Этот монастырь Мария строила для себя. Она тяжело болела последние годы и готовилась тоже принять здесь иноческий образ, а потом и найти последнее пристанище. Так и случится — но ещё до неё в основанном ею монастыре, в соборе Успения Пресвятой Богородицы, будут похоронены близкие ей люди, представительницы женской части княжеского семейства: сначала её сестра, а затем, 30 декабря 1204 года, одна из дочерей, Елена.

Получилось так, что Киевская летопись, которая велась непрерывно на протяжении более чем двух столетий, оказалась незаконченной. Она обрывается рассказом о киевских событиях 1198/99 года: зимой у великого князя Рюрика Ростиславича родилась внучка Евфросиния; в том же году Рюрик выдал замуж свою дочь Всеславу — в Рязань, за князя Ярослава Глебовича; 10 июля заложил каменную стену киевского Выдубицкого монастыря, дабы защитить главную монастырскую церковь во имя Архангела Михаила от подмывания водами Днепра; 24 сентября того же 1199 года стену освятили, и было устроено пышное празднество, по случаю чего выдубицкий игумен Моисей сочинил торжественную кантату, которая и была исполнена монастырским хором¹⁵⁹. Текстом этой кантаты, или торжественным Словом игумена Моисея, летопись и завершается: далее и в Ипатьевском, и в Хлебниковском списках Ипатьевской летописи следует другой памятник — так называемая Галицко-Волынская летопись, посвящённая событиям в Галицкой и Волынской Руси уже после смерти князя Романа Мстиславича.

Продолжить рассказ о княжении Рюрика Ростиславича летописец (а им в этой части Киевской летописи признаётся тот же игумен Моисей) не смог — ибо княжение это оборвалось тоже внезапно. А потому обо всём, что происходило тогда в Киеве и соседних землях, мы узнаём из северорусских летописей, довольствуясь приведённой в них и вряд ли вполне объективной версией.

«Того же лета вста Рюрик на Романа» — так начинается в Суздальской (Лаврентьевской) летописи рассказ о возобновлении войны между двумя сильнейшими князьями Южной Руси — бывшими тестем и зятем: Рюриком Ростиславичем Киевским и Романом Мстиславичем, объединившим к тому времени под своей властью Волынское и Галицкое княжества. Чрезмерное усиление бывшего зятя напугало Рюрика; потому-то он и решил начать против него войну. Рассказ этот датируется 1201/02 годом — скорее всего, зимой, судя по тому, что о следующем событии года говорится как о случившемся «тое же зимы»¹⁶⁰.

Расстановка сил, состав княжеских коалиций в этой войне кардинально поменялись. Рюрик привлёк на свою сторону черниговских Ольговичей. Главой черниговского клана к тому времени стал Всеволод Чермный, сын бывшего великого князя Киевского Святослава Всеволодовича. Рюрик много лет совместно правил Русской землёй с его отцом — а потому мог рассчитывать и на союз с сыном. А вот со Всеволодом Суздальским он свои действия, кажется, не согласовал. Всеволод наблюдал за происходящим со стороны. Роль старшего среди всех русских князей позволяла ему оставаться над схваткой и в решающий момент принять сторону того, чья победа казалась ему выгоднее.

В состав огромного Рюрикова войска вошли также «чёрные клобуки» и дружины из ближних к Киеву городов. Но действовал Рюрик Ростиславич очень медленно. И Роман сумел опередить его. Каким-то образом он заранее узнал о планах тестя (вероятно, у него нашлись осведомители в ближайшем окружении Рюрика). И пока враждебное ему войско только готовилось к выступлению из Киева, он, собрав галицкие и волынские полки, совершил стремительный бросок на Киев.

