Родственники убитых мною политических преступников подкидывали на порог храма письма с проклятиями и мертвых змей, считая меня самим дьяволом, и однажды, некая религиозная группа принялась стрелять по святилищу огненными стрелами, пролетая мимо на прирученных вивернах. Безусловно, после этого все они оказались связанными на пороге храма, благодаря бдительности рыцарского отряда, на корню прекращающего любые недовольства, однако, всеобщая ненависть заставляла меня чувствовать себя почти мертвой.

Во времена правления Ингвальда III на меня было совершено четыре покушения — присланные преступники вырывались из пут и нападали на своего палачу со спрятанным оружием. И, пускай они все равно обращались в камень, на мне зияли раны, затягивающиеся быстро в отличие от ран душевных. Я чувствовала боль, когда лезвие вспарывало мне плоть, и даже тогда, когда все затягивалось спустя минуты, слезы катились из глаз, пробуждая мысли о том, что следовало бы, в самом деле, умереть. Но отец просил меня выжить любой ценой, а я была послушной дочерью.

Я начала много читать и оставлять в живых тех, кто обучал меня и рассказывал о сложном мире за пределами мраморных колонн. Оттачивая ум, постигая красоту, я подготавливала долгий план желанной мести, что смогла бы даровать мне свободу, но для её осуществления требовались определенные условия, и день, когда я могла бы вставить ключ в шкатулку, запустив мелодию, наконец, настал. Я чувствовала это всем сердцем, и Лагерта, привыкшая видеть на моем лице бесстрастное выражение, удивлялась часто возникающей улыбке.

Раз все считают меня чудовищем, бессмысленно кричать об обратном, повиливая хвостом.

Я стану той, кем всегда была в чужих сердцах.

Я стану настоящим монстром.

Была ли в том ирония жестокой судьбы или насмешка Небес, но Вестмар во всем походил на Ингвальда, начиная от внешности и заканчивая образом мышления. Встретив его впервые, я было подумала, что являюсь жертвой галлюцинаций, вернувших меня к тому времени, когда всё началось, однако, храм, уставленный множеством статуй, отрезвлял рассудок. Я учтиво улыбалась, встречая Короля вежливым поклоном, и старалась не смотреть на рукоять меча, которую юноша то и дело касался, якобы поправляя ножны. Он был осторожен, но любопытен, оттого и шел вперед, бросая удивленные взгляды на мои туфельки, надетые на ноги, а я, пытаясь подобным приемом снять хотя бы часть напряжения с гостей, вела непринужденную беседу о последних заключенных, деяния которых прогремели на все Королевство.

Его сопровождение было скудным: молодой советник, восхищенно взирающий на старые фрески, да телохранитель, забавно прячущий взор, стоило мне повернуть голову в его сторону. Храм в горах был неприступной прекрасной цитаделью, пахнущей ужасом, и потому привлекал людей так же сильно, как и отталкивал. Вестмар казался мне ребенком в этих высоких стенах, и его восхищенный взгляд, рассматривающий искусства минувших веков, лишь больше молодил его женственное лицо. Я знала о нем достаточно из слов архимага, а потому не удивлялась кольцу на безымянном пальце. Пусть Король был молод, отпраздновав прошедшей весной свое восемнадцатилетие, ему сосватали принцессу с юга, что, в целом, ничуть не меняло моих планов.

Он не был мудр настолько, чтобы сравниться с Ингвальдом, но отличался остроумием и увлеченностью, с которой брался за любое дело. Народ любил его, и, будучи единственным наследником на престол, Вестмар вырос, окруженный лаской и заботой, что сделало его эгоистичным и падким на лесть. Зайдя в гостиную, где на столе уже был поставлен чайный сервиз, он предельно внимательно осмотрел камин и устилающие софы меха, после чего грациозно опустился в кресло, закинув одну ногу на другую.

— Здесь…очень красиво, — произнес он, обращаясь скорее к сопровождению, вставшему позади, чем ко мне, — мои предшественники были щедры, строя это место.

— Вы совершенно правы, мой Король, — ответила я, акцентируя интонацию на вежливом обращении, — этот храм подобен сокровищнице, в которой…

— …сидит дракон, — хмыкнул Вестмар, язвительно щуря глаза. — Отец соблюдал традиции, посещая гору раз в пять лет, однако, я не считаю это необходимым. Полагаю, здесь не меняется равным счетом ничего, кроме количества статуй. Но я должен узнать у вас, не испытываете ли вы в чем-либо нужны?

