– А где та, другая сестра? Та милая девушка, которая ухаживает за моей женой? Где она? Я ее целый день не видел!

Фразы на повышенных тонах повторялись вновь и вновь с растущей враждебностью.

Джейсон поскользнулся. Он запутался! Борн был за стеной, идущей вдоль линии берега, и его левая нога запуталась в толстых лианах. Он не мог ее высвободить – не хватало сил. Повертел головой, плечами – попытки высвободиться отдались в шее острой болью. Не выходит. Выбраться, высвободиться, вырваться!.. С готовыми разорваться легкими, хлещущей из раны на шее кровью, он рывком освободил ногу и пополз дальше.

Неожиданно показались разноцветные огни. Они дошли до тропинки, ведущей к церкви, – это были голубые и красные фонари, освещавшие вход в опечатанное святилище «Транквилити Инн». Последняя остановка на маршруте перед тем, как повернуть обратно к вилле Фонтейна, и все посчитали, что она пригодится только для того, чтобы старик смог немного перевести дыхание. В этом месте Сен-Жак оставил охранника, чтобы никто не входил в покинутую церковь. Здесь контакт был невозможен. Но тут Борн услышал по рации слова – слова, которые должны отослать ненастоящую сиделку от ее фальшивого подопечного.

– Уйди от меня! – взвился Фонтейн. – Ты мне не нравишься. Где наша обычная сестра? Что ты с ней сделала?

Впереди под прикрытием стены бок о бок пробирались двое коммандос. Они обернулись и посмотрели на Джейсона, выражение их лиц на фоне этих сверхъестественных лучей света говорило о том, что он и так знал. С этого момента он принимает решения; они довели, сопроводили его до врага. Остальное зависит от него самого.

Неожиданности редко ставили Борна в тупик, но сейчас произошло именно это. Неужели Фонтейн ошибся? Неужели старик забыл про охранника и принял его за посланца Шакала? Неужели его старые глаза приняли вполне объяснимую удивленную реакцию охранника за попытку контакта? Все было возможно, но, учитывая прошлое француза – его стремление выжить на протяжении всей жизни – и сообразительность его острого ума, такая ошибка была маловероятна.

Тогда стала вырисовываться другая возможность, и она просто пугала. Неужели сторожа убили или подкупили, заменили на другого? Карлос был мастером таких штучек. Говорили, он выполнил все условия контракта по убийству Анвара Садата даже без применения оружия – просто подменил инструкции, данные неопытным охранникам египетского президента, – потраченные в Каире деньги были многократно возмещены антиизраильскими организациями Ближнего Востока. А если это правда, то происходящее на Транквилити для него просто детская забава.

Джейсон поднялся на ноги, дотянулся до края стены и медленно, превозмогая боль – а шея причиняла ему невероятные страдания, – подтянулся вверх и опять медленно, дюйм за дюймом, начал по очереди вытягивать руки, чтобы ухватиться за противоположный край. Увиденное поразило его!

Фонтейн замер с открытым ртом и округлившимися от удивления глазами, а в это время к нему подошел еще один старик в темном габардиновом костюме и обнял престарелого героя Франции. Фонтейн в панике оттолкнул подошедшего. Из рации в кармане Борна неслись слова:

– Claude! Quelle secousse! Vous tes ici! [40]

Старый друг Фонтейна ответил по-французски дрожащим старческим голосом:

– Это большая честь, что наш хозяин разрешил мне приехать. В последний раз повидаться с моей сестрой и утешить моего друга и ее мужа. И вот я здесь, с тобой!

– Со мной? Он прислал тебя сюда? Ну, конечно, иначе и быть не могло!

– Я должен отвести тебя к нему. Великий человек хочет с тобой поговорить.

– Ты знаешь, что делаешь – что ты уже наделал?

– Я с тобой и с ней. Разве остальное имеет значение?

– Она мертва! Она покончила с собой прошлой ночью! А он собирался убить нас обоих.

«Выключите рацию! – мысленно кричал Борн. – Разбейте рацию!»

