Похожая судьба могла ждать и малолетнего сына князя Михалка Юрьевича, ещё одного «сыновца» Всеволода. Тот факт, что основные русские летописи ни разу не упоминают его имя, отнюдь не свидетельствует о том, что такого князя не существовало в действительности, как иногда считают. Борис Михалкович был младше Юрия Андреевича и — в отличие от своего двоюродного брата — никак не успел проявить себя на княжеском поприще до смерти отца — а ведь только в таком случае его имя могло попасть в летописи. А вот во внелетописном (хотя и связанном с летописной традицией и вошедшем в отдельные летописные своды) памятнике — «Сказании о верных святых князьях русских» — его имя осталось²⁰.

Места в княжеской иерархии этому князю при Всеволоде Юрьевиче тоже не нашлось. Можно было бы предположить, что и Борис Михалкович, чуть повзрослев, вынужден был удалиться в изгнание. Но это, вероятно, не так. Среди гробниц владимирского Успенского собора, описанных в последней четверти XVII века, упомянута гробница князя Бориса Михайловича, и очень похоже, что принадлежала она не кому иному, как сыну Михалка Юрьевича²¹. Получается, что племянник Всеволода пребывал во Владимире — что называется, на глазах у дяди. А вот на каком положении — остаётся только гадать.

Это те два примера, о которых мы знаем. Могли ли быть и другие? Вполне возможно — ибо далеко не обо всех русских князьях того времени сохранились хоть какие-нибудь сведения в источниках — как русских, так и иностранных. Так, например, мы ничего не знаем о внуке Андрея Боголюбского Василии, сыне князя Мстислава Андреевича. Он родился в 1170/71 году, за год до смерти отца, и... тоже исчез со страниц летописи. Вероятнее всего, княжич умер ещё ребёнком. Или, может быть, разделил судьбу дяди?..

Разумеется, с самых первых лет своего княжения во Владимире Всеволод не мог не задумываться над тем, кто унаследует его власть. Долгое время у них с Марией рождались только девочки. Но оба были молоды, княгиня отличалась завидным чадородием, исправно, год за годом, приносила потомство — и в том, что рано или поздно у неё родится мальчик, сомнений не возникало. И действительно, 18 мая 1185 года на свет появился первенец Всеволода, наречённый Константином (это имя стало для него и княжеским, и крестильным). Правда, двое следующих сыновей Всеволода умерли в младенчестве: родившийся 2 мая 1186 года Борис умер в следующем, 1187 году, а Глеб, дата рождения которого неизвестна, — 29 сентября 1188-го. Однако и эти несчастья стали лишь эпизодами в счастливой семейной жизни княжеской четы. Дальше мальчики будут появляться на свет здоровыми, один за другим, что, собственно, и принесёт Всеволоду его знаменитое прозвище.

Поход в Волжскую Болгарию в 1183 году — самое масштабное военное предприятие князя Всеволода Юрьевича. Понятно, что поход этот стал возможен только после того, как Всеволод упрочил своё положение на владимирском престоле и урегулировал отношения с другими князьями — а значит, мог рассчитывать на их поддержку.

Наступившая в русских землях относительная стабильность дала возможность князьям успешно действовать сразу на нескольких внешнеполитических направлениях. Причём направления эти были, так сказать, поделены между ними: «западное» досталось смоленским Ростиславичам, «южное» — великому князю Святославу Всеволодовичу и отчасти его союзнику и соправителю Рюрику Ростиславичу; «восточное» же — Всеволоду Юрьевичу.

Стоит напомнить о том, что само Древнерусское государство возникло когда-то как военно-торговая «корпорация» князей на важнейших путях Восточной Европы — по Днепру из «Варяг в Греки» и по Волге из «предела Симова», то есть из стран Востока, в Северную Европу. Затем оба пути были перекрыты: половцами на юге и волжскими болгарами на востоке. Войны с половцами занимают всю историю Руси со второй половины XI века. В 80-е годы XII века её возглавил ставший великим князем Киевским Святослав Всеволодович — и это несмотря на установившиеся у него тесные связи сразу с несколькими половецкими ордами (а может быть, как раз и благодаря им). В это время русские князья предпринимают отчаянную попытку вернуть себе давно утраченные пути на юг — «поискати», по выражению автора «Слова о полку Игореве», «града Тьмутороканя» — то есть древней Тамани, бывшего русского Тьмутороканского княжества. Попытка эта, как известно, закончилась крахом, но сам её факт, сама мечта о столь отдалённой цели говорят о многом.

