Лагерь разбиваем так, чтобы хорошо были видны остатки разрушенного замка, но все же не приближаемся к нему настолько близко, чтобы лошади начали снова сходить с ума.

С хворостом для костра, конечно, туго. Сухого дерева в округе почти нет. И все же небольшой костер организовать удается, а вокруг него раскладываем валежник на просушку. Дымит ужасно, особенно при постоянно изменяющемся ветре, хоть и несильном, но зато рядом с костром нет ни единой места, куда бы время от времени не сносило дым.

Ладно, переживем.

Вообще, костер нам вовсе не обязателен, я приказал развести его на случай, если в окрестностях еще кто-то уцелел, но продолжает плутать в темноте. А еще… эдакая ловля на живца. Если замок действительно был атакован драконом, в чем я не сомневаюсь, то, быть может, одинокий костер его привлечет?

Сражаться с ним я сейчас точно не готов, но увидеть своими глазами было бы очень полезно для понимания его природы.

Первым остаюсь караулить. Сна нет ни в одном глазу. И накопившаяся за последние дни усталость нисколько не давит. Зато непрерывное ощущение чуждого внимания давит очень сильно. Оно не исчезает ни на мгновение. И не только у меня. Внимательно слежу за своими спутниками – суровые горные бойцы тоже ворочаются на устроенных лежанках, но никто не спит.

Прислушиваюсь.

Кроме едва слышного потрескивания костра – ни единого звука. Природа будто вымерла.

К слову, столб дыма над замком стал заметно тоньше. Если так пойдет и дальше, то к утру окончательно иссякнет.

— Как настроение? – спрашиваю сидящего напротив воина. – Чувствуешь что-то странное? Только говори, как есть.

— Плохое место, господин.

И это мягко сказано.

— Помогает? – киваю на висящие на его груди амулеты из звериных когтей и клыков.

Каждый мой спутник по-прежнему время от времени трогает их руками и что-то беззвучно бубнит.

— Нет, господин, - воин отдергивает руку. – Ниярт не трус. Любой может это подтвердить. Но что-то выгрызает череп Ниярта изнутри.

У меня очень похожее ощущение. Все же надо будет завтра навестить замок, место, откуда валил дым. Возможно, что-то еще уцелело.

Колыхание темноты за пределами кольца света замечаю чуть раньше своего напарника. Но претензий к нему никаких - движение почти в стороне от его взгляда, а я вижу хорошо. Заметив же мое внимание, варвар тут же подбирается и вскакивает на ноги.

— Не извольте беспокоиться, - доносится каркающее из темноты. - Разрешите погреться у огонька?

— Проходи, располагайся, - указываю на свободное место рядом с собой. - Голоден?

Это древний старик. Очень древний. Еле-еле доползает до костра и со скрипом и стонами опускается на землю. Тянет к огню дрожащие руки – и я некоторое время просто рассматриваю его. Одет он в дырявое грязное рубище и обмотки на ногах. Волос на его голове почти нет - лишь несколько длинных волосин облепляют желтоватый череп. Так же несколько волосин торчат в разные стороны из подбородка. Он очень тощий и, возможно, оттого сильнее заметна его сутулость, точно вдоволь пожившему человеку теперь тяжело выдерживать даже собственный тщедушный вес.

— Благодарствую, добрые люди, от водички не откажусь.

Протягиваю ему бурдюк с водой. Старик принимает его и делает глоток. На морщинистом лице появляется выражение блаженства, он даже прикрывает глубоко запавшие глаза, которые сейчас, в свете костра, выглядят черными провалами.

— Откуда ты?

— С деревеньки местной, господин, - отмахивается в темноту рукой, - из Звонких ключей.

— Почему не ушел со всеми?

— А кому нужен старый дурак? - щерится он беззубым ртом. – Когда загрохотало и завыло, я было на улицу хотел выбраться. Ан спотыкнулся и мордой прямиком в подпол грохнулся. Как раз там мяско вяленое развешивал давеча. А потом все загорелось, дым такой густой, что руку не видно, - как бы в качестве доказательства он вытягивает руку и водит ею из стороны в сторону. - Я уж думал, что всё, конец мой настал. Нынче же жинку свою увижу, да за жопу ее подержу, - он снова прикрывает глаза, его губы растягиваются в счастливую улыбку.

