Тогда Владимир принял решение после совета с боярами94. Вот и сейчас Всеволод Юрьевич не стал самолично объявлять о судьбе старшего сына. «Князь же великий Всеволод созвал всех бояр своих с городов и с волостей, епископа Иоанна, и игуменов, и попов, и купцов, и дворян, и всех людей, — свидетельствует летописец. — И дал сыну своему Юрию Владимир по себе, и водил всех к кресту, и целовали все люди [крест] на Юрии; приказал же ему и братию свою».
Такое исключительное по представительству собрание во Владимире историки оценивали по-разному. Одни видели в нём «нечто вроде земского собора»95, другие — вече, но не рядовое, а «общеволостное», или «общеземское», которое и могло принимать судьбоносные решения относительно замещения княжеского стола96. Но, судя по всему, Всеволод Юрьевич нуждался лишь в одобрении принятого им решения (принятого, может быть, после совета с боярами, но не со «всей землёй»); для него было важно лишь то, что «вся земля» целовала при нём крест его второму сыну. Всеволод опять-таки имел опыт нарушения подобной присяги: когда его отец Юрий привёл своих подданных к крестному целованию своим меньшим сыновьям — ему, Всеволоду, и его старшему брату Михаилу, оно было с лёгкостью забыто, и князем стал старший из братьев, Андрей. На этот раз, стремясь не допустить такого развития событий, Всеволод и проводил крестное целование с особой торжественностью, собрав «всю землю» и надеясь, что в этом случае нарушить клятву будет не так просто.
Озаботился Всеволод и судьбой остальных своих сыновей. Правда, сведения об этом сохранились в единственном источнике — Летописце Переяславля Суздальского. Именно в интересах князя Ярослава Всеволодовича было озвучить те отцовские решения, которые касались в том числе и его лично: по словам переяславского книжника, «тогда же, в животе своём», то есть ещё при жизни, Всеволод «раздал волости детям своим: большему, Константину, — Ростов, а потом Юрию Владимир, а Ярославу Переяславль, Владимиру Юрьев; а меньших, Святослава и Иоанна, отдал Юрию на руки»97.
Здесь же приведены слова отцовского наставления, обращённые прежде всего к Юрию, но вместе с тем и к другим сыновьям. В передаче переяславского книжника слова эти звучат так, будто подразумевают события начавшейся после смерти Всеволода Юрьевича войны между его сыновьями, осуждая её как противную Богу и воле отца:
«Ты им будь в отца место, и имей их, как и я имел их» — это обращено к Юрию. А далее — ко всем сыновьям: «И не можете ратиться сами между собою, но если на вас восстанет кто от иных князей, то вы, все соединившись, на них будьте. И будет вам Господь помощник и Святая Богородица, и молитва деда вашего Георгия и прадеда Владимира, и потом и я благословлю вас».
...Константин узнал об отцовской воле в Ростове. Конечно же, она пришлась ему не по нраву. Открыто противиться отцу он не мог, а потому и гнев его был направлен по большей части против отцовских «думцев» — бояр, а также против братьев, в первую очередь против Юрия. Не потому ли, что тот согласился с отцовским решением? Или же Константин подозревал, что Юрий подучил отца передать ему Ростов, а затем и Владимир? Летописец нашёл удивительно точные слова, чтобы передать гнев старшего Всеволодовича — так, будто мы, вслед за ним самим, воочию видим пришедшего в крайнее раздражение князя:
«Константин же слышев то, и воздвиже брови собе со гневом на братию свою, паче же на Георгия».
Ощущение тревоги и неотвратимости грядущих бедствий охватило тогда всех людей. Поздний московский книжник так выразил всеобщее настроение:
«И много волнение и смущение бысть о сём, и многи людие сюду и сюду отъезжаху, мятущеся»98.
Уход
Съезд во Владимире стал последним событием в жизни князя Всеволода Юрьевича. По словам летописца, он ушёл из жизни «тихо и безмолвно»99.
Удивительно, но точная дата его смерти по-разному приведена в разных летописях. И это при том, что речь идёт о событии, без преувеличения, судьбоносном в истории Северо-Восточной Руси.
