Ещё удивительнее то, что за пределами Владимиро-Суздальской Руси смерть Всеволода Юрьевича как будто вообще не заметили. О ней не нашлось упоминаний ни в Новгородской Первой летописи, ни в Галицко-Волынской. А ведь ушёл из жизни правитель, который без малого четыре десятилетия занимал владимирский стол и от слова которого не раз зависели судьбы княжеских столов и в Киеве, и в том же Новгороде, и в Галиче, и в других городах древней Руси.
Книжники же Северо-Восточной Руси, как это было принято, сопроводили известие о смерти князя пышными, хотя и вполне традиционными некрологами.
«...Преставился благоверный и христолюбивый великий князь Всеволод, сын Юрьев, внук Владимира Мономаха, сына Всеволожа... миродержец всей Суздальской земли. Княжил во Владимире лет 30 и 6, а всех лет 60 и 6 (ещё одна ошибка, в целых 10 лет! — А. К.)106. И бысть плач и рыдание велико не токмо во Владимире едином, но и по всей земле Суздальской. Ибо был заступник твёрд и непобедим во всех местех силою честного креста. И не токмо единой Суздальской земли заступник был, но и всем странам земли Русской, и Новгородской, и Муромской».
Так выразился о смерти владимирского «самодержца» переяславский книжник. В Лаврентьевскую же летопись включён более многословный и витиеватый панегирик:
«Преставился великий князь Всеволод, именованный в святом крещении Дмитрий, сын Юрьев, благочестивого князя всея Руси, внук Владимира Мономаха; княжив в Суздальской земле лет 30 и 7, много мужества и дерзости на бранях явив, украшен всеми добрыми нравами: злых казня, а добросмысленныя милуя, — ибо князь не втуне меч носит, [но] в месть злодеям, а в похвалу добро творящим. Только от имени его трепетали все страны, и по всей земле прошёл слух о нём, и всех злоумышляющих на него дал Бог в руки его, потому что не возносился, не величался о себе, но на Бога все свои надежды возлагал, и Бог покорил под ноги его всех врагов его...»
Что и говорить, написано сильно, с чувством. Но, создавая идеальный портрет могущественного и непобедимого князя, автор — книжник из круга Константина Всеволодовича — использовал в качестве образца посмертную же похвалу деду Всеволода, великому князю Киевскому Владимиру Мономаху, заимствуя оттуда целые фразы и выражения («...украшенный добрыми нравы... Его имене трепетаху вся страны, и по всем землям изиде слух его... вся бо зломыслы его вда Бог под руце его...», и т. д.)107.
А далее в Лаврентьевской летописи следует столь же трафаретная похвала несравненным душевным качествам и христианским добродетелям усопшего (частично мы уже цитировали её в книге):
«...Имея всегда страх Божий в сердце своём, подавая нуждающимся милостыню, судя суд истинен и нелицемерен, не обинуяся лица сильных своих бояр, обидящих меньших, и порабощающих сирот, и насилье творящих; любя же весьма черноризческий и священнический чины. Потому и даровал ему Бог чад благоразумных, которых и воспитал в наказании и свершённом разуме, даже и до возмужания их. И когда приспел конец ему временного сего и многомятежного жития, тихо и безмолвно преставился и приложился к отцам и дедам своим. И плакались по нему сыновья его плачем великим, и все бояре, и мужи, и вся земля власти его. И отпели над ним положенные песнопения епископ Иоанн, и все игумены, и черноризцы, и все священники града Владимира, и положили в церкви Святой Богородицы Златоверхой, которую создал и украсил брат его Андрей».
Тело великого князя Всеволода Юрьевича было положено в каменную гробницу (которую он, скорее всего, подготовил для себя ещё при жизни). Заранее определено было и место погребения — на северной стороне храма, в приделе Благовещения Пресвятой Богородицы (или, по-другому, Пресвятой Богородицы Знамения), напротив гробницы Андрея Боголюбского108. Ныне белокаменный саркофаг великого князя Всеволода Юрьевича находится в алтарной части собора, в Андреевском приделе. В отличие от саркофага князя Андрея Боголюбского и большинства других гробниц, он не доступен для посетителей собора. Останки же великого правителя Владимиро-Суздальской Руси покоятся под спудом; в отличие от останков Андрея Боголюбского, они не доступны и для исследования специалистов-антропологов.
После смерти Всеволода Юрьевича в княжестве началась долгая и кровопролитная война между его сыновьями.
