие его глазам подъемные мосты, стрельчатые окна и островерхие шатры на башнях.

— Право, и сам не знаю: у меня вдруг забилось сердце, — ответил Л а Моль. — Я не так уж робок, но почему-то этот дворец мне представляется угрюмым и, сказать правду, страшным.

— Что касается меня, — ответил Коконнас, — не знаю отчего, но я на редкость весел. Вот только наряд у меня неважный, — продолжал он, оглядывая свой дорожный костюм, — но это пустяки! Зато вид бравый. Да и приказом мне вменяется быстрота исполнения. А раз я выполняю его точно, значит, и буду принят хорошо.

И оба молодых человека пошли к Лувру, настроенные по-разному, в зависимости от только что высказанных чувств.

Лувр строго охранялся; количество постов, видимо, удвоили. Сначала это обстоятельство смутило путешественников. Но Коконнас, уже заметивший, что имя герцога Гиза магически действует на парижан, подошел к одному из часовых и, воспользовавшись этим всемогущим именем, спросил, нельзя ли через его посредство проникнуть в Лувр.

Это имя, казалось, произвело обычное действие, однако часовой спросил у Коконнаса, знает ли он пароль.

Пьемонтец признался, что не знает.

— Тогда ступайте прочь, — ответил часовой.

В эту минуту какой-то человек, беседовавший с офицером охраны, но слышавший просьбу Коконнаса, прервал свой разговор и подошел к Коконнасу.

— Што фам укотно от керцок Кис? — спросил он.

— Мне угодно поговорить с ним, — улыбаясь, ответил Коконнас.

— Нефосмошно! Керцок у короля.

— Но я получил письменное уведомление явиться в Париж.

— A-а, у фас есть письменный уфетомлений?

— Да, и я приехал издалека.

— A-а! Фы приехал исталека?

— Я из Пьемонта.

— Корошо, хорошо! Это трукой тело. А фаш имя?

— Граф Аннибал де Коконнас.

— Корошо, корошо! Тайте фаш письмо.

— Честное слово, прелюбезный человек! — сказал Ла Моль, обращаясь к самому себе. — Не посчастливится ли мне найти такого же, чтобы пройти к королю Наваррскому?

— Так тафайте фаш письмо, — продолжал немецкий дворянин, протягивая руку к Коконнасу, стоявшему в нерешительности.

— Дьявольщина! Я не знаю, имею ли я право… — отвечал пьемонтец, по своей итальянской природе проявляя недоверчивость. — Я не имею чести знать вас.

— Я Пем, я челофек керцок Кис.

— Пем, — пробормотал Коконнас, — такого имени я не слыхал.

— Это господин Бем, мой командир, — ответил часовой. — Вас спутало его произношение. Отдайте ему ваше письмо, я за него ручаюсь.

— Ах, господин Бем! — воскликнул Коконнас. — Ну как же мне не знать вас! Конечно с превеликим удовольствием — вот мое письмо. Простите мое колебание, но без этого нельзя, если хочешь выполнить свой долг.

— Корошо, корошо, не нато исфинять сепя.

Ла Моль тоже подошел к немцу и обратился с просьбой:

— Месье, вы так любезны, не возьметесь ли вы передать и мое письмо, как вы это сделали по отношению к моему товарищу?

— Как фаш имя?

— Граф Лерак де Л а Моль.

— Краф Лерак те Ла Моль?

— Да.

— Такой не снаю.

— Не удивительно, что я не имею чести быть вам знаком, я не здешний и так же, как граф Коконнас, приехал только сегодня вечером и издалека.

— А откута фы приехал?

— Из Прованса.

— С отин письмо?

— Да, с письмом.

— К керцок те Кис?

— Нет, к его величеству королю Наваррскому.

— Я не слушу у короля Нафаррского, — крайне холодно ответил Бем, — я не моку перетафать фаш письмо.

Бем отошел от Ла Моля и, войдя в ворота Лувра, сделал знак Коконнасу следовать за собой.

Ла Моль остался в одиночестве.

В ту же минуту из других ворот Лувра выехал отряд всадников, около сотни человек.

— Ага, вот и де Муи со своими гугенотами, — сказал часовой своему товарищу. — Они сияют: король им обещал казнить того, кто стрелял в их адмирала; а так как этот парень убил и отца де Муи, то сын одним ударом отомстит за обоих..

