Но для войны имелись и более прозаические причины. Историк XVIII века В. Н. Татищев так объяснял их. Волжские болгары, имея «непрестанной торг» с «Белой Русью» (то есть с Северо-Восточной Русью, по терминологии автора), «множество привозили яко жит (хлеба. — А. К.), тако разных товаров и узорочей», продавая их в русских городах по Волге и Оке. Но русские, «собрався тайно, по Волге купцов болгарских грабили, а потом по Волге сёла их и городы разоряли, о чём болгары два раза присылали Всеволода о управе просить. Но понеже люди те были резанцы, муромцы и других градов неведомые, не мог Всеволод никакой управы учинить, только во все свои области послал запресчение, чтобы таких разбойников, ловя, приводили; а ловить их по Волге не послал, чем болгоры озлобясь, собрав войска великие, пришли в лодиях по Волге и берегом в области белоруские, которые около Городца, Мурома и до Резани великое разорение учинили». Всеволод отправил против них свои войска, но те «для множества их» противостоять болгарам не могли, но сами (болгары?), «набрав множество в плен людей и скота, возвратились». «Вельми оскорбяся сим и желая болгарам отмстить», Всеволод и начал войну, предварительно договорившись о совместных действиях с другими князьями, и прежде всего со Святославом Всеволодовичем23.
Источник своих сведений Татищев не назвал, их достоверность, как всегда, вызывает сомнения. Из сохранившихся летописей нам не известно ни о переговорах Всеволода Юрьевича с болгарскими послами, ни о нападении болгар на города его княжества, равно как и на рязанские или муромские, ни о столкновениях с болгарами владимирских войск. Однако мелкие конфликты всегда предшествуют большой войне. Наверное, что-то подобное имело место и в этом случае.
Подобно Андрею, Всеволод смог придать войне общерусский характер, умело разыграв всё ту же религиозную карту борьбы с «погаными» и «бохмитами» (магометанами). Созданная им коалиция князей оказалась даже большей, чем у брата. В неё вошли не только «подручные» Всеволоду рязанские и муромские князья, но и союзники из Киева и «Русской земли» — младшие князья из числа Ольговичей и Ростиславичей. Помимо самого Всеволода, в походе приняли участие его племянник Изяслав Глебович из Русского Переяславля, сын Святослава Всеволодовича Владимир, сын смоленского князя Давыда Ростиславича Мстислав, а также рязанские князья Роман, Игорь, Всеволод и Владимир Глебовичи и муромский князь Владимир Юрьевич24. Автор Киевской летописи рассказал о том, как Всеволод присылал за помощью к Святославу; тот отпустил в поход сына Владимира, сопроводив его соответствующим наставлением, обращённым к Всеволоду:
— Дай Бог, брате и сыну, во дни наши нам створити брань на поганыя!
К весне войска выступили в поход. Основная их часть двигалась, вероятно, по Клязьме и Оке и далее от Городца Радилова вниз по Волге; участие же в походе особого белозёрского полка свидетельствует о том, что другая часть войска следовала по Волге через Ярославль25. Точные даты приведены только у Татищева. По его сведениям (опять-таки не известно, насколько достоверным), 20 мая Всеволод с князьями, после пятидневного пирования во Владимире, отправился в Городец, куда уже собрались войска. 8 июня судовая рать подошла к острову Исады на Волге (у Татищева: Сады), где их дожидалось конное войско.
Болгарский поход подробно описан в летописях, причём главные из них, Лаврентьевская и Ипатьевская, взаимно дополняют друг друга. Речная рать плыла в «насадах», или стругах, — гребных беспалубных судах с низкой осадкой и высокими, «насаженными» бортами, и «галеях» — более совершенных, «византийских» судах, оснащённых, наряду с вёслами, ещё и парусами. Конная же следовала по берегу. Вскоре войска дошли до места, «идеже остров, нарицаемый Исады». Напрасно было бы искать на Волге остров с таким именем: этим словом («исады», или «исад») в древней Руси обозначали пристань, место стоянки или прибрежный посёлок. Летописец уточняет: остров, у которого пристали и где высадились на берег русские, находился против устья Цевцы — но и река с таким именем также неизвестна, и какой из притоков Волги имел в виду летописец, мы в точности не знаем, хотя предположений на этот счёт в литературе было высказано немало. Кажется очевидным, что встреча русского флота и конницы должна была состояться ниже места впадения Камы в Волгу — в противном случае при движении к основным центрам Болгарского государства русским пришлось бы форсировать ещё и Каму. Но вряд ли намного ниже. Именно напротив Камского устья находилось наиболее удобное место для переправы войск. В старину здешняя местность называлась Переволокой и была известна удобной переправой («переволокой») через Волгу. До образования гигантского Куйбышевского водохранилища здесь имелось несколько островов, более или менее подходящих для стоянки русского флота; один из них, вероятно, и был выбран русскими[20].
