Успенский собор строился долго. Он простоял неосвящённым почти двадцать лет, и лишь в августе 1231 года, при сыне Константина, ростовском князе Васильке Константиновиче, был освящён «великим священием» новым ростовским епископом Кириллом. Но ещё в 1216 году в «Святой Богородице» хоронили самого епископа Пахомия — а это значит, что Успенский собор был возведён в основном при Константине. Это тот самый собор, который — пускай и частично, после многочисленных поновлений и переделок, — дошёл до нашего времени и поныне украшает собой Ростов Великий.
«Святая Богородица» — не единственный каменный храм в Ростове, возведённый в годы княжения Константина Всеволодовича. Так, заново отстроена была сгоревшая церковь Святого Иоанна Предтечи на епископском дворе. Именно сюда после разрушения Успенского собора были положены мощи ростовского святителя Леонтия, спасённые во время великого ростовского пожара; в феврале 1231 года мощи будут торжественно возвращены в Успенский собор. В 1214 году была заложена церковь Бориса и Глеба на княжеском дворе (освящена в 1218-м). А ещё, став великим князем Владимирским, Константин будет строить храмы и монастыри в других городах княжества: таковы церковь и монастырь Спаса Преображения в Ярославле, Крестовоздвиженская церковь во Владимире на Торговище и некоторые другие. «...И вельми печаловался о создании прекрасных церквей Божиих, и много церквей создал по своей волости, украшая чудными изображениями святых икон, исполняя книгами и всякими украшениями», — свидетельствует летописец86.
В благочестии и христианских добродетелях Константин не уступал отцу. Так, в годы его великого княжения во Владимир из Константинополя неким полоцким епископом будут принесены почитаемые во всём христианском мире святыни — частица Страстей Господних и мощи святого Логгина Сотника («руце обе») и святой Марии Магдалины; принёс же их епископ (заметим, не своему, а чужому князю), «ведый его любовь и желанье до всего божественного церковного строенья, до святых икон и мощей святых и до всего душеполезного пути, ведущего в жизнь вечную»87.
Ярким свидетельством духовного подъёма Ростова при Константине и его сыновьях следует признать расцвет книжного дела, которое велось в монастырском и владычном скриптории (но не в княжеском, вопреки уверениям Татищева!). Исследователи выявляют рукописные книги, которые несут на себе признаки ростовского происхождения и относятся к первым десятилетиям XIII века. К настоящему времени таковых насчитывают девять88, хотя лишь две из них имеют записи, сообщающие о том, что они переписаны «в граде Ростове» — правда, не при самом Константине, а при его сыне: «при князе при Васильке при сыне Константинове, а внуке Всеволожи», и обе по заказу ростовского епископа Кирилла. Это роскошное Житие святого Нифонта, епископа Констанцского (завершено 21 мая 1219 года; писцы Феофан и Олексий сами назвали себя в приписке к рукописи) и Толковый Апостол, переписанный годом позже, в 1220 году, возможно, в ростовском Петропавловском монастыре (работа над ним была начата в августе, а завершена 22 октября — как видим, переписчики трудились неспешно, со всем усердием отнесясь к порученной им работе)89. Всего же в переписке выявленных девяти кодексов, по наблюдениям учёных, принимали участие не менее двадцати четырёх писцов; а отсюда следует вывод: «в Ростове конца XII — первой трети XIII века действовал едва ли не самый мощный в Древней Руси штат обученных переписчиков, в количественном отношении едва ли сопоставимый даже с Новгородом этого же времени»90. Стольный Владимир похвастаться такими скрипториями (книгописными мастерскими) не мог.
Культурный «ренессанс» Ростова начала XIII века явился другой стороной политического «ренессанса» старейшего города Северо-Восточной Руси. А это, в свою очередь, стало следствием политических амбиций ростовского князя. Город, в котором некогда княжили и родоначальник русских князей Ярослав Мудрый, и святой Борис, и Юрий Долгорукий, был для Константина Всеволодовича не просто ступенью на пути к великокняжескому престолу. Старший сын Всеволода связывал с этим городом и своё будущее, и будущее своих сыновей, и будущее всей Ростово-Суздальской Руси. В этом его всецело поддерживало ростовское боярство, которое необыкновенно усилилось в годы его княжения[38].
