Во Владимире это было расценено как признание Ольговичами поражения в так и не начавшейся войне. «Того же лета, — записывал суздальский летописец, — прислали с мольбою к великому князю Всеволоду митрополита Матфея Всеволод Чёрмный и все Ольговичи, прося мира и во всём покоряющеся. Великий же князь, видя покоренье их к себе, не помянул злобы их, целовал к ним крест...»67
На Рождество, 25 декабря, митрополит отслужил литургию во владимирском Успенском соборе, «и быша в веселии у великого князя Всеволода» (в тот день и были отпущены две упомянутые рязанские княгини, одной из которых наверняка стала дочь Всеволода Чёрмного, княгиня Кир-Михайлова). Святки, как и положено, праздновались торжественно и с размахом. С тем же размахом праздновался и мир с Ольговичами. «Митрополит же пребысть неколико дний в чести и славе от великого князя и от детей его, — сообщает летописец, — и отьиде в Киев с миром и радостью»68.
Скрепить мир между двумя Всеволодами должен был новый династический брак: сын Всеволода Большое Гнездо Юрий брал в жёны дочь Всеволода Чёрмного Агафью. Свадьбу сыграли уже весной, 10 апреля, во Владимире — как всегда, с пышностью и великолепием:
«...И венчан был (Юрий. — А. К.) в Святой Богородице во Владимире епископом Иоанном, и были тут великий князь Всеволод, и все благородные дети его, и все вельможи, и бысть радость велика во Владимире граде»[35].
(Точная дата венчания приведена в Московском летописном своде конца XV века; имя же Юрьевой жены известно нам из летописного рассказа о взятии Владимира татарами 7 февраля 1238 года. Как и другие владимирские княгини и боярыни, Агафья Всеволодовна приняла в этот день мученическую смерть в подожжённом татарами Успенском соборе).
Мирный договор с владимирским «самодержцем» позволил Всеволоду Чёрмному приступить к решению главной своей задачи. В том же 1210-м или в следующем 1211 году он вновь занял Киев. Произошло это при не вполне ясных для нас обстоятельствах. Киев не был завоёван им — он договорился со своим врагом Рюриком Ростиславичем об... обмене волостями: как сообщает летописец, «седе в Киеве Всеволод Черниговский Чёрмной, а Рюрик в Чернигове».
О судьбе старшего Рюрикова сына Ростислава летописи при этом ничего не сообщают. Есть некоторые основания полагать, что ему был предложен Курск — давняя «разменная карта» в колоде черниговских владений, однако князь благоразумно отказался от этого города, то ли оставшись в Южной Руси, то ли уехав во Владимиро-Суздальскую землю к тестю[36]. Если так, то Ростислав проявил лучшее понимание ситуации, нежели его престарелый и вконец потерявший всякое чувство реальности отец. В Чернигове, в чужом, откровенно враждебном окружении, Рюрик Ростиславич мог ощущать себя только как пленник, но отнюдь не как полновластный князь. Не случайно у историков сложилось мнение, что Рюрик и в самом деле находился в Чернигове на положении пленника71. Во всяком случае, его сидение здесь не ознаменовалось ничем хоть сколько-нибудь примечательным: летописи называют его имя единственный раз — когда сообщают о его смерти в 1215 году; причём преставился он, по словам летописца, опять-таки «княжа в Чернигове»72. А ведь в Чернигове в то же время пребывали и другие князья — например, брат Всеволода Чёрмного Глеб Святославич, упомянутый в качестве черниговского же князя под 1212 годом. Что делал там Рюрик и как мог он осуществлять свои функции князя в присутствии других черниговских князей — загадка.
Всеволод же Чёрмный обладал Киевом до самой смерти своего могущественного тёзки. Удивительное дело: авторитет владимирского «самодержца» — даже после потрясений последних лет, утраты Новгорода и Южного Переяславля — оказался достаточным для того, чтобы обеспечить своему союзнику устойчивое правление в стольном городе Руси. К слову Всеволода Великого по-прежнему прислушивались другие князья и правители сопредельных стран — и сам Всеволод Чёрмный, и глава Мономашичей Мстислав Удатной, и даже венгерский король Андрей II.
А вот после смерти Всеволода Юрьевича положение «второго Всеволода» в Киеве сразу же пошатнулось. Да и обстоятельства складывались против него. Известие о расправе в Галиче над его двоюродными братьями потрясло киевского князя. Причём потрясло настолько, что он обвинил в случившемся Ростиславичей, которые вряд ли имели к галицкой трагедии прямое отношение.
