Сама по себе смертельная рана или смерть в бою были обычным делом. («То не дивно есть: в ратях ведь и цари, и мужи погибают!» — восклицал некогда князь Мстислав Владимирович; «Дивно ли, если муж погиб на войне? Так умирали лучшие в роду нашем!» — повторил слова сына Владимир Мономах31.) Но потеря Изяслава в самом начале осады произвела удручающее впечатление на участников похода. «...И бысть печаль велика Всеволоду и всем князьям и дружине уныние» — это уже строки из Ипатьевской летописи.
Тем не менее войска приступили к правильной осаде Великого города, которая продолжалась десять дней.
В это время болгарское войско, собранное из других городов и местностей Болгарской земли, совершило нападение на белозёрский полк, оставленный на Волге. Часть их числом в пять тысяч человек (какие-то «собекуляне» и войска «из Челмата», то есть с Камы, соединившись «с иными болгарами, зовомыми темтюзи», — все эти названия мало что говорят нам) шли в «учанах» (ладьях) по Волге, а другие — на конях — из «Торкского» (как видим, города с таким названием и торкским населением существовали не только на Руси). Подойдя к острову, на котором расположился русский флот, болгары атаковали его, но были отбиты с большими потерями. Русские стали преследовать противника. «Поганые бохмиты» бежали к своим «учанам», но уйти не успели: русские опрокинули их ладьи, и в результате более тысячи человек утонули в водах Волги. Другие были порублены в битве — так что всего, по подсчётам русского летописца, болгары потеряли едва ли не половину своего войска: две с половиной тысячи человек (впрочем, следует помнить, что участники войны всегда преувеличивают потери противной стороны и собственные успехи). Так яркой победой белозёрского полка завершилась эта битва — самый кровавый эпизод всего Болгарского похода. Победа была одержана не просто Божией помощью: болгары бежали «Божьим гневом гонимы, и Святою Богородицею, и Всеволода князя молитвою», не забыл отметить суздальский летописец.
Разгром на Волге, по-видимому, и вынудил болгар просить о мире. Но эти же события показали уязвимость русских полков, что не могло не беспокоить Всеволода и других князей. Мир был заключён, но на каких условиях, летопись не сообщает; сказано лишь, что владимирский князь, простояв десять дней возле города и «видев брата изнемогающего (Изяслава. — А. К.), и болгары выслали к нему с миром» (вариант: «с челобитьем»), повернул вспять и вернулся к Исадам.
Собственно, о том, принял ли Всеволод предложенный мир, в летописи не сказано. И лишь в более поздних летописях, в частности, в Московском летописном своде конца XV века (отразившем, напомню, летописание Всеволодова сына Юрия), говорится определённо: Всеволод ушёл от города, «съмирився с ними»32.
На Исадах князь Изяслав Глебович скончался — «от стрельной той раны». Тело его «спрятали», то есть обрядили по православному обычаю, и положили в одну из ладей. «Князь же Всеволод возвратился во Владимир, — заключает свой рассказ о Болгарском походе летописец, — ...а Изяслава, привезя, положили у Святой Богородицы, во Владимире».
Но ещё прежде возвращения домой Всеволод отправил конное войско «на мордву». Полагают, что мордовские племена выступали союзниками болгар, а потому и подверглись удару русской рати. Однако сказать что-либо определённое на этот счёт трудно. Нельзя исключать, например, что поход на мордву, напротив, был согласован с болгарами. А может быть, он объяснялся гораздо проще и имел целью захват полона — особенно в том случае, если русское войско не сумело должным образом «ополониться» в Болгарской земле. Не будем забывать о том, что именно захват полона являлся главной целью почти всех военных предприятий того времени.
Воинственные мордовские племена занимали земли между Владимиро-Суздальским княжеством и Волжской Болгарией, а потому им приходилось выбирать между двумя этими сильными государствами, поддерживая то одних, то других. Позднее, в эпоху сыновей Всеволода Большое Гнездо, русско-мордовские войны станут делом обычным; не раз русские земли подвергнутся нападению мордвы, не раз и русские будут совершать походы в Мордовскую землю. Первый же из таких походов пришёлся на время княжения Всеволода.
