20 марта 1155 года, в Вербное воскресенье — последнее перед Пасхой, Юрий Долгорукий в третий и последний раз победителем вступил в Киев. Своих сыновей он наделил ближними к Киеву городами: старший, Андрей, был посажен в Вышгороде, Глеб остался в Переяславле-Южном, Борис получил Туров, Василько — Поросье (земли по реке Рось, притоку Днепра, с центром в Юрьеве или Каневе — главном городе на границе со Степью). Что же касается самых младших его сыновей — Михалка и только что родившегося Всеволода, то отец оставил их вместе с матерью в Суздальской земле. Именно их Юрий видел в будущем преемниками здесь своей власти. Судя по позднейшему припоминанию летописца, перед самым уходом на юг князь привёл жителей Суздаля, Ростова, Переяславля-Залесского и других городов к крестному целованию в том, что после его смерти именно его младших сыновей примут они на княжение, и все эти города «и вся дружина» действительно целовали крест Юрию «на менших детех, на Михалце и на брате его»⁷.

Точно так же Юрий поступил и раньше, в 1149 году, когда в первый раз стал киевским князем. Тогда он тоже наделил старших сыновей волостями в Южной Руси, а на княжении в Суздале оставил одного из младших, родившихся во втором браке, а именно Василька. И тогда, и теперь Юрий рассматривал Суздальское княжество лишь как базу для борьбы за юг, и прежде всего за Киев. Именно там, на юге, видел он будущее своих старших сыновей; Суздальская же земля представлялась ему чем-то второстепенным, не вполне достойным их. В этом была главная ошибка Юрия, его главная беда. Но вместе с тем забота о Суздальской земле — пускай всего лишь как о военной и экономической базе, как об источнике людских и финансовых ресурсов — стала его главной заслугой, в конечном счёте обессмертившей его имя.

Михалко, десятый сын Юрия Долгорукого, был несколькими годами старше Всеволода⁸. Юрьева княгиня с двумя малолетними детьми на руках недолго оставалась в Суздальской земле. Вскоре после того, как муж её утвердился на киевском престоле, она отправилась на юг. Княгиня выбрала для себя и своих детей тот же маршрут, что и Юрий, — через Смоленск. Надо полагать, что возвращаться через владения черниговских князей — пускай теперь и союзников её мужа — княгиня посчитала для себя опасным. Летопись, как обычно, называет княгиню не её личным именем, а по имени мужа — Гюргевая (то есть Юрьева). «В то же время приде Гюргевая ис Суждаля Смоленьску и с детми своими к Ростиславу», — сообщает киевский летописец⁹. Смоленский князь Ростислав Мстиславич встретил «стрыиню», то есть тётку, с подобающими почестями и лично сопроводил её и её маленьких сыновей в Киев к мужу: «пойма стрыиню свою с собою и поиде к строеви (дяде. — А. К.) своему со всим полком своим. И приде к строеви своему Дюргеви (Юрию. — А. К.) в Киев, и тако обуястася с великою любовью и с великою честью, и тако пребыша у весельи».

Так семья после короткой разлуки воссоединилась. Но «веселие» их не обещало быть долгим. Положение Юрия в Киеве только на первый взгляд казалось прочным. Удержать стольный город Руси он мог, лишь опираясь на союз с противостоящими друг другу княжескими группировками — прежде всего черниговскими князьями, с одной стороны, и князьями «Мстиславова племени», наследниками умершего Изяслава Мстиславича, — с другой. Однако князья, входившие в эти группировки, преследовали свои цели, отнюдь не совпадавшие с тем, что мог предложить им Юрий. Так, черниговский князь Изяслав Давыдович, однажды уже побывавший на «златом» киевском престоле, мечтал вернуться на него, считая себя ничуть не «младше» Юрия и не менее его достойным «старейшинства» среди русских князей; сыновья же Изяслава Мстиславича, Мстислав и Ярослав, не могли удовольствоваться на двоих доставшимся им Луцком, стремясь к большему, и главное — к возвращению себе Волыни, которую после смерти их отца занял их дядя, младший сын Мстислава Великого Владимир («Матешич», как его называли, — то есть сын второй жены Мстислава Великого, мачехи остальных Мстиславичей). Умиротворить их Юрий пытался за счёт князей Черниговского дома, а для того, чтобы заручиться поддержкой последних, ему приходилось ущемлять интересы племянников. Получался замкнутый круг, вырваться из которого Юрий так и не сможет. Действуя не слишком продуманно, он добьётся лишь того, что его противники — и черниговские князья, и братья Изяславичи, и даже миролюбивый Ростислав Смоленский — объединятся против него самого.