Наиболее надёжное свидетельство о кончине великого князя содержится в Московском летописном своде конца XV века. Напомню, что в этом памятнике отразилось летописание Всеволодова сына Юрия, а ведь именно Юрий оказался ближе других к отцу в последние дни и месяцы его жизни. Сведения, приводимые здесь, отличаются точными хронологическими ориентирами:
«В лето 6720 (1212). Преставился благоверный и христолюбивый великий князь Всеволод, нареченный в святом крещении Дмитрий, сын великого князя Георгия, внук Владимира Мономаха, апреля в 15 день, когда заканчивают литургию, в день недельный»100.
Этот день, четвёртое воскресенье по Пасхе, называется в церковном календаре Неделей о расслабленном — в воспоминание чуда, совершённого Христом. По евангельскому рассказу (Ин. 5: 1—19), некий расслабленный (парализованный) лежал в немощи до своего исцеления 38 лет — и почти столько же, 36 лет (или даже 37, согласно «включённому» счёту, принятому в древней Руси), продолжалось бурное и наполненное самыми разными событиями княжение Всеволода Юрьевича. В конце жизни его тоже мучил недуг. Но физического исцеления — в отличие от евангельского больного — князю не было дано. Зато, освободив его от бренности самой жизни, Господь даровал ему освобождение от греха, неизбежно сопряжённого с властью. И слова, произносимые в тот день на утрени в церкви (то есть перед самой кончиной князя): «Душу мою, Господи, от грехов всяческих и от дел недолжных тяжко расслабленную, воздвигни божественным Твоим попечением, как и расслабленного воздвиг Ты некогда, дабы я, спасённый, взывал Тебе: “Слава, Христе Милостивый, могуществу Твоему!”» (из кондака на праздник)101 — звучали особенно весомо, приобретая новый, не заложенный в них изначально смысл.
На следующий день («на утреи же в понедельник») ,16-го числа, «сынове его, Юрий, Владимир, Святослав, Иоанн, и епископ Иоанн, и весь чин священнический, и все люди, отпев над ним обычные песни, положили его в церкви Пресвятой Богородицы во Владимире...»
«И плакались по нему сыновья его плачем великим, и все бояре, и мужи, и вся земля власти его» — а это уже слова из Лаврентьевской летописи.
Всё было сделано быстро — так, словно братья (и прежде всего, конечно, Юрий) торопились предать тело земле, дабы избежать ненужных кривотолков и исполнить отцовскую волю.
На погребении великого князя отсутствовали его третий сын Ярослав — видимо, не успевший приехать во Владимир из Переяславля[40], и старший Константин — оставшийся в Ростове. Наверное, поэтому в Лаврентьевской летописи (отразившей летописание Константина Всеволодовича) и Летописце Переяславля Суздальского (отразившем летописание Ярослава Всеволодовича) дата смерти владимирского «самодержца» приведена иначе: «месяца апреля в 13 день, на память святаго Мартина, папы Римскаго», — в Лаврентьевской102, или «месяца априля в 16 день» — в «Летописце русских царей» (Летописце Переяславля Суздальского)103. В несохранившейся Троицкой летописи (и сохранившейся Симеоновской) значилась ещё одна дата: «месяца априля в 18 день», и тоже «в память святого Мартына, папы Римскаго» (явная ошибка)104. Наконец, в Никоновском своде смерть Всеволода Юрьевича датируется 14 апреля105.
Пять разных дат смерти великого князя — случай беспрецедентный в истории русского летописания!
Год смерти Всеволода Юрьевича по эре от Сотворения мира также показан в разных летописях по-разному: 6720-й (в Лаврентьевской, Московском летописном своде) и 6721-й (в Троицкой, Переяславля Суздальского и др.). Но здесь как раз разночтение объяснимо. Обе даты имеют в виду 1212 год по нашей эре от Рождества Христова, только в одних случаях использован так называемый «мартовский», а в других — так называемый «ультрамартовский» стиль (по-разному начинающий русский год — за полгода до или через полгода после византийского «сентябрьского»). Отсюда — и разное число лет княжения Всеволода Юрьевича во Владимире: одни летописцы насчитали таковых 36, другие — 37.
