— С подобным сопровождающим она скорее заснет, так и не доползя.

— Все в порядке! Рэнгволд — прекрасный сопровождающий, но я буду польщена, если Его Величество тоже составит нам компанию…

Флоки язвительно усмехнулся, Рэнгволд же, проигнорировав принца, вежливо открыл мне дверь, пропуская в плохо освещенный коридор, на каменных стенах которого трещали тускнеющие факелы. Несмотря на врожденную говорливость, оказавшись внутри, принц тут же смолк, поддаваясь тяжелой атмосфере, и, покорно следуя за главнокомандующим, я вновь и вновь пыталась понять, отчего столь гнетущее место называют сокровищницей. Рэнгволд, полагаю, желал показать мне нечто особенное, то, что из века в век укрепляло ненависть к Горгоне. То, что могло бы помочь мне в вечных поисках ответов. И я старалась не думать о том, что наг, возможно, пытается и во мне взрастить нелюбовь к существу, которое так или иначе вскоре погибнет, а смерть его не принесет мне ничего кроме страдания. В отличие от других представителей своей расы, Рэнгволд не казался мне заносчивым или эгоистичным. Во всяком случае, рядом со мной он вел себя иначе…

— Тысячелетия назад, — неожиданно начал Флоки, — сокровищница была довольно популярным местом. Было время, когда туда даже водили детей. Знаете, ну, как на экскурсию.

— К чему это ты?

— К тому, что с тех пор, как все решили забыть о Горгоне, в этом месте было не более двух тысяч нагов. Меня сюда и вовсе привели в юношестве вместе с сестрой. Нам было интересно. Думаю, всем было интересно.

Загадочная комната манила и отталкивала. Интуитивно я понимала, что не желаю заходить внутрь, но Флоки, уже отпирающий дверь, лишь весело и красиво улыбался, и улыбка эта, словно бы магическая, несколько успокаивала и подбадривала. Но, оказавшись, наконец, в самом центре кузни, окинув взором освещенное холодным голубым светом её достояние и сокровище, я поняла, что более не смогу ступить и шага. Это было сродни тому, как если бы кого-то при жизни привели в склеп, указав на пустующий и подготовленный гроб. Как если бы лежа на дне выкопанной ямы, кому-то пришлось смотреть на десятки лопат, сбрасывающих в яму землю. Захоронение заживо — вот, что назойливо вертелось в мыслях. Второй раз за всю мою жизнь я отчетливо почувствовала незримо преследующее меня дуновение смерти.

На выставочных тумбах, огражденные стеклянными кубами покоились каменные головы моих предшественниц. Я знала, что все они некогда разговаривали и смотрели по сторонам, но никогда бы не подумала, что с отрубленной головой Горгона сама превращается в камень. Быть может, так её настигает и естественная смерть? Ощущали ли это другие, но в это мгновение я не могла пошевелиться, безмолвно переводя взгляд с одной головы на другую. Пускай рты их были безобразно раскрыты, а налипшие волосы казались мерзкой паутиной, все они показались мне при жизни прекрасными девами. В самом деле, на мгновение я увидела её — стройную и завораживающую — что приветливо махала ладошкой, укладывая другой рукой черные густые волосы. Но стоило мне приблизиться, как красавица нахмурилась. Её тонкие черты исказились в безумной гримасе и, рассмеявшись мне прямо в лицо, он внезапно сорвала с громким хрустом свою голову, опустив её на пропитанный жестокостью алый бархат, окутывающий все тумбы.

Это не кузница, и не сокровищница. Это кладбище, сродни тому, какое было в холле моего Храма. Здесь более никогда не заговорит восемь молодых дев, а девочка, семи лет от роду, никогда более не засмеется и не найдет покоя вдали от захороненного тела. Вот почему здесь столь ужасающая атмосфера, вот почему здесь трудно дышать. Вот почему я никогда не смогу стать частью общества, но, что ещё хуже…одна из тумб пустовала. Всматриваясь в стеклянный куб, я неожиданно реалистично представила там свою голову, а после…мне почудилась в ней голова Айварса.

