Люди образуют нечто вроде живого коридора - узкого, едва-едва протиснуться, чтобы не задеть стоящих по сторонам. И сотни взглядов, от которых очень не по себе. А ведь среди них наверняка есть родственники тех, кого убил Лаэрт. И, кажется, в целом свете нет ни единой живой души, кого бы они хотели сильнее видеть возле своей версии позорного столба, чем меня.

В какой-то момент импровизированный коридор преграждает пожилая женщина со спутанными волосами. Она указывает на меня кривым пальцем с длинным желтым ногтем и что-то пронзительно выкрикивает. Людская толпа вокруг тут же подхватывает ее слова, множит и разносит дальше. Не столь пронзительно, но с отчетливой ненавистью.

Идущий передо мной ллисканец останавливается и что-то ей отвечает, спокойно, даже с уважением.

Старая женщина выкрикивает еще несколько слов, и по ее щекам начинают струиться слезы.

Из толпы прилетает комок мокрой грязи и попадает мне точно в висок.

Одобрительный рев собравшихся людей. И пусть грязь попала и на других, главная цель все же достигнута.

Кто-то хватает меня за руку, резко дергает. Едва успеваю устоять на ногах, когда новый комок грязи чиркает по щеке и улетает за спину.

Ллисканец передо мной издает громкий не то крик, не то рев.

Толпа резко смолкает.

Волнение в ней почти исчезает.

Тишина.

Смахиваю с лица жидкую грязь от первого комка, что по лбу стекает в глаз.

Ллисканец снова что-то говорит. И снова обращается к старой женщине. Та смотрит на него широко раскрытыми, немного затуманенными глазами. А потом вдруг отступает, вмиг лишаясь всей своей боевой напористости. Теперь это всего лишь плохо одетая худая старая женщина с узкими плечами и дрожащими руками. Женщина, по чьему лицу все еще текут слезы.

И мы идем дальше.

Мне очень хочется спросить, о чем она говорила, но здесь и сейчас это точно не к месту. Да и вряд ли мои предположения далеки от истины. Думаю, из-за Лаэрта она потеряла очень дорогого для нее человека, или нескольких человек. Возможно, всю свою семью.

Ни о каком привидении себя в порядок перед встречей с вождями речи не идет.

Грязная, потасканная и искусанная я предстаю перед ними в большом просторном шатре из шкур.

Внутри царит небольшой полумрак, курится несколько ароматных палочек, от чего голова почти сразу начинает немного кружиться.

Вожди сидят полукругом, прямо на полу, скрестив ноги. Все - мужчины. Выглядят совсем неприветливо, я бы даже сказала – надменно. Некоторые вполне открыто сплевывает при моем появлении.

Ллисканец, что привел меня, что-то довольно долго говорит на непонятном мне языке и только потом взмахом руки предлагает мне выйти в центр полукруга.

— Будь убедительной, королева Артании, - говорит и уходит.

— Приветствую вас, - говорю, обводя взглядом собравшихся. - Меня зовут Изабелла, я королева Артании. Я пришла говорить о мире, пришла просить прощение за короля Лаэрта, пришла предупредить об опасности.

Я не знаю, чего им говорил ллисканец, а потому в большей степени пересказываю им все то, что сказала ему. Стараюсь говорить с уважением, но при этом не заискивать. Да, сегодня я в роли просителя, но это не лишает меня королевского титула.

— На северо-западе действительно собираются войска, - говорит один из вождей, когда заканчиваю свою тираду. - Много лошадей, много людей, много оружия.

— Зачем нам вмешиваться в чужую войну? – спрашивает другой. - Пусть Артания пожрет сама себя, а мы добьем уцелевших.

— Дадим им пройти, - поддерживает его еще один. - Это не наша война. Один король, другой король - какая разница для нас? Мы для вас - всего лишь дикари, - глядя мне прямо в лицо. - Эта потаскуха хочет прикрыться нашими воинами, потому что не хватает собственных сил.

— Эта потаскуха, - повышаю голос, - способна спасти от смерти ваших детей. Тех, что только родились или живут свой первый год. Сколько из них гибнет среди болотных миазмов? Сколько гинет в период взросления от недоедания, от случайных ран и болезней? Сколько воинов не переживают полученных ран, когда тело бьет жестокий жар, а кожа вокруг раны краснеет? Вы все знаете, о чем я говорю.

