Жизнь превратило его в Зло. А зло должно умереть. Если он такая тварь, значит, ему и не место в жизни. Значит, такова судьба!

И сейчас, доживая свои последние часы, Чернояр от души всех проклинал. Сейчас это стало смыслом его жизни. И он изливал всю свою боль, всю горечь и печаль в проклятиях тем, кто творил зло. Он проклинал бога и деяния его. И проклинал жизнь.

И он знал, что его слова сбудутся и возымеют свое действие. Непременно возымеют, не сейчас, так позже. Но все равно слова его сбудутся, ибо они наполнены силою и страстью, идущими из самой глубины души, черной души.

И властью.

Напоследок колдун Чернояр сказал свое слово.

— Как твоя жизнь?

Архиепископ Верон снова оторвался от своих бумаг и, взглянув на Иримию, вздохнул. Но терпеливо отвечал:

— Все хорошо.

И снова углубился в бумаги.

Сколько его зналИримия, он всегда занимался какими-то делами.

— Как труды во славу бога?

Верон улыбнулся и посмотрел на своего друга, которого знал уже много лет, начиная со школьной скамьи. Потом решительно отложил в сторону свои многочисленные бумаги.

— Давай я кое-что сам скажу, чем наверняка ускорю дело. Иримия, я тебя знаю почти так же хорошо, как и себя. За все последние годы мы, к большому сожалению, виделись не так и много, и большей частью на очередных официальных встречах. Повторюсь, это весьма и весьма печально, конечно же. И вот ты неожиданно просишь меня срочно встретиться. Я говорю: приезжай, — и вот ты здесь. Не находишь интересным мой рассказ? Не нужно заканчивать высшую Церковную академию, чтобы понять — тебе что-то нужно. Но вот какая интересная штука. За все годы нашей дружбы ты никогда ничего не просил. Я тебе сколько раз предлагал свою помощь. Предлагал пристроить тебя и многое, многое другое. Но ты упорно отказывался и все делал сам. Что ж, ты отличился на войне и теперь получил сан епископа и все, что прилагается к этому. Что же еще желать? Если бы у тебя были какие-то обычные проблемы, ты обратился бы к кому-то другому, кто ближе. Но ты попросил о встрече меня. Значит, тебе нужно что-то очень серьезное. Настолько серьезное, что ты решил обратиться с ПРОСЬБОЙ. Хотя это само по себе звучит как гром среди ясного неба. И сейчас просто тянешь время, собираясь с духом. Ты уже выспросил, как у меня дела и на службе, и там-то, и там-то. И спрашивал, как здоровье. Так что ближе к делу, — он выжидающе посмотрел на своего друга, а потом спохватился: — Ах да, забыл сказать: ты слишком горд чтобы просить для себя. Значит, хочешь попросить для кого-то другого. И этот кто-то очень дорог тебе. Что ж, вот видишь, я все рассказал и сэкономил и тебе, и себе кучу времени. Ты здорово поможешь, если просто дополнишь мой рассказ тем, что я пока не знаю. Итак, кто это?

— Инквизиция, — доверчиво сообщил ему Иримия, смиренно сложив руки на груди.

Архиепископ Верон удивленно поднял брови:

— Ты что хочешь просить за поборников?!

— Да нет, это у меня проблема с Инквизицией.

— Знаешь, из всех возможных проблем ты выбрал тех, с кем они наименее желаемы. Сайрос сильно поднялся. Настолько сильно, что Патриарх уже не контролирует то, что, по идее, должно служить Церкви. Более того, он весьма недоволен как Инквизицией, так и действиями Сайроса. Но сейчас война, и вступать в противостояние с ними никто не хочет. Знаешь, почему-то никому не хочется начинать.

— Ну, если всё так плохо, я, пожалуй, пойду. — Иримия начал подниматься с кресла, но архиепископ его быстро остановил:

— Но я же не сказал, что никто не будет. Что у тебя там с ними? Вернее, не у тебя, а у кого? А то ты так и не сказал. Это тайна?

— Нет, не тайна. Это один колдун.

Если Верон до этого был донельзя удивлен всем происходящим, то теперь понял, что это был далеко еще не предел.

— Знаешь, Иримия, я тебе признаюсь. Видишь вот все эти бумаги у меня на столе? Это, по сути, ворох проблем, большая часть которых вызывает удивление тем, как они вообще могли возникнуть и почему их должен решать я, вместо того чтобы с ними легко разобрались на местах. Просто немного подумав. И так вот каждый божий день почти. И я тебе так скажу: за весь год я не удивлялся и толики от того, как удивляюсь сегодня и сейчас. А, поверь мне на слово, иной раз здесь вычитаешь и не такое. Ты просишь за колдуна? Мой друг, если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты сошел с ума. Чем этот колдун…

— Это мой друг, — перебил его Иримия, потому что архиепископ начал горячиться, поднимаясь из-за стола.

