И вот среди мучительной тревоги она вдруг услышала стук в потайную дверь; узнав от Жийоны, кто пришел, Маргарита велела его впустить.

Генрих остановился на пороге; он нисколько не походил на оскорбленного мужа — на тонких губах его играла обычная улыбка, ни один мускул лица не выдавал тех треволнений, которые он пережил несколько минут назад.

Взглядом он как бы спрашивал Маргариту, не разрешит ли она ему остаться с ней наедине. Маргарита поняла его и знаком приказала Жийоне уйти.

— Мадам, — обратился к ней Генрих, — я знаю, как вы любите своих друзей, и боюсь, что принес вам неприятное известие.

— Какое же? — спросила Маргарита.

— Один из самых преданных наших людей попал в большое подозрение.

— Кто же?

— Граф де Ла Моль.

— Графа де Ла Моля подозревают?! В чем же?

— Как виновника событий этой ночи.

Несмотря на умение владеть собой, Маргарита покраснела. Но, сделав над собой усилие, спросила:

— Каких событий?

— Как?! Неужели вы не слыхали шума в Лувре этой ночью? — спросил Генрих.

— Нет, сир.

— Ваше счастье, мадам, — с очаровательным простодушием сказал Генрих, — это доказывает, как хорошо вы спали.

— Так что же произошло?

— А то, что наша добрая матушка приказала Морвелю и шести стражам арестовать меня.

— Вас, сир?! Вас!

— Да, меня.

— На каком основании?

— Ну-у! Кто может знать, какие были основания у нашей мудрой матушки? Я их уважаю, но не знаю.

— Разве вы не ночевали дома? — спросила Маргарита.

— Нет, но это просто случай. Вы верно угадали, мадам. Вчера вечером король предложил мне пойти с ним в город; но пока меня не было дома, там был другой человек.

— Кто же?

— По-видимому, граф де Л а Моль.

— Граф де Ла Моль? — изумилась Маргарита.

— Черт возьми! И молодец же этот провансалец, — прибавил Генрих. — Представьте себе, он ранил Морвеля и убил двух стражей.

— Ранил Морвеля и убил двух стражей?! Это невозможно.

— Как? Вы сомневаетесь в его храбрости, мадам?

— Нет, я только говорю, что Ла Моль не мог быть у вас.

— Почему же он не мог быть у меня?

— Да потому что… потому что… он был в другом месте, — смущенно ответила Маргарита.

— A-а! Если он может доказать свое алиби — тогда другое дело, — сказал Генрих. — Он просто скажет, где он был, и вопрос будет исчерпан.

— Где он был?! — с волнением повторила Маргарита.

— Конечно… Сегодня же он будет арестован и допрошен. К сожалению, против него имеются улики…

— Улики! Какие же?

— Человек, оказавший такое отчаянное сопротивление, был в вишневом плаще, — ответил Генрих.

— Да, такого плаща нет ни у кого, кроме Ла Моля… хотя мне известен и другой человек…

— Мне тоже… Но вот что получается: если у меня в спальне был не Ла Моль, то, значит, это был другой обладатель вишневого плаща. А вы знаете, кто он…

— Боже мой! — воскликнула Маргарита.

— Вот где наш подводный камень! Ваше волнение, мадам, доказывает, что вы тоже его видите. Поэтому поговорим о вещи, самой завидной в мире, — о престоле и… о самом драгоценном благе — о своей жизни… Если арестуют де Муи — мы погибли!

— Я понимаю.

— А граф де Л а Моль никого не может подвести, — продолжал Генрих, — если только вы не считаете его способным выдумать какую-нибудь небылицу: вдруг скажет, например, что он был там-то с дамами… да Бог его знает что…

— Если вы опасаетесь только этого, — ответила Маргарита, — то можете быть спокойны… он этого не скажет.

— Вот как! — сказал Генрих. — Ничего не скажет, даже если ему будет грозить смерть?

— Не скажет.

— Вы уверены?

— Ручаюсь.

— Значит, все складывается к лучшему, — сказал Генрих, вставая.

— Ваше величество, вы уже уходите? — с волнением спросила Маргарита.

— Да. Все, что мне надо было вам сказать, я сказал.

