Такими словами Игорь Северянин завершает роман, в котором воспроизводит свой второй дореволюционный донжуанский список с комментариями.

Донжуанский список Игоря Северянина является ценным материалом к летописи его сердечной жизни, отражённой в творчестве. Любопытно, что поэт намеренно сближает и разводит некоторые жизненные встречи, чтобы создать законченную картину. Он не пишет здесь о своей первой (идеальной) любви к кузине Лиле. Кроме того, ко времени написания «Падучей стремнины» у поэта уже была его венчанная жена Фелисса Круут, были и другие встречи, о которых он здесь не говорит.

Донжуанские списки имеют большую литературную традицию. Зимой 1829/30 года Пушкин набросал в альбом Елизаветы Николаевны Ушаковой длинный список женщин, которых он любил. Этот перечень имён в литературе о Пушкине получил название Донжуанского списка. Он разделён на две части. В первой имена женщин, которые внушили поэту наиболее серьёзные чувства. Завершает эту часть списка Наталья — будущая жена поэта. Как раз в это время Пушкин добивался руки Натальи Николаевны Гончаровой и имел надежды на успех. Во второй части списка названы имена героинь более лёгких и поверхностных увлечений.

Расшифровке имён Донжуанского списка Пушкина посвящено немало исследований. Первой работой, посвящённой этим спискам, явилась статья Николая Осиповича Лернера «Дон-Жуанский список» (1910). В одной из наиболее известных работ Петра Константиновича Губера «Дон-Жуанский список Пушкина» (1923) сказано: «Не следует забывать, что перед нами только салонная шутка. Дон-Жуанский список в обеих частях своих далеко не полон. Кроме того, разделение увлечений на более серьёзные и на более лёгкие не всегда выдерживается. Вторая часть вообще даёт много поводов к недоумениям, и некоторые имена, здесь записанные, остаются для нас загадочными. Не то, что в первой части: почти против каждого имени современный исследователь имеет возможность поставить фамилию, дав при этом более или менее подробную характеристику её носительницы. Поэтому Дон-Жуанский список, при всех пробелах своих, является всё же незаменимым пособием для составления подробной летописи о сердечной жизни поэта».

«Мой Дон-Жуанский список», составленный Валерием Брюсовым, довольно игрив и не вполне искренен. Составлен не для себя, не на память, а для читателей и откровенно литературен. В нём два раздела: «Серьёзное» и «Случайные “связи”, приближения etc.», а в следующем списке «Мои “прекрасные дамы”» Брюсов составил ещё более подробную классификацию: «Я ухаживал»; «Меня любили»; «Мы играли в любовь»; «Не любя, мы были близки»; «Мне казалось, что я люблю»; «Я, может быть, люблю»; «Я люблю». Единственное имя в последнем столбце этой бумаги — «Нина (Н. Ив. Соколова (Петровская)».

«Очевидно, — пишет Николай Алексеевич Богомолов, — что отношения с Петровской — самые серьёзные и самые длительные в истории всех связей Брюсова с женщинами (кроме, естественно, жены). Семь лет двое людей держали друг друга в постоянном напряжении, то отдаваясь вспыхивающей страсти, то заставляя друг друга смертельно ревновать (вплоть до покушения на убийство), то балансируя на грани мучительного разрыва. И вполне естественно, что эти взаимоотношения не могли быть одинаковыми на протяжении этих лет. <... >

Даже если полагать, что единственной любовью Брюсова всегда была литература, невозможно отрицать, что Петровская оказалась частью этой любви. Ведь она стала не просто героиней, но главной составной частью главного прозаического произведения Брюсова, которому он придавал исключительное значение в своей творческой биографии. Превратившись в литературу, Петровская тем самым стала предметом искренней и нерушимой любви Брюсова. Всё остальное для него и для современников, хотя бы немного вдохнувших воздуха горных вершин символизма, не должно было иметь никакого значения».

Донжуанский список Игоря Северянина, завершающийся Тринадцатой, явно соотносится со списком Пушкина, который называл свою жену Натали «сто тринадцатой любовью». Общим со списком Брюсова являются их откровенная подробность и классификация объектов своей любви, выделение безусловных и непререкаемых вершин и мимолётных увлечений. Особенно внимателен к «сладостным мигам» и «промелькам» любви Игорь Северянин. Признавая их пустыми и ненастоящими, Северянин всё же не забывает их в своих стихах. В этом заключается его философия любви и философия отношения к жизни. Он благодарен каждому мигу, который принёс ему радость, упоение и счастье, восхищение обаянием женской красоты.

Стихи поэта о женщинах, которых он любил, помогают ощутить страстность, жизнелюбие, эгоцентричность его собственной натуры и яркие проявления «сплава жизни и творчества» в отношении к женщине. Любимым женщинам Игорь Северянин даёт поэтические имена, под которыми они выступают адресатами и героинями его стихов: Злата, мисс Лиль, Мадлэна, Балкис Савская, Эсклармонда Орлеанская и др. Причём эти имена придают особый колорит любовной лирике поэта и отражают образ каждой из его «принцесс».

Как и в списке Валерия Брюсова, царственное место среди дам сердца у Игоря Северянина отводилось одной женщине, которой он дал поэтическое имя Злата.

Среди женщин, о которых Северянин пишет в романе «Падучая стремнина», есть не только возлюбленные, но его близкие и родные. Одну из магических женщин, сводившую с ума и юных, и седовласых, Александру Михайловну Коллонтай (1872—1952), ставшую первой женщиной-послом, Игорь Северянин называл просто «кузина Шура». По первому мужу матери, генерал-лейтенанту Г. И. Домонтовичу, она приходилась ему троюродной сестрой. Имя Александры Коллонтай поэт отмечает в заметке «Родственники и “-чки”», в автобиографической поэме «Роса оранжевого часа» (1923), посвящённой своей юности («...Коллонтай, — в то время Шура Домонтович...»), в очерке «Трагический соловей»(1930) и др.

Шура Домонтович была особенно дружна с сестрой Игоря Северянина Зоей Григорьевной Домонтович (18757—1907) и часто бывала в гостеприимном доме на Гороховой, 66, в Петербурге, где жил юный поэт,— ей запомнился мальчик с грустными глазами.

Аркадий Ваксберг пишет, что Игорь Северянин посвятил Александре Коллонтай стихи «О эта девочка, вся — гимн участья, / Вся — ласка матери, вся — человек...». Не случайно Северянин соединяет в поэтическом образе свойственные кузине Шуре природную грацию и очарование с сильными мощными страстями. Известно также, что сочинения Коллонтай о свободной любви в те годы создали ей славу проповедника новой морали.

У поэта и дипломата было много общего в жажде пить «громокипящий кубок жизни». Александра Коллонтай с ранних лет увлекалась творчеством. «Писать любила с детства. У меня насильственно отнимали бумагу и перья», — отмечала она в автобиографии. Будущая революционерка и дипломат, она исповедовалась на страницах дневников, написала несколько книг: «Большая любовь», «Любовь трудовых пчёл», «Василиса Малыгина» и другие и оставила богатое эпистолярное наследие (только в РГАЛИ хранится свыше 1700 её писем).

Коллонтай знала и любила творчество своего кузена. Когда в октябре 1922 года она направлялась на дипломатическую работу в Христианию (Норвегия), один день она провела в Гельсингфорсе (Хельсинки), столице Финляндии. Там она и прочитала автобиографический роман в стихах Игоря Северянина «Падучая стремнина». Книга неожиданно напомнила юность, любимую подругу — кузину Зою, её маму и брата, дом на Гороховой и на Подьяческой.