— Благодарю, но более мне ничего не нужно.

— Моя супруга говорит, что в деревнях развелось много змей. Она их не любит. Решите эту проблему в ближайшее время, раз уж это ваши…подчиненные? — он вновь усмехнулся, находя свои слова забавными, а я вежливо улыбнулась.

— Как прикажете.

— Кстати статуй стало слишком много…Думаю, от половины пора избавиться.

— Если вы так полагаете, то так тому и быть.

— Но некоторые из них…Я бы забрал. Поставил бы их в саду.

— Ваше Величество, но это же трупы, — тихо заметил советник, но тут же смолк, стоило Вестмару скривить недовольно рот. — Прошу прощения…

— Кого бы вы хотели забрать?

— Двух принцев. Братьев Ингвальда Первого.

Он казался довольным своей задумкой, даже не подозревая о том, насколько она жестока — сродни возведению склепа в собственном дворе. Увидев, что он смотрит на мои руки, я скользнула пальцами по шее и открытым ключицам, с внутренним удовольствием замечая производимый эффект. Сжав пальцами подлокотники кресла, Вестмар громко прокашлялся, заведя разговор о картинах, висевших в пройденных коридорах. Изредка он намеренно расхваливал пейзажи, послужившие причиной создания холстов, напоминая о том, что мне, к сожалению, не суждено их запечатлеть, а после вдруг принимался говорить о собственном замке, что, по его разумению, был еще прекраснее. Речь его была красноречивой и складной, он умело излагал свои мысли, но запинался каждый раз, как моя нога выглядывала из разреза платья. Намеренно задерживая взгляд на его губах, я удивлялась тому, какими простыми и незначительными элементами могу заставить кого-то думать о чем-то ином. Как жаль, что я не знала о собственном преимуществе столь долгое время…

— Что ж, более я не намерен здесь задерживаться.

Поднявшись с кресла и поправив амулет, висевший поверх рубашки, Вестмар уверенно вышел из комнаты, так и не попрощавшись. Молча следуя за ним, я наблюдала за тем, как он, остановившись в зале со статуями, чуть съежился, будто бы от холода, а после, чуть ли не бегом выскочил на улицу, где ожидавшие его рыцари незамедлительно подвели к ступеням вороного коня.

Когда ржание лошадей стихло, а громкий цокот копыт, становясь все тише, окончательно утих, Лагерта, спрятавшаяся в библиотеке на время приема гостей, осторожно выскользнула из укрытия, оправляя белоснежный передник. Стояло теплое лето, и, взяв в руки плетеную корзинку, фея остановилась рядом, не произнося ни слова. Повязав пшеничные волосы косынкой, она походила на селянку, но, как и меня, её выделяли глаза столь ярко-зеленые, что почти пугали своей неестественностью.

— Почему сегодня?

— Я почувствовала, что в лесу кто-то есть, Госпожа.

— Не человек?

— Не человек.

— Не гнушайся сильной магии, если он откажется говорить с тобой.

— Как скажете. Что делать, если он откажется?

— Прогони. Пригрози моим именем. Скажи ему, что в стране врагов мне не нужна нейтральная сторона, осевшая в том же месте, что и я.

— Если же он окажется сильнее меня?

— Запусти в корзинку кобру. Пусть укусит, если станет слишком опасно.

— Я поняла, Госпожа. Сделаю так, как вы и сказали.

Воплощая план в жизнь, мы открывали двери мести постепенно, тщетно разыскивая союзников. Монстры, населявшие горы нещадно истреблялись людьми во время сезона охоты, а потому найти кого-то было не просто затруднительно, а почти невозможно. Обнаружив в одной из пещер спящего минотавра, мы так и не смогли поговорить с ним, обнаружив на следующий день лишь его отрубленную голову, а единственная горная банши, не достигнув храма, была сожжена на костре в одной из деревень. Поэтому мы всегда спешили. Спешили найти чудовищ раньше, чем это сделают люди, но горы и леса были столь обширны, что Лагерта не справлялась в одиночку.