Именно здесь надо искать причину его ссоры с отцом — ссоры, которая омрачила последние месяцы жизни князя Всеволода Юрьевича.
В те самые дни, когда в Ростове бушевал пожар и люди справлялись с его разрушительными последствиями, во Владимире решалась судьба княжества.
Князь Всеволод Юрьевич собрал сыновей для того, чтобы объявить им свою волю. Воля же его была такова. Великое княжение и стольный Владимир Всеволод завещал после себя старшему сыну Константину. Такой порядок издавна существовал в древней Руси, и Всеволод следовал ему. Юрию же, второму своему сыну, он отдавал Ростов — второй по значению город княжества. С тем великий князь и послал «по сына своего Костянтина в Ростов».
Константин, однако, возвращаться во Владимир не спешил. Ростовский пожар, заботы о восстановлении города служили хорошим поводом для того, чтобы задержаться в городе. Однако истинная причина отказа старшего Всеволодовича ехать к отцу заключалась в ином. Константин, как сообщает летопись, «не еха к отцу своему в Володимер, хотя взяти Володимер к Ростову». Отец вторично послал за сыном — и тот вновь отказался ехать к нему92.
Как оказалось, отец и сын по-разному представляли себе будущее Владимиро-Суздальской Руси. Решение Всеволода было вынужденным. Оно означало фактическое разделение княжества после его смерти. Но поступить по-другому Всеволод был уже не в силах. Наделить сыновей княжескими столами за пределами Владимиро-Суздальской Руси у него не получилось: и Галич, и Новгород, и Рязань, и даже Южный Переяславль ускользнули из-под его власти. Оставлять же сыновей ни с чем, полностью в воле старшего брата, тоже казалось ему плохим решением — оно могло привести либо к братоубийственной войне, либо к изгнанию младших сыновей за пределы княжества. И тот и другой сценарий были хорошо знакомы Всеволоду Юрьевичу, и повторения их для собственных сыновей он, конечно же, не хотел. Другое дело, что после его смерти случится как раз то, чего он боялся и чего так старательно избегал: в княжестве разразится жестокая война между его сыновьями. Так, к несчастью, часто бывает в истории: благие намерения приводят к удручающим результатам. Желая в равной степени удовлетворить обоих старших сыновей, Всеволод Юрьевич лишь посеял вражду и ненависть между ними.
Что же касается Константина, то он отказываться от Ростова не собирался. Константин предполагал сохранить единство княжества — разумеется, оставляя его в собственных руках. Хотя сделать это было непросто — ибо он сам приложил руку к тому, чтобы вывести Ростов из прямого подчинения Владимиру и вернуть ему статус стольного города. Теперь, по замыслу отца, плодами его усилий должен был воспользоваться его брат Юрий. Но вовсе не для Юрия Константин украшал и возвышал свой город.
Причём поначалу Константин видел именно «старейший» Ростов главным, стольным городом всего княжества: он хотел «взяти Володимер к Ростову», а не наоборот. Эти слова повторены в летописи дважды, что исключает какую-либо ошибку или неточность летописца. Когда отец во второй раз послал за Константином, старший Всеволодович почти дословно повторил прежнее требование: «...и тако пакы не иде к отцю своему, но хотяше Володимиря к Ростову»[39].
Всеволод отверг притязания старшего сына — и в первый, и во второй раз. Шаг, на который он решился, дался ему, вероятно, очень нелегко. Константин был лишён «старейшинства» в братии. Таковым, по воле Всеволода, становился его следующий сын, Юрий.
Подобное случалось уже в русской истории. Так, святой Владимир ещё до своего крещения лишил «старейшинства» сына от Рогнеды Изяслава, выделив ему новопостроенный город в Полоцкой земле. Но то было следствием преступления Рогнеды, хотевшей убить Владимира; да и сам младенец Изяслав по научению матери поднял меч на отца.