Далее войско вновь разделилось. Ладьи и галеи были оставлены у Исад. Для их охраны Всеволод выделил белозёрский полк во главе с воеводами Фомой Лазковичем (в разных летописях: Ласковичем или Назковичем, Назаковичем) и Дорожаем, воеводой его отца, Юрия Долгорукого («то бо бяше ему отень слуга», уточняет летописец). Здесь же остались и иные, не названные по именам воеводы; прочие князья тоже выделили каждый своих людей27. Основная же часть войска двинулась на конях к Великому городу (или «Великому городу Серебряных болгар», как значится в Ипатьевской летописи). Под этим именем, как предположили историки, подразумевалась тогдашняя столица Болгарского царства — город Биляр, расположенный при впадении реки Билярки в Малый Черемшан (который, в свою очередь, впадает в Большой Черемшан — левый приток Волги)28.
Путь их лежал мимо некоего Тухчина городка (отождествляемого исследователями с Кураловым городищем в нынешнем Спасском районе Республики Татарстан). Войска простояли здесь два дня, однако взять город не смогли и на третий день двинулись дальше. Впереди, как всегда, шла сторожа. На пути от Тухчина к Великому городу у русских князей произошла неожиданная встреча. «В поле», то есть на открытой местности, русские сторожа увидели чужую рать — и, посчитав, что это враги, болгары, приготовились к битве. Однако из чужой рати к ним прискакали пятеро мужей и ударили челом князю. Оказалось, что это половцы из какой-то Емяковой орды и они готовы воевать вместе со Всеволодом:
— Кланяются, княже, половцы Емяковы! Пришли есмы с князем Болгарским воевать болгар!
Что за «князь Болгарский» шёл вместе с ними, мы, конечно, не знаем. Полагают, что в это время в Болгарском царстве развернулась междоусобная война29 и некий изгнанный из своих владений болгарский правитель нанял половцев, чтобы с их помощью справиться со своими недругами. Если так, то трудно удержаться от предположения, что Всеволод не случайно выбрал время для своего похода. Очень может быть, что он знал о неурядицах в Болгарской земле и собирался воспользоваться ими.
Во всяком случае, всё складывалось удачно для него. «Здумав с братьею своею и с дружиною», Всеволод привёл новых союзников «в роту», то есть к присяге, проведённой по половецкому обряду (что специально отметил летописец: Всеволод, несомненно, хорошо знал половецкие обычаи). Уже вместе с половцами русские переправились через реку Черемшан, на которой и стояла столица Болгарского царства.
В соответствии с принятой в те века тактикой обороны городов, болгары учинили перед крепостными стенами «оплот», или «твердь», — вал с расположенным на нём частоколом. Всеволод тоже действовал по привычной схеме. В первый же день осады он устроил совет с князьями и старшей дружиной и «нарядил» полки, то есть распределил их по отдельным участкам. «Младшие» князья, как обычно, должны были начать штурм вражеских укреплений. Инициативу проявил князь Изяслав Глебович, племянник Всеволода: «доспев с дружиною», он устремился к вражескому «оплоту» и смял противника, «вогнав» его «за оплот, к воротам городним»: первым «изломи копьё», по выражению летописца. Воодушевлённый успехом, Изяслав продолжил битву возле городских ворот — эта битва и стала для него роковой: «И тут ударили его стрелою сквозь бронь под сердце, и принесли еле живого в товары». («Болгари же тогда напрасно устремишася и многих христиан избиша», — добавляет московский книжник XVI века, может быть, и домысливая ситуацию по собственному усмотрению30.)