Меня затошнило. Прикрыв рот рукой, я стремительно выскочила из комнаты, очевидно, сильно хлопнув дверью, но за шумом в ушах не могла услышать даже этот резкий звук. Я лишь ползла вперед все быстрее и быстрее, покуда не выскользнула на улицу, а после, свернув за кузню в небольшой аккуратный сад, прочистила желудок, задыхаясь и хватаясь за горло в надежде, словно бы это могло помочь.

Наги и люди никогда не примут Горгон. Почему до этого дня я хранила надежду, что была нещадно сожжена в пылающей и отзывающейся болью груди? Нет надежды. Ничего вообще нет. Куда ни беги, что ни делай, как ни говори…Вновь тошнит, вот только выходить более нечему. Извечно ровный порядок мыслей сбился в хаотичный клубок, холод смерти все ещё дышит в затылок, и, кажется, что сейчас сюда непременно сбегутся стражи с приказом отрубить Алмазным мечом голову нарушителя. Отчего же так кажется? Потому, что перед глазами мелькают алые пятна, кажущиеся фигурами мускулистых воинов. Голова кружится. Чудится голос папы, и та черноволосая улыбающаяся девушка…

— …Сиггрид!!!

Это громкий голос, незнакомый. Он искажается и кажется очень медленным, слишком глубоким и страшным.

— …Сиггрид, слышишь меня!!!

Запах. Резкий, отвратительный, омерзительный, но красные пятна исчезают, а шум в ушах сменяется парой взволнованных голосов, кружащих рядом. Сердце, прежде бешено бьющееся о грудную клетку, медленно успокаивается. Я вспоминаю нормальный вид кузни, старательно избегая содержимого, вспоминаю предстоящую встречу с Риджем, что, по его словам, нашел кое-что крайне удивительное. Фиолетовые и розовые оттенки исчезают из этого мира и сменяются изумрудной зеленью и низенькой лавкой, а две фигуры, склонившиеся неразборчивым пятном, становятся четкими линиями, изгибающимися в сочувствии и настороженности.

— Сиггрид, слышишь меня?

Я осторожно киваю головой, и Рэнгволд переводит взор на озирающегося по сторонам Флоки.

— Так ты…Горгона?

Быстрое испуганное «нет».

— В том зале…Твои глаза стали желтыми, Сиггрид. И желтые они до сих пор.

Было ли дело в сильном инстинкте самосохранения или же во всепоглощающем страхе, пожравшим душу за краткие мгновения, но все было кончено. Не в силах более смотреть не Рэнгволда, я лишь сейчас почувствовала боль — аккуратное кольцо лопнуло, пускай подобное слово было малоприменимо к металлу, и искореженные его части ныне впивались в палец, покрывая белую кожу алой кровью. Ужас, парализующий и дышащий холодом в шею, уступил место совершенно неуместной апатии, позабывшей о силе, способной убить свидетелей прямо здесь и сейчас. Я могла бы превратить их в камень, могла бы расколоть статуи и перетащить их в укромное место, чтобы после избавиться навсегда, могла бы проделать все это, не будь свидетелями Рэнгволд и принц, которого непременно хватятся. И если принц спас себе жизнь исключительно своим положением, то главнокомандующий не заслуживал смерти хотя бы потому, что убивать нага, оказавшего мне помощь, было слишком трудно.

Стоило бы разозлиться. Не умрут они — умру я, а мне подобная роскошь непозволительна. Предположим, их хватятся в предстоящий вечер, и все непременно подумают обо мне — наверняка, Рэнгволд предупреждал кого-либо о своих намерениях показать мне кузницу. За это время я не успею избавиться от статуй, а, значит, следует передать все средства Лагерте и приказать ей бежать вместе с Айварсом и Йоргафом из Империи. При подобном исходе даже с моей смертью никто не посмеет подумать о том, что в мире дышит ещё одна Горгона, ведь черный клен вновь станет красным. Но, если я в любом случае умру, стоит ли уносить с собой этих двоих? Рэнгволд сам говорил мне о полном подчинении Императрице, не будь приказа которой, он бы не поднял на Горгону меча, а заслуживает ли гибели Флоки, взращенный в нелюбви и знающий о том, что его отца намеренно отправили на фронт умирать? Все они преследуют свои цели и хотят жить. Уж в этом мы с ними схожи…