В её небольшой комнате с балкончиком, по свидетельству А. Мок-Бикер, насчитывалось от сорока до ста птиц. «Люди больше во мне не нуждаются, — говорила Ольга Афанасьевна, всё более одинокая и обедневшая. — Я займусь птицами». Таково было и впечатление Игоря Северянина, посетившего Глебову-Судейкину в 1931 году. Комнату заполняло множество открытых клеток (одна из них огромная), и всюду порхало, чирикало множество птиц всевозможной окраски.
А как могло быть иначе, если именно Олечка Судейкина исполняла роль Соловья в столь любимом и памятном для поэта «Шантеклере»! Возможно, потому в её тетрадях остался сделанный ею перевод из Поля Верлена — «Соловей» («Как стая птиц, кружась и звеня...»). Что-то в этих стихах сближало её с символичными образами северянинской книги «Соловей». Но не только. Она переводила те же сонеты Шарля Бодлера из цикла «Сплин и идеал» (сборник «Цветы зла»), которые ещё в 1909 году переводил Игорь Северянин — «при помощи шашап», как признавался он в письме К. М. Фофанову. Стихотворение «Под Шарля Бодлера. Больная муза» было опубликовано в его брошюре № 25 «За струнной изгородью лиры» (1909):
Бедная муза моя, что сегодня с тобою?
Впадины глаз твоих полны видений ночных,
На лице разливаются тени волною,
Тени безумья и ужаса чувств ледяных.
Ваза зелёная с сумраком розово-бледным,
Страх и любовь в тебя влиты из пасмурных урн...
Деспот-кошмар, распалённый задором победным,
Он не столкнул ли тебя в знаменитый Минтурн?
Я бы хотел, аромат разливая здоровья,
Грудь напоить твою мыслью могучей и властной,
Чтоб твоя кровь протекала струёю согласной, —
Точно античных письмён миллионные звуки,
Где воцарились навек с неизменной любовью
Феб, царь мелодий, и Пан, бог оправданной муки!
Приведём для сравнения текст сонета в переводе Глебовой-Судейкиной по книге Элиан Мок-Бикер «Коломбина десятых годов» (СПб.: Арсис, 1993):
О, Муза, что с тобой? С утра запали очи,
В виденьях сумрачных остановился взгляд,
В лице, как в зеркале, все отраженья ночи,
Молчанья, ужаса, безумья чёрный яд.
Лютен ли розовый, зелёный ли суккуб,
Излив в тебя любовь и страх из тёмной урны,
Где дразнится кошмар, мучителен и груб,
Тебя купали на болотах, близ Минтурны?
Здоровьем я тебя хотел бы наградить,
Из лона твоего мысль крепкую родить,
В кровь христианскую влить крови ток античной,
Где царствуют вдвоём, даруя слог ритмичный,
И Феб, отец стихов и песен вдохновитель,
И сам великий Пан, жнецов и жатв властитель!
(«Больная муза»)
В последние годы она не могла выходить из дома и единственными собеседницами стали для неё птицы. Так провидчески писал о судьбе этой удивительной женщины Игорь Северянин, навестивший Судейкину во время своих парижских выступлений.
В маленькой комнатке она живёт.
Это продолжается который год.
Так что привыкла почти уже
К своей могилке в восьмом этаже.
В миллионном городе совсем одна:
Душа хоть чья-нибудь так нужна!
Ну, вот, завела много певчих птиц, —
Былых ослепительней небылиц, —
Серых, жёлтых и синих всех
Из далёких стран, из чудесных тех,
Тех людей не бросает судьба в дома,
В которых сойти нипочём с ума...
(«Голосистая могилка».
Париж, 1931, 12 февраля)
Спустя 12 лет во время войны бомба разрушила дом, и Ольга Афанасьевна лишилась своей комнаты, едва не ставшей буквально «голосистой могилкой». Лишь несколько спасённых птиц сопутствовали ей в последних странствиях по случайным приютам. У неё развилась чахотка, и 19 января 1945 года Ольга Глебова-Судейкина умерла в больнице.
Надежда Тэффи. «Синий тюльпан»
Надежда Тэффи вспоминала о Северянине: «Революция угнала его в Эстонию. Жилось ему очень плохо. Как-то он показался ненадолго в Париже. Приезжал с женой-эстонкой, которая “тоже писала стихи”.
Ему устроили вечер. Он стоял на эстраде всё такой же. Только немножко похудевший и брови стали как будто чернее и толще. Мы знали, что он голодал в Эстонии, и этим вечером хотели ему помочь. Он целые дни ловил рыбу со своей голубой лодки и от сверкающей водной ряби стал терять зрение. В новых стихах его уже не было ни принцесс, ни муаров. Они были простые и грустные. Последнее кончалось словами:
Так каково быть поэтом,
На вашей жестокой земле!»
Надежда Александровна Тэффи (Бунинская, урождённая Лохвицкая; 1872—1952) — автор юмористических рассказов, драматург, сестра любимой северянинской поэтессы Мирры Лохвицкой. «Тэффи-юмористка — культурный, умный, хороший писатель, — отмечал Георгий Иванов. — Серьёзная Тэффи — неповторимое явление русской литературы, которому через сто лет будут удивляться». В 1910 году вышла её первая книга «Юмористические рассказы» и ко времени революции выдержала десять изданий, принеся автору широкую популярность.
Знаменитая своим острым словом и поразительным чувством юмора, Тэффи не раз пародировала манеру Игоря Северянина. Встречаясь в салоне Сблогубов с поэтом-грёзэром, она внесла в альбом Чуковского, знаменитую «Чукоккалу», экспромт:
И граф сказал кокотессе:
«Мерси вас за чай и за булку».
Однако широко известная живая наблюдательность и сатирическая беспощадность фельетонов и пародий Тэффи сочетались с поэтическим голосом, поистине женским и оригинальным. «Теперь, когда техника стиха способна, кажется, оживить искусственные цветы поэтической изобретательности, — писал критик Евгений Ляцкий по поводу книги «Passiflora» (1923), — стихи Тэффи — свежие, неподдельные ландыши, незабудки, какие хотите полевые цветы из тех, что вы любите, только непременно свежие и простые-простые, расцветающие под песню жаворонка и томящиеся страхом близкого увядания. Их грусть — грусть воспоминания, в котором было так много отрады и муки. Их нежность — в доверчивой наивности к людям и к Богу. Их общий фон — примирённость с жизнью, двоящаяся между жестокой реальностью и прекрасной мечтой».