Лучше других понимал расклад сил и бесперспективность и ненужность удержания Киева старший сын Юрия Долгорукого Андрей. Княжение в Вышгороде совершенно не устраивало его. Андрей добивался передачи ему удела в Северо-Восточной Руси, в исконных отцовских владениях, где он мог чувствовать себя полновластным хозяином, не отвлекаясь на постоянную изнурительную борьбу с другими князьями. Отец считал по-другому, и осенью 1155 года князь Андрей Юрьевич самовольно, «без отча повеления», покинул Вышгород и отправился на родной север. Там он обосновался недалеко от Владимира на Клязьме, в собственной резиденции — Боголюбове. Именно по названию этой княжеской резиденции он получил то имя, под которым вошёл в историю, — Андрей Боголюбский.

Андрей во многом оказался проницательнее отца и глубже, чем тот, понял суть происходивших на Руси изменений. Владение Киевом сулило внешний блеск и великолепие, но было сопряжено с огромными трудностями, экономическими и политическими потерями, далеко не всегда оправданными. Для того, чтобы удерживать этот город, требовались колоссальные средства, постоянная готовность к компромиссу, к отражению внезапного нападения того или иного князя, к удовлетворению чужих притязаний на тот или иной город. Ещё важнее было другое. За прошедшие десятилетия произошло значительное усиление новых княжеских центров — таких как Смоленск, Галич, Волынь, Рязань или Суздаль. В отличие от Киева, они развивались последовательно и динамично, не испытывая (или испытывая в меньшей степени) столь резкую смену князей и проводимого ими политического курса, не становясь ареной борьбы противоборствующих княжеских династий. И князь, поставивший на карту всё ради княжения в Киеве, оказывался заложником этой ситуации, проигрывал соперникам в возможности совершения манёвра, в возможности свободно распоряжаться ресурсами собственного княжества. Андрей, очевидно, хорошо понимал это — и тогда, когда звал отца уйти в Суздаль после поражения от Изяслава Мстиславича летом 1151 года, и теперь, когда отец его стал-таки киевским князем.

По свидетельству одного новгородского источника XV века, инициаторами его ухода стали его шурья Кучковичи¹⁰ — братья его первой супруги (на которой его женил Юрий, убив, по преданию, за какую-то провинность отца невесты, некоего Кучку, или Кучка, первого владельца Москвы). Очевидно, Андрей сумел найти общий язык и с собственно суздальскими и ростовскими боярами, которые готовы были поддержать его. Местной знати едва ли могло прийтись по душе недавнее распоряжение Юрия о передаче княжения младшим сыновьям, ещё «пелёночникам», от лица которых править землёй должны были княжеские наместники и тиуны. Получалось, что Суздальская земля фактически оказывалась без князя (тем более после отъезда княгини с детьми в Киев), а это заметно ущемляло права местного боярства, ибо наличие собственного князя всегда повышало статус той или иной волости; отсутствие же оного, напротив, превращало её в неизбежный объект притязаний со стороны других князей. Утверждение Юрия Долгорукого в Киеве грозило восстановлением экономической и политической зависимости Северо-Восточной Руси от Киева, которую в своё время уничтожил сам Юрий. Если бы осуществился его замысел и в Суздале сели на княжение его младшие сыновья (или, тем более, его посадники), а в Киеве — кто-то из старших, поток «залесской» дани неизбежно вновь устремился бы на юг — как это и было во времена молодости Юрия Долгорукого. Это важное обстоятельство нам надо непременно учитывать, когда мы будем говорить о последующей судьбе младших братьев Андрея, и прежде всего героя нашей книги — Всеволода.