Что же касается «волости» старшего из братьев — Мстислава, то под названием «Отскалана», или «Оскалана», как давно установили историки, надо понимать город Аскалон на юге Палестины (ныне Ашкелон в Израиле, у самой границы сектора Газа), который в августе 1153 года был завоёван иерусалимским королём-крестоносцем Балдуином III. Город этот, «большой и красивый», имел важное значение; как отмечал побывавший здесь как раз в 60-е — начале 70-х годов XII века еврейский путешественник из Кастилии раби Вениамин, «сюда стекаются для торговли со всех сторон, так как он (город. — А. К.) лежит на границе земли Египетской»²². В начале 1160-х годов, когда Юрьевичи прибыли в Византию, император Мануил успешно воевал в Палестине; результатом его наступления против сарацин стал «известного рода сюзеренитет», установленный им над Иерусалимским королевством²³. Вероятно, русский князь мог быть отправлен императором в недавно отвоёванные у мусульман области Палестины — но, конечно же, не в роли владельца Аскалона (таковым в указанное время был родной брат короля Балдуина Амальрик), а скорее в роли представителя императора, наделённого какими-то не вполне ясными для нас, но вполне определёнными для него самого полномочиями²⁴.

Всеволод по малолетству никаких городов или «волостей», разумеется, не получил. Вероятно, он находился при брате Василии, на Дунае, поближе к русским границам (прямо об этом сообщают только отдельные поздние летописи, в частности два кратких летописца первой трети XVI века)²⁵. Никакими иными сведениями о его пребывании в пределах Византийской империи мы не располагаем. Да и сколько оно продлилось, тоже неизвестно. Судя по тому, что владения князя Василька Юрьевича на Дунае около 1165 года были переданы какому-то Владиславу, сам Василько к тому времени скончался: во всяком случае, на Русь он не вернулся. По-видимому, не вернулся на Русь и другой их брат, Мстислав. (Иногда полагают, что именно его византийский историк Иоанн Киннам назвал Владиславом²⁶; однако каких-либо серьёзных оснований для этого нет: мы знаем далеко не всех русских князей того времени, да и сходство между именами не слишком велико.) По всей вероятности, умерла в Византии и мать Всеволода, «княгиня Гюргевая». Так Всеволод оказался единственным из князей-изгнанников, кому удалось вернуться на родину. Но вернуться, потеряв самых близких ему людей, да ещё в таком юном, едва-едва отроческом возрасте! Конечно, он находился на попечении кого-то из своих «дядек», наставников — вероятно, из числа тех «передних мужей» своего отца, которые так же, как и он, были изгнаны из Суздальской земли Андреем Боголюбским. Но чувство сирости и одиночества, равно как и чувство беззащитности будут сопровождать княжича неотступно.

Путь Всеволода из Подунавья на Русь, по всей вероятности, оказался непростым. Если принимать на веру указание новгородской статьи «А се князи русьстии» (читающейся в той же рукописи XV века, что и Новгородская Первая летопись младшего извода), то получается, что княжич побывал в Солуни (греческих Салониках, или Фессалониках) — довольно далеко от Дуная («...приде из замория из Селуня», — читаем в источнике)²⁷. В этом городе был погребён святой Димитрий, небесный покровитель Всеволода Юрьевича, а потому княжич не мог не стремиться сюда. Правда, новгородский книжник путается в датах, и его упоминание Солуни может быть простой ошибкой. Опять же гипотетически истолковывая свидетельство другого источника — на этот раз западного, историки предположили, что княжичу пришлось пробираться домой через охваченную войной Венгрию, прибегнув к помощи сначала чешского короля Владислава II (между прочим, союзника прежнего киевского князя Изяслава Мстиславича), а затем германского императора Фридриха I Барбароссы. Дело в том, что летом 1165 года, «примерно на праздник святого Петра», то есть около 29 июня, где-то на Дунае король Владислав «представил пред очи» императора Фридриха «кого-то из мелких русских королей», который тогда же был приведён в подчинение императору²⁸. Более об этом «русском короле» в источниках ничего не сообщается, имя его не названо. Может быть, речь идёт о десятилетнем Всеволоде? И не по причине ли своего юного возраста и зависимого от братьев положения он был тогда назван «мелким»? Находясь ещё при старшем брате, предполагают историки, Всеволод мог принимать участие в византийско-венгерской войне, а после заключения в 1164 году мира между двумя государствами — искать помощи для возвращения на родину у западных монархов²⁹. Позднее, когда Всеволод Юрьевич станет великим князем Владимирским, император Фридрих будет поддерживать с ним самые добрые отношения — об этом мы ещё будем говорить в книге. Так может быть, их сотрудничество имело своим источником встречу на Дунае в далёком 1165 году?