Слишком поздно. Левая дверь часовни открылась, и из нее в залитый разноцветными огнями коридор вышел мужчина. Это был молодой мускулистый блондин с резкими чертами лица и прямой осанкой. Неужели Шакал готовил кого-то занять свое место?

– Идите, пожалуйста, со мной, – произнес блондин спокойным голосом, в котором слышались металлические командные нотки. – А вы, – добавил он, обращаясь к человеку в коричневом габардиновом костюме, – стойте, где стоите. При малейшем шорохе стреляйте… Достаньте пистолет. Держите его в руке.

– Oui, monsieur [41].

Джейсон беспомощно смотрел, как Фонтейна отвели в церковь. Из кармана его пиджака послышался всплеск помех и щелчок; рацию француза обнаружили и уничтожили. И все же что-то было не так, что-то сместилось, не было равновесия – или же, наоборот, все было слишком симметрично. Карлосу не имело смысла второй раз использовать то же место, где его постигла неудача, это было совершенно бессмысленно! Появление шурина Фонтейна стало неожиданным шагом, достойным Шакала, по-настоящему незаурядным приемом, сбившим всех с толку, но только не это, только не несуразная церковь «Транквилити Инн». Это было слишком методично, слишком однообразно, слишком очевидно. Неправильно.

«И поэтому правильно?» – размышлял Борн. Была ли это непостижимая логика убийцы, который почти тридцать лет скрывается от сотни разведслужб всего мира? «Он этого не сделал бы – так не бывает!.. О да, он может, потому что он знает, что мы считаем, что так не бывает». Был ли сам Шакал в церкви? Если нет, то где он? Где он расставил свою ловушку?

Эта смертельная шахматная партия была не только очень сложной, она была глубоко личной. Другие могли погибнуть, и только один из них останется в живых. Все могло кончиться только так. Либо смерть торговца смертью, либо смерть его покупателя, один из которых желает увековечить миф, а другой – сохранить семью и собственную жизнь. У Карлоса было преимущество; ему нечего терять, потому что, как сказал Фонтейн, он умирал, и ему все равно. А Борну было ради чего жить, он был еще не старым охотником, жизнь которого навсегда распалась, раскололась на две половины после смерти жены и детей очень давно в далекой Камбодже, о чем он смутно помнил. Это не может повториться, это не произойдет опять!

Джейсон скользнул с наклонной стены вниз. Он подполз к двум бывшим коммандос и прошептал:

– Они увели Фонтейна внутрь.

– Где охранник? – спросил ближайший к Борну спецназовец, в его шепоте слышались удивление и злость. – Я сам поставил его здесь и дал особые указания. Никого не пускать внутрь. Он должен был тут же сообщить по рации, как только кого-нибудь увидит!

– Боюсь, что он его не увидел.

– Кого?

– Блондина, который говорит по-французски.

Оба бойца переглянулись, после чего второй повернулся к Джейсону и тихо попросил:

– Опишите его, пожалуйста.

– Среднего роста, широкая грудь и плечи…

– Довольно, – перебил первый охранник. – Наш человек его видел, сэр. Он один из трех начальников правительственной полиции, офицер, владеющий несколькими языками, и глава отдела по борьбе с наркоторговлей.

– Но почему он здесь, mon? – спросил второй коммандос своего коллегу. – Мистер Сент-Джей сказал, что королевская полиция всего не знает, что они не с нами.

– Это сэр Генри, mon. У него королевские катера, шесть или семь, патрулирующие побережье с приказом задерживать всех, кто попытается покинуть Транквилити. Это катера, которые используют против наркоторговцев, mon. Сэр Генри назвал это патрульными учениями, так что начальник отдела по борьбе с наркотороговлей должен быть… – Напевный речитатив уроженца Вест-Индии замер на половине фразы, и он посмотрел на своего напарника: —…Но тогда почему он не в море, mon? На главном катере, mon?

– Он вам не нравится? – спросил Борн, повинуясь какому-то подсознательному импульсу и сам удивляясь своему вопросу. – То есть вы его побаиваетесь? Возможно, я не прав, но, по-моему, я что-то почувствовал…