Одна из сестёр Всеволода, напротив, стала женой боярина (брак этот был заключён задолго до Всеволода). К её сыну, своему «сестричичу», некоему Якову, Всеволод относился с полным доверием — впоследствии он поручит его заботам свою любимую дочь Верхуславу, отправленную им в ещё более раннем возрасте к мужу в чужое княжество.
Князь взял на себя заботы и о семье покойного брата Бориса. Его вдова и дочь проживали в Кидекше, близ Суздаля, — там же, где жил и был похоронен сам Борис Юрьевич. Известно, что княжна Евфросиния Борисовна (или Борисковна, как она названа в летописи) умерла зимой 1201/02 года и была положена в Борисоглебской церкви «посторонь отца и матере»14. В Суздале же, вдали от Владимира, и, вероятно, на полном обеспечении деверя, проживала и вдова князя Михалка Юрьевича Феврония (умершая в августе 1201 года). О других княжнах и княгинях нам ничего не известно из летописей — но такова специфика этого источника. Можно не сомневаться в том, что и они либо жили на иждивении владимирского «самодержца», либо должны были принять монашеский постриг.
С представителями мужской части семейства дело обстояло сложнее. Не ко всем своим племянникам Всеволод испытывал одинаково добрые чувства и не всем дозволял жить в пределах Суздальской земли.
Так, несомненно, он дорожил родством со своими «братаничами» Владимиром и Изяславом, сыновьями его старшего брата Глеба. Оба принимали участие в его войнах, Изяслава Всеволод вообще приблизил к себе. Но оба были сыновьями князя киевского и переяславского (Переяславля-Русского), но не суздальского, и, следовательно, не были связаны напрямую с Суздальской землёй. А значит, не представали в глазах Всеволода потенциальными претендентами на владимирский или какой-то иной княжеский стол.
Точно так же Всеволод приблизил к себе другого племянника, Ярослава Мстиславича, и сделал всё, чтобы тот вокняжился в Новгороде — городе, в котором прежде княжил его отец. Даже после того, как Ярослав без его позволения остался на княжении в Волоке Дамском, отношение к нему если и изменилось, то не сильно. Впрочем, держать Ярослава в Суздальской земле Всеволоду, вероятно, не хотелось. После 1178 года имя князя в летописи не упоминается — вплоть до его смерти в 1199 году. А к тому времени Ярослав Красный будет занимать переяславский стол, то есть княжить в городе, находящемся вне пределов Суздальской земли, но полностью подконтрольном Всеволоду.
Свояк Всеволода Ярослав Владимирович тоже стал членом семьи владимирского «самодержца». Едва ли он был намного младше Всеволода и тем не менее относился к нему как к отцу. Стоит обратить внимание на такой примечательный факт: на своих печатях Ярослав помещал изображение святого Димитрия, небесного покровителя Всеволода Большое Гнездо15. При этом Всеволод будет стараться и его «испоместить» вне границ Суздальской земли, а именно в Новгороде; в промежутках же между новгородскими княжениями Ярослав находился при Всеволоде и участвовал в его военных походах.
Совсем по-другому Всеволод отнёсся к тем из своих племянников, для которых Владимиро-Суздальское княжество могло рассматриваться как «отчина», то есть чьи отцы когда-то княжили здесь. На них Всеволод смотрел прежде всего как на прямых конкурентов для своих будущих сыновей в борьбе за владимирский стол.
Понятно, что искалеченный им Ярополк Ростиславич мог оказаться в его княжестве только на положении пленника, в темнице. Он там и оказался, хотя позднее под давлением других князей Всеволод выпустил его, и Ярополк перебрался в Черниговское княжество.
Едва ли какая-то угроза власти владимирского «самодержца» могла исходить от Ярополкова племянника Святослава (сына Мстислава Ростиславича). Но судьба этого княжича нам совсем не известна. Имя его из летописей исчезает, и мы ничего не знаем о том, приложил ли руку к этому исчезновению Всеволод или нет.