— Братью мою повесили вы в Галиче, яко злодеев, и положили укор на всех. И нету вам части в Русской земле!
Когда-то с похожим требованием обратился к князьям Ростиславичам Андрей Боголюбский — и это привело к войне, закончившейся жестоким поражением владимирского «самодержца». В той давней войне Ольговичи выступали его союзниками. Теперь глава Ольговичей сам начинал войну с «Ростиславлими внуками», изгоняя их из «Русской», то есть в данном случае Киевской, земли.
Слова его прозвучали либо ещё при жизни Всеволода Большое Гнездо — и тогда киевский князь мог опираться на авторитет и моральную поддержку своего тёзки, либо в ближайшие недели после его смерти — и тогда он крупно просчитался. Впрочем, просчитался Всеволод Чёрмный в любом случае. Отбирая у «Ростиславлих внуков» принадлежавшие им ближние к Киеву города (Вышгород, Белгород и другие), он ломал ту политическую конструкцию, которая худо-бедно обеспечивала его собственное положение в качестве киевского князя.
Самым сильным в поколении «Ростиславлих внуков» был князь Мстислав Удатной, княживший в Новгороде. К нему и обратились его родичи. «Того же лета, — читаем в летописи, — прислали внуки Ростилавли в Новгород к Мстиславу Мстиславичу: “Се не творит нам Всеволод Святославич части в Русской земле. А поиди, поищем своей отчины!”»73. Этот призыв нашёл отклик у новгородского князя. 8 июня 1212 года, то есть уже после смерти Всеволода Большое Гнездо, Мстислав Мстиславич во главе новгородской рати выступил к Смоленску, а из Смоленска вместе с другими «Ростиславлими внуками» — Мстиславом Романовичем, Владимиром Рюриковичем, братьями Константином и Мстиславом Давыдовичами, а также примкнувшим к ним Ингварём Ярославичем Луцким — двинулся к Киеву. У Вышгорода войско Ольговичей было разбито; Всеволод Святославич, «не утерпя», бежал за Днепр «с братьею своею», причём и здесь при переправе многие из его людей «истопоша». Войско Ростиславичей осадило Чернигов, «и много зла створиша, и пригород пожгоша, и села», но «потом управишяся и целовавши крест межи собою, разидошяся»74. Заметим, что о недавнем киевском князе Рюрике Ростиславиче, волею судеб оказавшемся в черниговском лагере, ни «Ростиславли внуки», ни Ольговичи даже не вспоминали. Равно как не упоминается при описании этой войны и один из старших «Ростиславлих внуков» князь Ростислав Рюрикович.
К тому времени Всеволода Святославича уже не было в живых. Он ненамного пережил своего владимирского тёзку и умер в Чернигове во время осады города летом или в начале осени 1212 года. Киевский же стол занял после него сначала Ингварь Ярославич — на время, а затем — уже надолго, до своей трагической гибели на реке Калке в 1223 году, — князь Мстислав Романович Старый.
Старший сын
Своё прозвище князь Всеволод Юрьевич получил, как известно, по многочисленности потомства. Впервые — в форме «Великое Гнездо» — прозвище это появляется в памятнике новгородского происхождения — «Родословии великих князей русских», которое помещено в той же рукописи середины XV века, что и Новгородская Первая летопись младшего извода75.
Подобные прозвища редко возникают при жизни. Чтобы понять, насколько могуч тот ствол, от которого суждено разрастись родословному древу русских государей, нужно немалое время, исчисляемое веками. Отец Всеволода Юрий Долгорукий имел ещё больше сыновей — одиннадцать против восьми у сына. Однако его «Великим Гнездом» не называли, ибо прочие ветви его рода — идущие и от его старшего сына Ростислава, и от Андрея Боголюбского, и от других — со временем пресеклись, и лишь потомство Всеволода дало обильные всходы. «Сей есть Всеволод всем русским нынешним князьям отец, зовомый Великое Гнездо» — так напишет о Всеволоде Юрьевиче в XVI веке тверской летописец76. И это будет правда, ибо именно Всеволода почитали своим прародителем и московские, и тверские, и суздальские, и нижегородские князья (потомки его сына Ярослава), и ростовские и белозёрские (потомки старшего сына Константина), и юрьевские (потомки Святослава), и стародубские (потомки младшего, Ивана).
