Скользнувшая в деревьях тень замерла, а после медленно и осторожно выплыла из мрака на голубоватый тусклый свет. Меч выпал из обессилевшей руки Лагерты, и та с нескрываемым удивлением уставилась на взволнованную дриаду, тотчас подошедшую ближе. Не убирая кинжала, Флоки настороженно следил за всеми действиями девы, не позволяя себе расслабиться ни на минуту.

— Нет, — сказал он хрипло, когда дриада собиралась сделать еще один шаг, и та покорно замерла на месте, испуганно озираясь.

— Сидели, попрятавшись, — вдруг произнесла Лагерта, с силой закусывая губу, — а теперь вдруг решили выйти? Слишком поздно для помощи…

— Прости нас, фея, — с блестящими от слез глазами произнесла дриада, — мы привыкли прятаться. Боимся наигов. Нас так мало осталось…Боимся смерти.

— Зачем теперь вышла?

— Узнав правду, трудно стоять в стороне. Ежели день воздаяния скоро придет, то все племя наше выжившее в бой вступит, глотая страх. Я прибыла за вами. Прибыла провести вас в Каменный Замок.

— С чего бы нам идти с тобой? — недоверчиво произнес Флоки, и дриада, будто бы вспомнив о чем-то, поспешно принялась хлопать руками по потрепанной одежде, пока не нашла в одном из карманов сложенную записку. Не без страха протянув её нагу, девушка тут же отдернула руку, едва послание оказалось у адресата.

Отложив кинжал, Флоки дрожащими пальцами развернул бумагу, увидев на желтоватой, местами порванной поверхности знакомый почерк старого друга.

«Иди с дриадой. Мы в замке. Йоргаф в порядке. Сиггрид без сознания».

Накрыв Горгону пледом, Лагерта нежным, почти материнским жестом коснулась пальцами впалой бледной щеки. С тех пор, как все они оказались на утесе, фея не отходила от постели Госпожи, будто бы позабыв о собственном горе. Помогая вечерами менять повязку на пустых глазницах, она тихо плакала, а после, успокаиваясь, напевала колыбельную, как если бы Сиггрид могла её услышать и заснуть спокойным, а не болезненным сном.

Как и фея, Флоки редко выходил из зала. Потеряв сестру — единственного члена семьи, которого он безвозмездно любил, — принц боялся потерять и ту, ради которой они с Сильвией решились действовать. Царствующая в замке скорбь раздражала Авеля, но дракон, будучи почтительным к чужим чувствам, ни разу не выказал своего недовольства, гостеприимно делясь и едой, и кровом, и даже такой с трудом добытой драгоценностью, как бинты. Великаны и циклопы стояли у границы леса, не собираясь более пропускать никого к замку, а дриады внимательно следили за лагерем, со страхом ожидая того дня, когда действие заклинания призрака спадет. Не устраивая собраний и не совещаясь, все единогласно и безмолвно готовились к настоящей войне, довольствуясь впервые за несколько сотен лет позабытым чувством предвкушения. Подобная уверенность казалась странной — Горгона так и не открыла глаз, чтобы доказать свою силу, — однако, все жители Каменного Замка уже называли её ключом и знамением, обещанным пророчествами. Это волнение передалось и Авелю, что раз за разом обходил пустые полуразрушенные комнаты дворца, пытаясь обнаружить то, ради чего сюда вернулась Горгона. Война претила его планам, но слова призрака он слышал каждый раз, как сомнения кусали сердце. Словно бы интуитивно он давно был готов к этому дню.

Отдохнув, Рэнгволд принялся тренировать минотавров, тогда как Йоргаф устраивал спарринги с драконами. Заклинание подмены могло рухнуть в любую секунду — в этом случае наги непременно поспешат обыскать Замок, и задачей всех рас, живущих на утесе, было не дать ни одному змею проникнуть внутрь. Попытавшись вылечить Сиггрид своей магией, Флоки потерпел неудачу и нашел себя полезным в обучении других существ высокоуровневой магией, тогда как за самой Горгоной продолжали ухаживать молчаливые наяды и заботливая Лагерта.