— Что ты знаешь о наших детях, ведьма?! - со злобой цедит вождь с растрепанной бородой и наполовину отсутствующим носом.

— Многое. Возможно, больше, чем вы сами. Я научу вас, как сохранить ваших детей. Я дам вам средство, чтобы ваши воины не умирали от пустяковых ран. Я дам вам оружие, способное куда эффективнее сокрушать ваших врагов. Я отдам вам предгорную равнину и научу земледелию, я дам вам инструменты, чтобы возделывать землю.

— Мы - вольные охотники! - вскакивает на ноги худой вождь, чья голова обрита наголо. -Копаться в земле - удел крыс.

И я с трудом прячу улыбку.

«Не такой уж ты и ловкий охотник, раз одни кожа и кости».

Глава пятьдесят четвертая: Изабелла

— Скажи, воин, что ты сделаешь зимой, когда все тропы заметет снегом, а зверье попрячется в норы? - спрашиваю я. - Что ты сделаешь, если кончатся запасы мяса?

— Мои запасы не истощаются, - сплевывает он в полукруг.

— А запасы в других семьях? Ты уверен, что твоя гордость не приведет к чужим смертям? Ты готов решать за них за всех?

— Решать за всех - мое право.

— И ответственность, - дополняю я. - Мир меняется. Дичи становится меньше, племена растут. И чтобы прокормить новых членов - нужно думать более рационально. Да, можно попытаться жить грабежом. Какое-то время. Долго? - нарочито пожимаю плечами. - А можно с запасом обеспечить себя провизией на всю зиму и ни о чем не беспокоиться. И не раз-два, а каждый год. Быть умным и рачительным - удел крысы?

— Что?! - лицо тощего вождя наливается кровью. - Ты назвала меня крысой?!

Он выхватывает с пояса нож и делает шаг ко мне.

Спокойный голос сидящего в центре вождя моментально сбивает с тощего спесь.

— Дела Артании столь плохи, что королева пришла просить помощи у дикарей? – спрашивает меня он.

— Дела действительно плохи, - не юлю я. - И если бы была возможность решить их собственными силами, мы бы это сделали. Что же касается дикарей... Это всего лишь табличка, которую с удовольствием вешают одни люди, чтобы в собственных глазах отстраниться от других людей. К сожалению, абсолютно все, в чем упрекают дикие племена, присуще и так называемому цивилизованному миру. В особенности, если этот самый мир поставить в непривычные жесткие условия. Отнять удобную мягкую постель, вкусную еду, ощущение спокойствия и защищенности. И всякий налет цивилизованности тут же слетит. У кого-то чуть раньше, у кого-то позже. Все зависит от того, что находится здесь, - касаюсь левой стороны груди, - от понятий о чести и совести.

— Воины горных племен тоже купились на твои сладкие речи? - с лицом, точно его мучает страшная зубная боль, спрашивает безносый.

— Нет. Они идут не за мной - за теперешним королем Артании, потому что он спас жизнь их шаману.

Среди вождей проносится негромкий шепот какого-то обсуждения. Но им нет смысла понижать голос, я все равно ничего не понимаю. И этот факт нужно взять на заметку - если удастся пережить все эти события, в обязательном порядке необходимо выучить местные наречия, хотя бы на уровне элементарного понимания.

Потому что вот что они сейчас обсуждают? Что их так задело?

— Изабелла, королева Артании, - снова говорит вождь, сидящий в центре, - мы должны обдумать твои слова. Тебе покажут твой шатер.

И все. Больше ни слова.

Но, кажется, и так вполне сносно. Сразу не отрубили голову - уже радость.

Правда, какое-то время тупо топчусь на месте, ожидая, что кто-то за мной придет и проводит в тот самый мой шатер. Но никого нет. Потому степенно, как мне кажется, киваю уважаемому собранию и топаю наружу.

На улице уже вечер - и по лагерю разжигают костры.

— Идем за мной, - говорит ллисканец, что привел меня сюда. Он все время так и пробыл тут?