— Тогда иди к черту… или, лучше, ну тебя к Богу! Прощай!

"Ужасный человек этот Ла Моль, — рассуждал пьемонтец сам с собой, — вечно требует, чтобы ты сказал, где будешь вечером! Разве это можно знать? Впрочем, похоже, что мне хочется спать".

И Коконнас опять улегся в постель. Что касается Л а Моля, то он полетел к покоям королевы. В коридоре, нам уже известном, он встретил герцога Алансонского.

— A-а! Это вы, граф? — сказал герцог.

— Да, ваше высочество, — ответил Ла Моль, почтительно его приветствуя.

— Вы уходите из Лувра?

— Нет, ваше высочество, я иду засвидетельствовать свое почтение ее величеству, королеве Наваррской.

— В котором часу вы уйдете от нее?

— Ваше высочество желает что-нибудь мне приказать?

— Нет, не сейчас, но мне надо будет поговорить с вами сегодня вечером.

— В котором часу?

— Между девятью и десятью.

— Буду иметь честь явиться в этот час к вашему высочеству*

— Хорошо, я полагаюсь на вас.

Ла Моль раскланялся и продолжал свой путь.

"Иногда этот герцог вдруг бледнеет, как мертвец,, странно!.." — подумал он.

Он постучал в дверь к королеве; Жийона, словно ждавшая его прихода, проводила Л а Моля к Маргарите.

Маргарита сидела за какой-то работой, видимо, очень утомительной; перед ней лежали исписанная бумага, пестревшая поправками, и томик Исократа. Она сделала знак Ла Молю не мешать ей дописать раздел; довольно быстро его закончив, она отбросила перо и предложила молодому человеку сесть рядом.

Ла Моль сиял. Никогда еще он не был таким красивым и веселым.

— Греческая! — воскликнул он, посмотрев на книгу. — Торжественная речь Исократа. Зачем она вам понадобилась? Ага! Я вижу на вашем листе бумаги латинское заглавие: "Ad Sarmatiae legatos reginae Margaritae contio"[18]. Так вы собираетесь держать этим варварам торжественную речь на латинском языке?

— Приходится, потому что они не говорят по-французски, — ответила Маргарита.

— Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что они скажут?

— Женщина более кокетливая, чем я, оставила бы вас в заблуждении, что она импровизирует; но по отношению к вам, Гиацинт, я на такие обманы не способна: мне заранее сообщили их речь, и я отвечаю на нее.

— А разве польские послы прибудут так скоро?

— Они уже приехали сегодня утром.

— Об этом никто не знает.

— Они прибыли инкогнито. Их торжественный въезд в Париж перенесен, кажется, на послезавтра. Во всяком случае, то, что я сделала сегодня вечером, — в духе Цицерона, вы услышите, — прибавила Маргарита с едва заметным оттенком самодовольства и собственного превосходства. — Но оставим это. Поговорим лучше о том, что с вами было.

— Со мной?

— Да.

— А что со мной было?

— Вы напрасно храбритесь, я вижу, что вы немного побледнели.

— Вероятно, я слишком долго спал и смиренно винюсь в этом.

— Бросьте, бросьте! Не прикидывайтесь, я все знаю.

— Будьте добры, любимая, объяснить мне, в чем дело, потому что я ничего не знаю.

— Ответьте мне — только откровенно: о чем расспрашивала вас королева-мать?

— Королева-мать?! Меня?! Разве она собиралась говорить со мной?

— Как?! Вы с ней не виделись?

— Нет.

— Ас королем Карлом?

— Нет.

— И с королем Наваррским?

— Нет.

— Но с герцогом Алансонским вы виделись?

— Да, сию минуту я встретился с ним в коридоре.

—Что он сказал?

— Что между девятью и десятью часами ему надо дать мне какие-то приказания.

— Больше ничего?

— Больше ничего.

— Странно…

— Что же тут странного, скажите же мне наконец?

— Вы не слыхали никаких разговоров?

— Да что случилось?

— А случилось то, несчастный, что сегодня ваша жизнь на волоске.

— Моя?

— Да.

— Но что же случилось?

— Слушайте. Прошлой ночью хотели арестовать короля Наваррского, но вместо него в его комнате застали де Муи, который убил трех человек и убежал никем не узнанный; заметили только пресловутый вишневый плащ.