Тогда-то и выяснилось, насколько слабым и ненадёжным было войско, собранное киевским князем. Наверное, Роман не скупился на посулы союзникам Рюрика. И большинство из них предпочло перейти на его сторону ещё до начала военных действий. Первыми это сделали «Владимиричи» — сыновья князя Владимира «Матешича», находившиеся в подчинении у Рюрика. Их судьбы давно разошлись с судьбой их брата Ярослава, свояка Всеволода Большое Гнездо, который выбрал себе другого покровителя. Но к 1201 году, после смерти сначала сыновей, а потом и жены, Ярослав лишился поддержки владимирского князя и тоже обосновался на юге. Здесь он, по-видимому, и сблизился с братьями и их покровителем Рюриком Ростиславичем, а потом — опять-таки вместе с братьями — перешёл на сторону другого, более сильного князя (несколькими годами позже мы встретим его в Вышгороде, одном из главных городов Киевской земли, который он, по-видимому, получил уже от Романа). За Владимировичами последовали «чёрные клобуки», некогда воевавшие под началом Романова отца, Мстислава Изяславича, а затем и остальные: все они, «совкупившеся, ехаша к Роману, и что городов русских, и из тех людье ехаша к Роману...». Рюрик и его союзники Ольговичи не успели даже покинуть Киев. Они надеялись отсидеться в городе, но Роман вступил в переговоры с киевлянами, и те отворили ему городские ворота. Роман занял Подол — низменную часть Киева, блокировав Верхний город — Гору. И Рюрику ничего не оставалось, как принять условия капитуляции, продиктованные ему бывшим зятем: «...и послал (Роман. — А. К.) на Гору к Рюрику и ко Ольговичам, и водил Рюрика к кресту и Ольговичей, а сам к ним [крест] целовал же, и отпустил Рюрика во Вручий, а Ольговичей за Днепр, к Чернигову...»

Так Рюрик потерпел жестокое поражение. Из его обширных владений ему был оставлен лишь Вручий — город, давно уже ставший его резиденцией. Черниговские же князья довольствовались тем, что отказались от союза с ним, сохранив за собой свои волости: на их земли никто из киевских князей не покушался.

Занимать киевский стол Роман не хотел. Подобно суздальским князьям, он предпочитал ведать киевскими делами издалека, оставаясь в своём княжестве. Для Киева же у него нашёлся подходящий князь — его младший двоюродный брат Ингварь Ярославич, князь Луцкий и Дорогобужский, сын Ярослава Изяславича. Последний некогда занимал киевский стол, и это делало княжение его сына вполне легитимным: Киев был для Ингваря «отчиной» и «дединой».

Едва ли и Роман Мстиславич мог согласовать свои действия со Всеволодом Юрьевичем — слишком уж стремительный оборот приняли события¹⁶¹. В Лаврентьевской летописи, однако, всё представлено так, будто решения принимались ими совместно: «...и посадил великий князь Всеволод и Роман Ингваря Ярославича в Киеве». Это известие, как правило, признаётся недостоверным — и именно из-за скоротечности событий и невозможности для Романа послать гонца во Владимир и получить ответ от Всеволода (тем более что в Московском летописном своде конца XV века и некоторых других имени Всеволода нет: распоряжается всем и сажает Ингваря на киевский стол один Роман Мстиславич)¹⁶². Но мы недостаточно хорошо знаем механизмы межкняжеских отношений того времени. Вполне возможно, что в Киеве пребывали особые, доверенные люди князя Всеволода Юрьевича — как раз на такой или подобный ему случаи, — и они обладали необходимыми полномочиями для того, чтобы представлять своего князя, в том числе в церемонии интронизации нового правителя. Так или иначе, но Всеволод Юрьевич признал Ингваря Ярославича в качестве киевского князя. Наверное, он, так же как и Роман, смотрел на Ингваря как на временную, проходную фигуру, понимая, что у того не хватит ни сил, ни возможностей править Киевом самостоятельно. И в этом качестве Ингварь устраивал обоих князей, неожиданно сделавшихся союзниками.

Но княжение Ингваря Ярославича в Киеве продлилось очень недолго.

Рюрик нарушил крестное целование и вновь объединился с Ольговичами. Под следующим годом летопись сообщает о взятии Киева войсками Рюрика Ростиславича и черниговских князей в союзе с половцами, которых в огромном количестве привели с собой Ольговичи. Летописец говорит в этой связи о «всей Половецкой земле», пришедшей к Киеву. Во главе этих бесчисленных орд стояли всё тот же Кончак (напомню, тесть новгород-северского князя Владимира Игоревича) и сын другого давнего врага Руси — Данила Кобякович (к тому времени половцы охотно использовали христианские, русские имена). Трагедия случилась 1 или 2 января 1203 года¹⁶³. Роман Мстиславич пребывал тогда в Галиче. Он недавно вернулся из большого похода на половцев — не донских, но дунайских — и оказать помощь двоюродному брату не мог.