Таков, к сожалению, итог правления многих великих мира сего. Особенно тех из них, кто надолго засиживался на престоле. В русской истории и смерть Крестителя Руси Владимира, и смерть Андрея Боголюбского (при участии уже самого Всеволода Юрьевича), и многие другие оборачивались такими же кровавыми войнами. Лишь в редких случаях кровопролития удавалось избежать, или, вернее, оно откладывалось на неопределённое время: либо благодаря особым, заранее принятым мерам — как это было после смерти Ярослава Мудрого; либо благодаря тому, что один из наследников усопшего государя обладал неоспоримым превосходством над остальными — как это было, например, после смерти Владимира Мономаха или Юрия Долгорукого.
Всеволоду предотвратить войну между своими наследниками не удалось. Более того, его предсмертное завещание лишь усилило ненависть его старших сыновей друг к другу.
Мы не будем сейчас раскрывать все обстоятельства войны, начавшейся вскоре после того, как тело великого князя было предано земле. Тем более что многое по-прежнему остаётся неясным, ибо летописи заведомо тенденциозны в изложении событий, освещая их в свете, выгодном тому или иному князю. Неясно даже, кто первым открыл военные действия: Юрий, который, объединившись с Ярославом и другими своими братьями, подступил к Ростову; или же Константин, начавший «рать замышляти на Георгия, хотя под ним взяти Володимерь» («То сему ли подобаеть седети на отни столе, меншему, а не мне, болшему?» — приводит его слова автор Летописца Переяславля Суздальского). И кто первым предложил мир: тот же Юрий, призывавший Константина вернуться к первоначальному отцовскому решению («Брате Костянтине! Оже хочешь Володимиря, иди сяди в нём, а мне дай Ростов»); или Константин (по словам того же переяславского летописца, он отказался от своего первоначального намерения перенести великокняжеский стол в Ростов и хотел теперь взять себе Владимир, в Ростове посадить старшего сына, совсем ещё юного Василька, а Юрию предлагал Суздаль).
Поначалу военные действия шли вяло109. В том же году Юрий с Ярославом в течение четырёх недель стояли у Ростова, за рекой Ишней, — но река была «грязка велми», к тому же Константин сторожил броды, и переправиться через реку союзники не смогли. Но прежде, чем заключить мир с братом и вернуться домой, они сотворили «много пакости» Ростовской земле: «сёла пожгошя, скот поимашя, жито пасошя». В то же лето начался «глад велик» по всей Суздальской земле, и это, конечно, тоже не способствовало продолжению войны. И на тот, и на следующий год жито не уродилось, и люди ели дубовую кору, а иные мох, и солому, «а иные конину ели в Великий пост», как с укоризной замечал летописец, «и многие люди тогда померли от голода».
Воссев на отцовский стол, Юрий во многом изменил политику отца. Проявлялось это по-разному. Одним из первых его деяний в качестве владимирского князя было, например, освобождение рязанских пленников: в отличие от отца, Юрий понимал, что мир с Рязанской землёй выгоднее ему, нежели удержание её в повиновении столь жестоким и затратным способом. Заручившись поддержкой владимирских «мужей», Юрий изгнал с кафедры ростовского епископа Иоанна — «зане неправо творяше», как сказано об этом в Летописце Переяславля Суздальского, а в действительности, наверное, подозревая владыку в том, что он поддерживает старшего брата. Взамен Юрий добился поставления в епископы игумена владимирского Рождественского монастыря Симона — но в епископы уже не ростовские, а владимирские, что означало разделение единой прежде Ростовской епархии. Сложными и неустойчивыми оставались отношения Юрия с младшими братьями. В самом начале конфликта на сторону Константина перебежал один из младших, Святослав. Затем Святослав вернулся к Юрию, зато сторону Константина принял Владимир, которого не устроило княжение в завещанном ему отцом Юрьеве. При этом, несмотря на все перипетии междоусобной войны, Юрию удалось то, чего так долго добивался отец: около 1213-го или 1214 года он вернул под свою власть Южный Переяславль — важнейший город для суздальских Мономашичей. Сюда и был переведён Владимир, примирившийся с братом, а затем, в 1215 году, удачно женившийся на дочери черниговского князя Глеба Святославича. (Увы, княжение Владимира Юрьевича в Переяславле продлилось недолго: вскоре после женитьбы он попал в плен к половцам, провёл в плену несколько лет и только зимой 1217/18 года вернулся к братьям. Константин, ставший к тому времени великим князем Владимирским, отдал ему Стародуб, в котором Владимир и княжил до самой своей смерти в 1228 году).