— Простите, — обратился де Ла Моль к солдату, — ведь вы, кажется, сказали, что этот командир — господин де Муи?

— Совершенно верно.

— И что сопровождающие — это…

— Нечестивцы, говорю я.

— Благодарю, — ответил Ла Моль, как будто не слыхав презрительного имени, которым наградил гугенотов часовой. — Мне только это и надо было знать.

И тотчас подошел к командиру всадников.

— Месье, — сказал Ла Моль, — я сейчас узнал, что вы — господин де Муи.

— Да, месье, — учтиво ответил командир.

— Ваше имя, хорошо известное сторонникам протестантской веры, дает мне смелость обратиться к вам с просьбой оказать мне услугу.

— Какую, месье? Но сначала — с кем имею честь говорить?

— С графом Лераком де Ла Молем.

Молодые люди обменялись приветствиями.

— Я слушаю вас, граф, — сказал де Муи.

— Я прибыл из Экса с письмом от д’Ориака, губернатора Прованса. Письмо адресовано королю Наваррскому и заключает в себе важные и спешные известия… Каким образом я мог бы передать это письмо? Как мне пройти в Лувр?

— Пройти-то в Лувр очень легко, — ответил де Муи, — только я боюсь, что король Наваррский сейчас очень занят и не сможет вас принять. Но все равно, если хотите, пойдемте со мной, и я доведу вас до его покоев. Остальное уж зависит от вас.

— Тысячу благодарностей!

— Идите за мной, — сказал де Муи.

Де Муи спешился, бросил поводья своему лакею, подошел к решетке, назвал себя часовому, провел Ла Моля в замок и, отворив дверь в покои короля Наваррского, сказал:

— Входите и узнавайте сами.

Затем поклонился Ла Молю и вышел.

Оставшись в одиночестве, Ла Моль огляделся.

Передняя была пуста, одна из внутренних дверей была открыта.

Ла Моль сделал несколько шагов и очутился в коридоре. Он стучал и звал, но никто не отзывался. Полнейшая тишина царила в этой части Лувра.

" А мне еще говорили про строгий этикет! — подумал он. — По этому дворцу можно разгуливать, как по городской площади".

Он позвал еще раз, но столь же безуспешно, что и раньше.

"Ну что же, пойдем прямо, — подумал он, — в конце концов встречу же я кого-нибудь".

Ла Моль направился по коридору, все больше погружаясь в темноту, как вдруг в противоположном конце раскрылась дверь, на пороге появились два пажа с двусвечниками и осветили фигуру выходившей дамы, величавой и замечательно красивой.

Свет упал прямо на Л а Моля, который тут же замер на месте.

Дама, увидев Ла Моля, тоже остановилась.

— Месье, что вам угодно? — спросила она, и голос ее показался молодому человеку прелестной музыкой.

— О мадам, прошу извинить меня, — сказал Ла Моль, потупив взор, — господин де Муи проводил меня сюда и ушел, а у меня письмо для короля Наваррского.

— Его величества здесь нет; мне кажется, он у своего шурина. Но в его отсутствие вы можете передать письмо королеве…

— Да, конечно, если бы кто-нибудь соблаговолил представить меня ей.

— Вы перед ней, месье.

— Как?! — воскликнул Л а Моль.

— Я королева Наваррская, — ответила Маргарита.

На лице Ла Моля вдруг появилось такое выражение растерянности и испуга, что королева улыбнулась:

— Месье, говорите поскорее, меня ждут у королевы-матери.

— О ваше величество, если вас ждут, то разрешите мне удалиться — сейчас я не в силах говорить. Я не могу собраться с мыслями — я вами просто ослеплен. Я уже не мыслю, а только любуюсь.

Во всем обаянии прелести и красоты Маргарита подошла к молодому человеку, действовавшему, помимо своей воли, не хуже утонченного придворного льстеца.

— Месье, придите в себя, — сказала она. — Я подожду, и меня тоже подождут.

— О, простите мне, ваше величество, что я с самого начала не приветствовал вас со всей почтительностью, которую вы вправе ожидать от одного из ваших покорнейших слуг, но…

— …но, — подхватила Маргарита, — вы приняли меня за одну из моих придворных дам.