— А вы идете к…

— Постарайтесь вывести всех нас из того опасного положения, в которое поставил нас этот дьявол в вишневом плаще.

— О, Боже мой! Боже мой! Бедный юноша! — горестно воскликнула Маргарита, заломив пальцы.

— Этот милый Л а Моль воистину очень услужлив, — заметил Генрих, уходя.

Карл IX вернулся домой в самом веселом расположении духа; но после десятиминутного разговора с матерью можно было подумать, что свое раздражение и свою бледность она передала сыну, а его радостное настроение взяла себе.

— Ла Моль?! Ла Моль! — повторял Карл. — Надо вызвать Генриха и герцога Алансонского. Генриха — потому что этот молодой человек был гугенотом; герцога Алансонского — потому что Ла Моль у него на службе.

— Что ж, сын мой, позовите их, если хотите. Боюсь только, что Генрих и Франсуа связаны друг с другом больше, чем может показаться. Допрашивать их — только возбуждать в них подозрения; было бы надежнее подвергнуть их искусу не спеша, в течение нескольких дней. Если вы, сын мой, дадите преступникам вздохнуть свободно, если вы укрепите в них мысль, что им удалось обмануть вашу бдительность, то, осмелев и торжествуя, они дадут вам более удобный случай поступить с ними сурово; и тогда мы все узнаем.

Карл в нерешительности ходил по комнате, стараясь отделаться от чувства гнева, как лошадь от удил, и судорожным движением руки хватался за сердце, раненное подозрением.

— Нет-нет, — сказал он наконец, — не стану ждать. Вы не понимаете, каково мне ждать, когда я чувствую кругом себя присутствие каких-то призраков. Кроме того, все эти придворные франтики наглеют день ото дня: сегодня ночью двое каких-то дамских прихвостней имели дерзость сопротивляться и бунтовать против нас!.. Если Л а Моль невинен — очень хорошо; но я желал бы знать, где он был этой ночью, когда в Лувре избивали мою стражу, а меня били в переулке Клош-Персе. Пусть позовут — сначала герцога Алансонского, а потом Генриха: я хочу допросить их порознь. Вы можете остаться здесь.

Екатерина села. При незаурядном уме королевы-матери, всякое обстоятельство, как будто и далекое от ее цели, могло так быть повернуто, что повело бы к осуществлению ее замыслов.

Вошел герцог Алансонский. Разговор с Беарнцем подготовил его к предстоящему объяснению, и он был спокоен.

Все его ответы были очень определенны. Так как мать приказала ему не выходить из своих покоев, то он ровно ничего не знает о ночных событиях. Но его покои выходят в тот же коридор, что и покои короля Наваррского, поэтому он кое-что слышал: сначала уловил звук, похожий на взламывание двери, потом — ругательства и, наконец, выстрелы. Только тогда он осмелился приоткрыть дверь и увидел бегущего человека в вишневом плаще.

Карл и Екатерина переглянулись.

— В вишневом плаще? — спросил король.

— В вишневом, — подтвердил герцог Алансонский.

— А этот вишневый плащ не вызывает у вас подозрений в отношении кого-нибудь?

Герцог Алансонский напряг всю свою волю, чтобы ответить как можно естественнее:

— Должен признаться вашему величеству: мне сразу показалось, что это плащ одного из моих дворян.

— А как зовут этого дворянина?

— Граф де Ла Моль.

— А почему же этот граф де Ла Моль был не при вас, как этого требовала его должность?

— Я отпустил его, — ответил герцог.

— Хорошо. Ступайте, — сказал Карл.

Герцог Алансонский направился к той двери, в которую входил.

— Нет, не сюда, — сказал Карл, — вон в ту. — И он указал на дверь в комнату кормилицы.

Ему не хотелось, чтобы герцог встретился с Генрихом Наваррским. Карл не знал, что зять и шурин виделись, — хотя и недолго, но этого было достаточно, чтобы они согласовали свои действия…

Вслед за герцогом, по знаку Карла, впустили Генриха.

Генрих не стал ждать допроса и заговорил сам:

— Сир, очень хорошо, что ваше величество за мной послали, потому что я сам уже собрался идти к вам и просить вашего суда.

Карл нахмурил брови.