Волжская же Болгария — так сложилось ещё со времён Юрия Долгорукого — оказалась основным торговым партнёром и, соответственно, основным конкурентом и военно-политическим противником Суздальской Руси. Главный путь княжества — по Волге, и, в частности, тот его участок, который проходил от Ярославля до Городца Радилова (а это важнейшие города Суздальской земли), — оказывался уязвимым со стороны болгар в случае прямого столкновения с ними. В отношениях с Болгарским государством Всеволод Юрьевич выступил как прямой продолжатель своих предшественников, и прежде всего старшего брата Андрея Боголюбского, при котором Владимиро-Суздальское княжество перешло в наступление на восточном направлении. Во многом это объяснялось тем, что при Андрее, а затем и при Всеволоде торговые пути по Волге заметно оживились. А ещё тем, что власть владимирских князей распространилась на восток и северо-восток — почти к самым границам Волжской Болгарии, а также «за Волок», то есть в тот регион, откуда на рынки Европы поступала основная масса пушнины — главнейшего и ценнейшего продукта, обладание которым представляло стратегический интерес для правителей как Северной и Северо-Восточной Руси, так и Волжской Болгарии. В борьбе за доступ к этим богатствам Владимиро-Суздальское княжество постоянно сталкивалось ещё и с Великим Новгородом — и мы уже говорили о том, что одной из причин походов Всеволода Юрьевича на Новый Торг (Торжок) было то, что сидевший здесь князь взимал дани «по Мете и за Волоком», а значит, имел возможность контролировать один из торговых путей, по которым этот товар шёл на европейские рынки.

Новгородские и владимиро-суздальские «данщики» сталкивались и севернее — на Сухоне и Северной Двине. Но дальнейшему продвижению тех и других на север и северо-восток мешала Волжская Болгария, чьи правители ещё раньше поставили под свой контроль эти земли. С таким положением дел Всеволод не желал мириться, а потому принимал свои меры. В одной из поздних летописей — так называемой Вычегодско-Вымской (она же Мисаило-Евтихиевская), конца XVI — начала XVII века, — сообщается об основании великим князем Всеволодом Юрьевичем в 1178 году на устье реки Юг при слиянии её с Сухоной города Гледена — легендарного предшественника Великого Устюга²²; именно отсюда, а затем и из основанного в четырёх «стадиях» от Гледена Устюга шли дани по Двине, Вычегде, Сухоне и Югу, а также, как сказано в том же источнике, из «Великой Перми» — сказочной «Биармии» скандинавских саг и «страны Вису» восточных — обиталища мифических людей, обладающих несметными сокровищами. Конечно, названная в летописи точная дата, как и личное участие князя в закладке нового города, представляются сомнительными (хотя нельзя не отметить, что как раз в 1178 году у Всеволода могло найтись время для похода на Сухону). Но вот основание города на Юге (Сухоне) при Всеволоде, и притом в первый период его владимирского княжения, кажется вполне вероятным, ибо напрямую связано с военным противостоянием с болгарами. Не случайно уже после смерти Всеволода болгары попытаются уничтожить возникший здесь русский город: в 1218 году им удастся захватить и разорить Устюг.

Начиная войну с Болгарским царством, Всеволод брал пример с Андрея Боголюбского, организовавшего за двадцать лет до него, в 1164 году, большой поход на болгар и взявшего «град их славный Бряхимов» на Каме. Для Андрея это военное предприятие носило прежде всего идеологический характер — как часть общехристианской войны с «сарацинами», своего рода крестовый поход, в который он выступил из Ростова чуть ли не «в един день» с императором Мануилом, выступившим против «сарацин» из Царьграда. Для Всеволода религиозная сторона была, несомненно, тоже важна. И хотя в летописном рассказе она не нашла такого же отражения, как в текстах, посвящённых войне Андрея, мотив войны за веру звучал и во время подготовки к походу, и во время самого похода.