Впрочем, и это тоже не более чем догадка, с трудом претендующая на то, чтобы признать её фактом. Достоверно же нам известно лишь одно: зимой 1168/69 года четырнадцатилетний княжич определённо находился на Руси. Скорее всего, он пребывал в Южном Переяславле, у брата Глеба. Путь в Суздаль по-прежнему был для него закрыт. Однако Андрей приветил, наконец, младшего брата и включил его в свои политические расчёты.

К тому времени, когда Всеволод вернулся на Русь, ситуация здесь изменилась кардинально. 14 марта 1167 года умер князь Ростислав Мстиславич — едва ли не последний из киевских князей, чей авторитет признавался всеми и чьё старейшинство ни у кого не вызывало сомнений. Киевский стол занял его старший племянник, князь Мстислав Изяславич, сын прежнего киевского князя Изяслава Мстиславича.

При жизни Ростислава Киевского Андрей неукоснительно соблюдал заключённый между ними договор. Теперь же он оказался свободен от прежних обязательств. А значит, мог смело вмешиваться в борьбу других князей, в том числе и на юге. Самому Андрею Киев по-прежнему был не нужен, и сам он не претендовал на него. Но он почувствовал, что может претендовать на роль верховного арбитра в княжеских спорах, больше того — на роль вершителя судеб прочих князей. Ибо теперь он оказывался старше большинства из них — и по возрасту, и по своей принадлежности к поколению внуков Владимира Мономаха, и по авторитету, который у него был. Споры же между князьями начались очень скоро.

Это не удивительно. Смерть киевского князя всегда приводила к борьбе за киевский стол, к перераспределению волостей между князьями, и недовольных таким переделом всегда было больше, чем тех, кого устраивало новое положение дел.

«Яблоком раздора» для князей в очередной раз послужил Новгород, в котором, по договорённости с Андреем, княжил сын Ростислава Мстиславича Святослав. Летом 1167 года в Новгороде начались беспорядки, Ростиславич бежал из города, и новгородцы решили просить себе в князья сына нового киевского князя, юного Романа Мстиславича (он вступит в город после долгих мытарств лишь в апреле следующего, 1168 года). Святослав Ростиславич обратился за помощью к Андрею Боголюбскому. Андрей считал себя гарантом договора, по которому Ростиславов сын сидел в Новгороде, а потому поспешил предоставить ему военную помощь. Так обозначился союз Андрея со смоленскими Ростиславичами — многочисленным и очень влиятельным княжеским кланом. Очевидно, Ростиславичи тогда же согласились признать Андрея «в место отца», и это стало одним из условий договора. Сделать это им было тем проще, что Андрей приходился им двоюродным дядей. Когда-то Ростислав Мстиславич точно так же согласился признать «в отца место» своего дядю, Юрия Долгорукого. Его сыновья должны были последовать этому примеру.

Андрей умело использовал и внутренние противоречия между южнорусскими князьями. Весной 1168 года Мстислав Изяславич одержал самую громкую из своих побед — над половцами. В организованном им походе участвовали многие князья, в том числе брат Андрея Глеб Переяславский и сын Ростислава Мстиславича Рюрик. Однако при дележе добычи между князьями начались споры и обиды. К тому же Мстислав был крут — напоминая этим Андрея Боголюбского: он тоже изгнал из Киева старых бояр своего отца, а те сумели оклеветать его перед двоюродными братьями, наговорив, будто Мстислав хочет схватить Ростиславичей (хотя Мстислав «ни мысли таковой не имеяше в сердци своём» — свидетельствует киевский летописец).