– Ты говоришь слишком умно. Так, и что привратник? О чем ты вообще говоришь?

– Я сейчас на кладбище примерно в двадцати пяти милях от Парижа. И скажу тебе…

– На кладбище? – перебил его Луис. – На кой черт?

– Потому что двое твоих знакомых поехали именно сюда из аэропорта, невежда, ignorante! В данный момент здесь происходят ночные похороны при свечах, которые скоро зальет дождем, – и если твои друзья поехали сюда на эту варварскую церемонию, то воздух в Америке отравлен вредными для головы химикатами! Мы не договаривались на это sciocchezze, Нью-Йорк. У нас своих дел по горло.

– Они поехали туда на встречу с большим cannoli, – сказал ДеФазио тихо, будто самому себе. – Что до работы, браток, если ты хочешь еще когда-нибудь работать с нами, или с Филадельфией, или с Чикаго, или Лос-Анджелесом, ты сделаешь все, что я тебе скажу. Я хорошо заплачу, сечешь?

– Признаю, это уже лучше звучит.

– Оставайся вне видимости, но следи за ними. Выясни, куда они идут и с кем они встречаются. Я прибуду туда, как смогу скоро, но мне придется ехать через Канаду или через Мексику, чтобы убедиться, что за мной не следят. Я буду там либо завтра поздним вечером, либо рано следующим утром.

– Ciao, – сказал Париж.

– Omerta, – сказал Луис ДеФазио.

Огоньки свечей дрожали под ночной моросью в руках людей, следовавших двумя параллельными колоннами за гробом, качавшимся на плечах шестерых мужчин; многие начали поскальзываться на намокающем гравии, которым была посыпана дорожка. Слева и справа процессию сопровождали четыре барабанщика – по два с каждой стороны, – невпопад отбивавшие медленный ритм похоронного марша: они спотыкались о невидимые в темноте камни и столбики с номерами участков. Медленно качая головой, Моррис Панов наблюдал за странной ночной церемонией. Он почувствовал облегчение, когда к нему подковылял Алекс Конклин, пробравшись по тропинке между могилами.

– Есть что-нибудь? – спросил Алекс.

– Нет, – ответил Панов. – Я так понял, у тебя тоже.

– Хуже. Я столкнулся с ненормальным.

– Как?

– В сторожке у ворот был свет, и я пошел туда, думая, что Дэвид или Мари могли оставить нам сообщение. Возле нее стоял какой-то клоун, который постоянно смотрел в окно и сказал, что он сторож и не хочу ли я воспользоваться его телефоном.

– Его телефоном?

– Он сказал, что ночью действуют специальные тарифы, поскольку ближайший таксофон в десяти километрах отсюда.

– Точно, ненормальный, – согласился Панов.

– Я объяснил, что ищу мужчину и женщину, с которыми мы должны здесь встретиться, и спросил, не оставили ли они нам сообщение. Сообщения нет, зато есть телефон. Двести франков. Бред.

– В Париже можно организовать процветающий бизнес, – улыбнулся Мо. – Может, он случайно видел молодую пару поблизости?

– Я спросил, и он кивнул, сказав, что таких тут ходят десятки. Потом указал на этот парад при свечах и снова вернулся к своему дурацкому окну.

– Что это, кстати, за парад такой?

– Это я тоже у него спросил. Религиозная секта; хоронят своих умерших только ночью. Он думает, что это цыгане. При этом он перекрестился.

– Скоро они будут мокрыми цыганами, – заметил Панов, поднимая воротник, потому что морось переросла в настоящий дождь.

– Боже, как я не подумал об этом? – воскликнул Конклин, глядя через плечо.

– О дожде? – спросил психиатр удивленно.

– Нет, большая гробница на середине склона за сторожкой. Там это произошло!

– Где ты пытался… – Мо не договорил; не было необходимости.

– Где он мог меня убить, но не сделал этого, – закончил Алекс. – Пойдем!

Американцы пошли по тропинке мимо сторожки вверх по склону травяного холма, усеянного белыми могильными камнями, поблескивавшими в темноте от дождя.

– Помедленнее, – взмолился Панов, выбившись из дыхания. – Ты уже привык к отсутствию ноги, но я еще не привык к своему древнему телу, отравленному химикатами.

– Извини.