Верон устало снова сел.

— Не помню, чтобы ты вообще про кого-то, кроме меня, так говорил.

— Именно поэтому я и пришел к тебе.

— Да, теперь понимаю. Что ж, расскажи мне все по порядку.

Иримия согласно кивнул. Он уже понял, что Верон сдался и теперь готов работать.

— Мы вместе служили в армии маршала Диогена. В одном полку.

— А, так этот тот колдун, который на суде Чести одолел инквизитора! Теперь я понял, о ком ты. Та история стала известна многим, так как нечасто кому-то удается победить человека покойного Лехора. Что, Инквизиция его все-таки достала? Впрочем, это и так было ясно.

— Слушай, ты почти все рассказал сам.

— Ха! Не ерничай. Давай дальше. — В глазах архиепископа впервые разгорелся неприкрытый интерес. Все оказалось куда более любопытным и необычным, чем он себе мог представить. Пока новоиспеченный епископ тянул время, собираясь с силами, Верон успел передумать много чего, гадая, какова причина этого визита, но такого…

— Ты всегда говорил много. Если не сказать больше.

— Поэтому я архиепископ, а ты только стал епископом. Продолжай, я буду слушать.

— Хорошо.

Иримия по-доброму улыбнулся, глядя на своего друга:

— Колдун попал в руки Инквизиции по обвинению в убийстве одного из поборников в городе Карагоне. При захвате у герцога Крода он, правда, убил еще дюжину. Но Инквизиция это обвинение ему не предъявляет.

— Это как раз понятно. Кому охота выглядеть в таком неприглядном свете? Ты смотри: колдун — настоящий убийца поборников!

— Его вынудили к этому.

— Колдуна? Это конечно. Их всегда принуждают обстоятельства.

— Ты напрасно так говоришь, — голос Иримии стал строг. — Разве я мог бы назвать другом убийцу? Такого, какими обычно являются колдуны?

— Уверен, что нет. Ты другом вообще никого не называешь. Да общаешься хорошо со многими, и так поглядеть — друзей у тебя масса, но вот ты сам другом называешь только меня. И вот, выходит, этого колдуна. Подожди-ка, сейчас вспомню: по-моему, его имя Чернояр. Да, точно.

— Твоя память, как всегда, работает отлично.

— Покопался бы ты с мое с такими вот кипами «важных» бумаг, научился бы запоминать и не такое. Так чем этот колдун особенен? Знаешь, меня просто раздирает любопытство.

— Любопытство — не порок, — философски заметил Иримия. — Просто это такой человек, каких, наверное, больше нет. Да, он очень жесток, бог дал ему столько испытаний, сколько не давал никому из живых, кого я знаю или знал когда-то. Они ожесточили его.

— Он стоит на стороне Зла?

— Чернояр? Знаешь, у него своя собственная сторона. Которую он отстаивает, не считаясь ни с чем.

— Кажется, я тебя понимаю. Инквизиторы напали на него, и он их убил.

— Он убивает всех, кто причиняет ему зло.

— Боже. Иримия! Тебя послушать, это прямо какой-то маньяк. Если бы так делал каждый, на всем Империале не осталось бы уже никого, кроме отшельников.

— Он убежден, что имеет на это право. У него своя философия. За добро он платит добром, за зло — злом. Этот колдун натерпелся в жизни столько, что у него выработалась крайне резкая и нетерпимая реакция на любое зло в свою сторону. Раньше, когда он был слаб, то стойко сносил все, потом начал отвечать. Теперь он беспощадно карает.

— И ты просишь меня за такого человека?!

— Да, мой друг, прошу. И очень надеюсь, что ты мне поможешь. Чернояр стал таким, я понимаю, это очень плохо, но посмотри на это с другой стороны. Он же не перешел на сторону зла. Он не убивает просто так, не творит сам какое-то зло еще. Хотя, ты знаешь, иногда мне кажется, что он буквально на грани. Видимо, где-то в самой глубине души, о чем он и сам верно не знает, еще теплится огонек веры. Возможно, уже и не в бога, но огонек есть, который не дает ему стать воистину страшным человеком. А он может. И если это, не дай бог, когда-нибудь произойдет, зло получит настоящего демона, который не будет знать пощады. Родится истинное Зло. А с его возможностями, умом, силой, а главное — жгучим желанием все окажется поистине страшно. Он просто станет творить всяческое зло всем и везде, где только сможет. Именно из таких получаются самые знаменитые и страшные представители Зла. Он будет просто мстить жизни, богу, уж не знаю кому, как своему кровному врагу. За все, что с ним случилось. А мстить он умеет.