Надо сказать, что Болгарский поход князя Всеволода Юрьевича произвёл впечатление на современников. Запись о том, что Всеволод ходил «на Болгаре со всею областью своею», была внесена в Новгородскую Первую летопись (где, между прочим, ни словом не упомянуто ни об одной из многочисленных половецких войн того времени). Знали о походе Всеволода и на юге: именно Болгарская война, участниками которой стали в том числе и подручные владимирскому князю рязанские Глебовичи, дала основание автору «Слова о полку Игореве» обратиться к Всеволоду со ставшими знаменитыми словами: «...Ты бо можеши Волгу вёслы раскропити (расплескать. — А. К.)... Ты бо можеши посуху живыми шереширы (вероятно, нечто вроде катапульт или зажигательных снарядов. — А. К.) стреляли — удалыми сыны Глебовы»33. И, наверное, нельзя счесть случайностью то, что именно после этой войны летописцы начинают именовать Всеволода Юрьевича великим князем34. Это изменение в титуле владимирского «самодержца» свидетельствует о его возросших амбициях и вполне обоснованных претензиях на главенство среди прочих русских князей.
Однако мир, заключённый с болгарами в 1183 году, вряд ли устроил князя. Спустя два года Всеволод начал новую войну с тем же противником. На этот раз он не выступил в поход сам, но отправил против болгар своих воевод с «городчанами» — дружиной из Радилова Городца на Волге; очевидно, этот город и стал центром сбора судовой рати. Удар нанесён был не по главным городам Болгарской земли, но по её окраинам, ближним к Владимирскому княжеству, — а потому принёс более ощутимые результаты. «Того же лета, — сообщает суздальский летописец под 1185 годом, — послал великий князь Всеволод Юрьевич на болгар воевод своих с городчанами, и взяли сёла многие, и возвратились с полоном многим»35.
А вот на другом — половецком — «фронте» участие Всеволода в те годы не проявилось никак. А ведь середина 1180-х годов — время ожесточённого русско-половецкого противостояния, требовавшего значительного напряжения сил всей Русской земли. Спустя несколько лет, уже после трагического поражения новгород-северского князя Игоря Святославича, великий князь Киевский Святослав Всеволодович (а скорее от его имени безымянный автор «Слова о полку Игореве») будет мысленно обращаться к Всеволоду всё с теми же, цитированными выше словами, отчасти, кажется, укоряя его:
«Великый княже Всеволоде! Не мыслиши прелетети издалеча отня злата стола поблюсти?..»
«Златой» киевский стол и в самом деле был «отним» для Всеволода — ибо его отец умер киевским князем, — но Всеволод не принимал никакого участия в борьбе за Киев и до времени даже не помышлял о том, чтобы «блюсти», то есть оберегать, «отень стол». Он и здесь явился продолжателем политики своего брата Андрея Боголюбского, отказавшегося от Киева ради княжения во Владимире-Залесском. Половцы не тревожили земли Владимиро-Суздальской Руси (не считая тех случаев, когда их в качестве союзников приводили сюда Святослав Всеволодович или рязанские князья) — а потому и Всеволод не считал нужным посылать своих «воев» в объединённую рать, собираемую Святославом. Впрочем, самое деятельное участие в борьбе с половцами принимал в те годы его племянник, переяславский князь Владимир Глебович, — а это значило, что в его лице был представлен весь клан князей Юрьевичей.
Владимир Глебович показал себя тогда несомненным героем и незаурядным полководцем. «Муж бодр и дерзок и крепок на рати» — так характеризует его летописец36. Во многом благодаря его мужеству русские одержали самую значимую из своих побед — 30 июля 1184 года на реке Орель, при впадении её в Днепр, когда в плен попал и был убит половецкий хан Кобяк с двумя сыновьями, и ещё множество других были пленены или убиты. (Автор Лаврентьевской летописи называет какие-то немыслимые цифры: одних «князей» половецких было пленено тогда 417, а всего «руками изымали» до семи тысяч; победа же целиком приписана здесь Владимиру Глебовичу, ибо остальные русские князья «не утягли» за ним.) Владимир сам вызвался в передовой полк и в следующем походе на половцев — в конце зимы — начале весны 1185 года, когда при приближении русских полков бежал хан Кончак, а в плен к русским попал некий «бесурменин», стрелявший «живым огнём» — новым, невиданным доселе оружием, оказавшимся в распоряжении степняков37.