– Мо! – раздался женский голос. Под нависающей крышей огромной гробницы – почти мавзолея, – поддерживаемой колоннами, стояла женская фигура и махала руками.

– Мари? – воскликнул Панов, сорвавшись с места и обгоняя Конклина.

– Замечательно! – взревел Алекс, с трудом ковыляя вверх по мокрой траве. – Стоит тебе услышать женский голосок, как ты сразу здоров, старый обманщик!

Объятия были неизбежны; семья снова была в сборе. Пока Панов и Мари тихо говорили друг с другом, Джейсон Борн отвел Конклина в сторонку, к краю мраморной крыши. Дождь еще усилился. Процессия внизу, уже без свечей, наполовину рассеялась. Оставшаяся половина держалась возле могилы.

– Я не нарочно выбрал именно это место, Алекс, – сказал Джейсон. – Но с этой толпой внизу ничего лучше я не смог придумать.

– Помнишь сторожку и ту широкую дорожку к стоянке?.. Ты победил. У меня кончились боеприпасы, и ты мог легко отстрелить мне голову.

– Ты не прав, сколько можно объяснять? Я не мог убить тебя. Это было в твоих глазах; хоть я и не мог их видеть, я знал об этом. Злость и замешательство, последнее в большей степени.

– Это никогда не было поводом не убивать того, кто пытается убить тебя.

– Да, если ты не можешь вспомнить. Память может и уйти, но фрагменты остаются – для него это были… пульсирующие картинки. То зажгутся, то снова погаснут, но они были.

Конклин посмотрел на Борна с грустной ухмылкой на лице.

– Пульсирующие картинки, – сказал он. – Это термин Мо. Ты украл его.

– Возможно, – ответил Джейсон, когда они оба одновременно оглянулись на Мари и Панова. – Она ведь говорит обо мне, ты знаешь?

– А почему бы и нет? Она беспокоится, и он тоже.

– Боюсь представить, сколько еще поводов для беспокойства я им обоим предоставлю. Да и тебе вместе с ними.

– Что ты пытаешься сказать мне, Дэвид?

– Ничего. Забудь о Дэвиде. Дэвид Вебб не существует. Не здесь, не сейчас. Он роль, которую я играю для его жены, и у меня плохо получается. Я бы хотел, чтобы она вернулась в Штаты, к ее детям.

– Ее детям? Она не сделает этого. Она приехала, чтобы найти тебя, и она нашла. Она помнит Париж, как было тринадцать лет назад, и она не бросит тебя. Если бы не она, тебя бы уже не было в живых.

– Она мешает. Она должна уехать. Я найду способ.

Алекс посмотрел в холодные глаза создания, некогда известного как Хамелеон, и тихо проговорил:

– Тебе пятьдесят лет, Джейсон. Это не Париж тринадцать лет назад и не Сайгон задолго до того. Это сейчас, и тебе нужна любая помощь. Если она думает, что может хоть чем-то помочь, я ей верю.

Борн резко повернулся к Конклину.

– Мне судить, кому во что верить.

– Это уже крайность, приятель.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – возразил Джейсон, смягчив тон. – Я не хочу повторения здесь того, что случилось в Гонконге. Это не должно быть проблемой для тебя.

– Может, и нет… Слушай, давай уберемся отсюда. Наш водитель знает маленький провинциальный ресторан в Эперноне, примерно в шести милях отсюда, где мы сможем спокойно поговорить. Нам есть что обсудить.

– Скажи, – сказал Борн, – зачем здесь Панов? Зачем ты привез Мо с собой?

– Потому что если бы я этого не сделал, он бы подсыпал мне стрихнина.

– Что, черт возьми, это значит?

– То и значит. Он часть нашей команды, и ты знаешь это лучше, чем Мари или я.

– С ним что-то случилось, да? С ним что-то случилось из-за меня.

– Все прошло, и он снова с нами – это все, что тебе нужно знать.

– Это все «Медуза», не так ли?

– Да, но, повторяю, он вернулся, и если не считать того, что он малость устал, он в полном порядке.

– Малость?.. Кстати, маленький провинциальный ресторан в шести милях отсюда – его, кажется, назвал твой водитель?

– Да, он отлично знает Париж и его окрестности.

– Кто он?

– Французский алжирец, многие годы работающий на Управление. Его для нас нанял Чарли Кассет. Он крепкий, знающий и за все это хорошо оплачиваемый. Ему можно доверять.