Это были его прямые враги. Но Всеволод явно опасался оставлять дома даже тех «отчичей» прежних владимирских князей, от которых не испытал никакого зла по отношению к себе лично. Надо сказать, что в этом отношении у него был хороший учитель — Андрей Боголюбский, по чьей воле он сам и его старшие единоутробные братья на несколько лет были изгнаны из Руси. И полученный урок Всеволод хорошо усвоил.
Так, он изгнал из своего княжества и вообще из русских пределов сына Андрея Боголюбского — Юрия. Некогда, как мы помним, Юрий помог утвердиться во Владимире князю Михалку Юрьевичу. Как он отнёсся к вокняжению Всеволода, неизвестно. Но это и не важно: Всеволод воспринял племянника как опасного соперника — а потому сделал всё, чтобы тот покинул Суздальскую землю.
В русских источниках имя Юрия Андреевича после 1175 года не упоминается. Мы бы так ничего и не узнали о его последующей судьбе, если бы князь этот не оказался вовлечён в круговорот событий совсем в другом государстве и не стал бы мужем знаменитой грузинской царицы Тамар (Тамары). Средневековые грузинские и армянские хроники сообщают нам о его мытарствах после изгнания из Руси, и в этих источниках возникает имя его могущественного дяди — Всеволода (Савалата).
После смерти в 1184 году грузинского царя Георгия III и восшествия на престол его дочери, восемнадцатилетней Тамары, начались поиски мужа для царственной девы. Тогда-то взоры части сановников обратились в сторону «царевича, сына великого князя русского Андрея». Как оказалось, «он остался малолетним после отца и, преследуемый дядею своим Савалатом, удалился в чужую страну [и] теперь находится в городе кипчакского царя Севенджа»16. Имя «царевича» грузинские источники не называют — ибо их авторы относились к нему весьма негативно; приведено оно лишь у армянского историка второй половины XIII — самого начала XIV века Степаноса Орбеляна — Георгий (церковная форма русского имени Юрий)17.
Преследованию со стороны дяди Юрий должен был подвергнуться по крайней мере за несколько лет до 1184 года — вероятно, вскоре после завершения войны за Владимир. Что привело его в Половецкую землю? Сразу ли он оказался там после своего изгнания (или бегства?) из Руси или сначала постранствовал по другим землям? Все эти вопросы остаются без ответов. Можно, конечно, вспомнить о том, что бабка Юрия была половчанкой; можно вспомнить и о том, что русское и вообще христианское население в половецких городах имелось — так что Юрий, во всяком случае, не был там одинок. Упоминается в летописях и половецкий «князь» Севенч, чьё имя носил город, в котором русский изгнанник нашёл пристанище. Этот Севенч был союзником Юрия Долгорукого, деда Юрия Андреевича. Правда, он погиб ещё в 1151 году, сражаясь на стороне русского князя в битве на реке Лыбедь, близ Киева, — но, очевидно, его потомки помнили о некогда существовавшем союзе.
Грузинские источники описывают сына Боголюбского как «юношу доблестного, совершенного по телосложению и приятного для созерцания». Брак был заключён в 1185 году, однако оказался несчастливым и продлился не более двух с половиной лет, после чего Георгий был с позором изгнан из страны. Грузинский автор «Жизнеописания царицы Тамар» объяснял это «скифскими нравами», которые обнаружились у русского: «при омерзительном пьянстве стал он совершать много неприличных дел, о которых излишне писать...»18. Не исключено, впрочем, что дело было не только и даже не столько в пороках нового грузинского царя, сколько в его излишней самостоятельности и обострившейся до крайности внутриполитической борьбе в окружении царицы. За отведённое ему время Юрий успел проявить себя как незаурядный полководец; он совершил несколько успешных походов, однако главную задачу, ради которой его призвали в Грузию, решить не смог: Тамара так и не сумела зачать от него наследника.
Юрий вынужден был отправиться в новое изгнание — на этот раз по более привычному для русских князей маршруту — в Константинополь. Он ещё дважды предпринимал попытки вернуться в Грузию и занять трон — но оба раза неудачно. Умер Юрий, судя по всему, в Грузии19.