Приглаживая волосы Сиггрид, фея продолжала разговаривать с Госпожой, не без удовольствия подмечая результаты непрекращающейся регенерации. Колыбельная Лагерты стала со временем не просто ожидаемой песней, а настоящим ритуалом, только послушав который все отправлялись спать. Собираясь в зале, монстры с удовольствием внимали мелодичному голосу, и, ворочаясь во сне, нередко пролетали перед входом в царство грез уже знакомые строки старой песни:

Проникающие сквозь высокие витражи лучи оставляли на мраморном полу разноцветные блики, в чертогах которых плясали золотые пылинки. В огромном зале пахло пионами, но сколько бы я ни вертела головой, взгляд натыкался лишь на пустые вазы с увядшими почерневшими растениями. Поднявшись с обитой алым бархатом софы, я пошла к широкой лестнице, вздрагивая от собственных шагов — слишком громких, раздражительно звучных для заполненного одиночеством зала.

Дрожащие пальцы касаются гладкой ткани платья, чтобы приподнять подол. Испачканные чем-то красным туфли медленно перешагивают слишком мелкие ступени, оставляя позади четкие, тотчас засыхающие следы. Кажется, словно эти следы — видимые глазу, покорные обонянию — привлекают незримое, но интуитивно ожидаемое существо, жаждущее чужого сладострастного отчаяния. Я оборачиваюсь с каждым шагом, но позади лишь пустота — пугающая, глубокая, затягивающая. Хочется вернуться, спуститься к разноцветным бликам, играющим на полу, но что-то шепчет, уговаривает идти дальше, вперед, твердит о том, что пути назад нет.

Второй этаж. Темный, почти разрушенный, впитавший в себе холод и страх. Десятки комнат с выбитыми дверьми, четыре коридора, уводящих во мрак. Чьи-то руки легко подталкивают меня, вынуждая свернуть во второй, и я послушно иду вперед, не решаясь более обернуться. Вместо громкого маятника здесь — стук моего сердца, вместо щебетанья птиц — собственное частое дыхание. Темные стены, покрытые трещинами, кажутся красными, мраморный пол скрипит подобно деревянным половицам, чуть поблескивающая в углах паутина неожиданно ослепляет, ударяя светом по привыкшим к мраку глазам.

Нужно идти вперед, но я останавливаюсь напротив одной из раскрытых дверей, в проеме которой мне машет ручкой хорошенькая девочка лет семи. Она улыбается, но сильно горбится, вжимая голову в плечи, словно пряча что-то на шее, а после вдруг топает ножкой, призывая круг телепортации.

— Тебе нужно идти дальше, — слышу я её тоненький голос прежде, чем хрупкое тело растворяется в воздухе. Маленькие ладошки осторожно толкают меня в спину, заставляя идти, и я подчиняюсь.

— Вперед, — произносит мелодичный голос из следующей двери, в проеме которой стоит девушка с длинными пышными локонами.

— Не оборачивайся, — приказывает знакомый призрак, держа перед собой руки так, словно бы на них дремал ребенок.

— Держи голову высоко поднятой, — разливается в коридоре мягкий голос скованной в цепях девы.

Я плачу, но слезы эти, скатываясь мокрыми каплями по щекам, падают камнями на пол. Легкий подол вдруг становится безобразно тяжелым, но я все же касаюсь последней дверной ручки и вхожу в совершенно пустую комнату с одним единственным большим окном, пропускающим в помещение серый странный свет.

Отдав свое тело в подчинение иным силам, я подошла к левой стене, медленно присев на корточки и нажав на одну единственную точку у самого пола. Расходящиеся в сторону камни подняли вверх клубы пыли, что тут же попали в глаза. Зажмурив веки, я раскрыла их только тогда, когда пыль перестала вгрызаться в кожу, увидев перед собой узкий коридор, круто уводящий вниз. Вновь шаги. Затхлый воздух. Большие насекомые, падающие с потолка прямо на лицо.