Все бы ничего‚ Но при этом из уголка его рта вниз тянется струйка густой слюны.

— А что с жинкой? — спрашиваю я.

— Да померла, баба окаянная. Пошла по зиме на реку белье полоскать, да как-то в прорубь башкой и нырнула, - в словах старика сквозит неприкрытая обида, даже злость. - Я ждал-ждал, а потом пошел искать. Ну и нашел - ледышку под водой. Пялится незрячими гляделками своими через лед. А чего, спрашивается, пялиться уже? Раньше думать надо было, когда под ноги не смотрела или на ворон загляделась.

Старик снова прикладывается к бурдюку.

— Вот и лежу я, значить, в подполе, с жизнью прощаюсь, а сам думаю: вот жинку нынче увижу, а сам снова молодым там буду или как? У нее же сиськи были, что две тыкву, а жопа... - широко расставляет руки в стороны.

— Рано ты к жинке собрался, отец, - усмехаюсь я. - Поживи еще на этом свете. Глядишь, может, и найдешь себе еще кого. Не с такими сиськами, конечно, ну да и у тебя кабачок подсох, вестимо.

— Какое там, - отмахивается тот, - ноги не ходят, срусь кровью, а по зиме такой кашель, что скорее бы сдохнуть. Помню, молодым был, так с одной рогатиной на кабана ходил. А девок гонял, что курей. Но нынче, смекаю, к землице привыкать надобно.

— Все там будем. Рано или поздно. Ты‚ считай, счастливец, что выбрался из деревни. А многие не выбрались.

— То верно говоришь, господин. Ан чуйствую себя странно, будто изменилось что.

— Что же изменилось?

— Кабы я знал. Не поверишь, в деревне, не пепелище, как будто слышал кого. Сам в ответ покричал даже, вдруг не привиделось. Ан никого. Но чуйство не проходит.

— Может, еще кто-то выжил, но выбраться не может?

— Могёт и так, а могёт смертушка это наша на земли спустилась да присматривается‚ прислушивается, как мол мы себя поведем посля карающего пламени.

— Так уж и сама смертушка?

— А ты, господин, зря не веришь, - старик понижает голос. – Я тут покамест по темноте походил, многое увидел. И вот что скажу тебе: коли дорога тебе жизнь твоя и людей твоих – беги. Я уж старый, мне все одно, как помирать.

— И многое ты в темноте видел?

— Не веришь? – снова показывает беззубый рот старик. И дрожащий в нем распухший язык – точно пойманный в капкан огромный слизняк. – Дело твое, господин. А только я так мыслю: если уж сама смерть на землю снизошла, так ей ни сталь, ни магия не помеха. Особливо, когда в землях хозяина нет.

Все это время молчащий варвар поднимает на старика тяжелый взгляд, но я делаю ему знак успокоиться. Пусть говорит, что думает.

— А как же новый король? – спрашиваю старика.

— Новый король, - каркает смехом тот и заходится глубоким рваным кашлем. – Вы видели его, господин?

— Не приходилось. Но я слышал, что он неплохой человек.

— Вы слышали слова лжецов и лизоблюдов, что надеются подольше отсидеться в своих вотчинах. Разве вы не видите, что со смертью короля Лаэрта умерла и Артания?

— В нашей стране действительно много проблем, но нет таких, что нельзя было бы решить.

— О да, решить… - в его глазах вспыхивает отблеск костра, что делает и без того отталкивающее лицо отчасти даже потусторонним. На миг ловлю себя на мысли, что это не костер отражается в его глазах, а пламя само по себе живет там. Но мгновение – и снова все становится на прежние места. – Как решить, господин? Что делают с человеком, у которого загнила рука? Ему отхватывают руку. Если надо – по самое плечо. Загнила нога – тоже долой. А если у человека загнила сама кровь? Если по его венам течет яд, что разносится по всему телу и отравляет ливер в брюхе, мозг? Если отравленный ничего не видит и не слышит? Что тогда прикажешь делать?

— Осторожно, старик. Кто-то может услышать твои речи и расценить, как недовольство.

— Ой ли мне, господин, бояться? Закопаешь меня тут? – разводит тощими руками. – Доброе дело сделаешь?