— И что же?

— А то, что этот вишневый плащ, который однажды ввел в заблуждение меня, теперь ввел в заблуждение и других: вас подозревают, даже обвиняют в этом тройном убийстве. Сегодня утром собирались вас арестовать, судить и, может быть, приговорить к смерти; ведь вы, чтобы спасти себя, не признали бы, где вы были, не правда ли?

— Сказать, где я был?! — воскликнул Л а Моль. — Выдать вас, мою августейшую красавицу?! О, вы совершенно правы: я бы умер, распевая песни, только чтобы ни одной слезинки не пало из ваших прекрасных глаз!

— Увы, несчастный мой поклонник! Мои прекрасные глаза плакали бы горько.

— Но почему утихла эта страшная гроза?

— Догадайтесь.

— Откуда мне знать?

— Есть только одно средство доказать, что вы не были в комнате короля Наваррского.

— Какое?

— Сказать, где вы были.

— И что же?

— Я и сказала.

— Кому?

— Моей матери.

— И королева Екатерина…

— Королева Екатерина знает, что вы мой любовник.

— О мадам, после того, что вы для меня сделали, вы можете потребовать от меня чего угодно. То, что вы сделали, воистину прекрасно и велико! О Маргарита, моя жизнь принадлежит вам!

— Надеюсь! Потому что я вырвала ее у тех, кто хотел отнять ее у меня. Но теперь вы спасены.

— И вами! Моей обожаемой королевой! — воскликнул молодой человек.

В это мгновение звон стекла заставил их вздрогнуть. Ла Моль в безотчетном страхе отпрянул назад; Маргарита вскрикнула и замерла на месте, глядя во все глаза на разбитое окно. Пробив стекло, в комнату влетел камень величиной с куриное яйцо и покатился по паркету.

— Кто этот наглец? — крикнул Ла Моль и бросился к окну.

— Подождите, — сказала Маргарита. — По-моему, этот камень чем-то обернут.

— В самом деле, похоже на бумагу, — подтвердил Л а Моль.

Маргарита подбежала к странному метательному снаряду и сорвала тонкий листок бумаги, сложенный в узкую ленточку и обернутый вокруг камня.

Бумага была прикреплена ниткой, конец которой уходил за окно сквозь пробитую дыру.

Маргарита развернула бумажку и прочла.

— Вот несчастный! — воскликнула она.

Ла Моль, бледный и неподвижный, стоял как воплощение страха.

Маргарита передала ему записку, и Л а Моль со сжавшимся от горького предчувствия сердцем прочел следующее:

"В коридоре, который ведет к герцогу Алансонскому, длинные шпаги ждут графа де Ла Моля; может быть, он предпочтет прыгнуть из этого окна и присоединиться в Манте к де Муи?"

— Э, их шпаги не длиннее моей! — сказал Ла Моль.

— Да, но их может быть десять против одной.

— Кто же прислал записку? Кто этот друг? — спросил Ла Моль.

Маргарита взяла записку и пристально взглянула на нее.

— Почерк короля Наваррского! — воскликнула она. — Если предупреждает он, значит, действительно есть опасность. Бегите же, Ла Моль, бегите, я вас прошу.

— Как же мне бежать? — спросил Ла Моль.

— В окно. В записке же говорится — из этого окна.

— Приказывайте, моя королева, я готов повиноваться и прыгну, хотя бы мне грозило разбиться двадцать раз, пока я буду падать!

— Постойте, постойте! — сказала Маргарита. — Мне кажется, к этой нитке что-то прикреплено.

Ла Моль и Маргарита стали подтягивать привешенный предмет и наконец, к несказанной радости, увидели конец лестницы, сплетенной из конского волоса и шелка.

— Теперь вы спасены! — воскликнула Маргарита.

— Это какое-то чудо!

— Нет, это доброе дело короля Наваррского.

— А если, наоборот, это ловушка? — спросил Ла Моль. — Если эта лестница оборвется подо мной? А ведь вы сегодня сами признались в ваших нежных чувствах ко мне!

Маргарита, в душе которой сама радость стала источником страдания, побледнела.

— Вы правы, возможно, это так, — ответила она и кинулась к двери.