– Ты имеешь в виду, он куплен Шакалом?
– Я видел, как его купили в Афинах греческие производители, продававшие парашютные стропы Вашингтону, когда узнали, что коммунисты собираются их вытеснить. Они заплатили ему, чтобы он не совершал сделки. Потом я следил за ним в Амстердаме, когда он был посредником между торговцами алмазами Ньюмаркта и кем-то с московской элитной дачи. Однажды мы с ним пили вместе в Каттенгате, и я спросил его: «Круппи, какого черта ты делаешь?» Знаешь, что он ответил? Он сказал, используя в речи словесные обороты, которые я не могу себе позволить, примерно следующее: «Алексей, я сделаю все, что в моих силах, чтобы перехитрить вас, чтобы помочь Советам захватить всемирное господство, но пока, если хочешь отдохнуть, у меня есть чудный дом на берегу озера в Женеве». Вот что он ответил, Мо.
– Примечательная личность. Ты, конечно, рассказал все это своему другу Кассету…
– Конечно, нет, – оборвал его Конклин.
– Боже правый, почему нет?
– Потому что Крупкин определенно никогда не говорил Чарли, что знает меня. Кассет, может, и заключил сделку, но дела вести придется мне.
– С чем? Как?
– У Дэвида – Джейсона – есть более пяти миллионов на Кайманах. Потому я одним плевком могу купить Круппи, и он будет работать только на нас, если мы этого захотим.
– Это означает, что ты не доверяешь Кассету.
– Не совсем так, – сказал Алекс. – Я доверяю ему свою жизнь. Просто я не хочу, чтобы она была в его руках. У них с Питером Холландом свои приоритеты, а у нас – свои. У них – «Медуза»; у нас – Дэвид и Мари.
– Мсье? – стюардесса вернулась и обращалась к Конклину. – Прибыла ваша машина, сэр. Она ждет на южной стоянке.
– Вы уверены, что она за мной? – спросил Алекс.
– Прошу прощения, мсье, но водитель сказал, что у мистера Смита больная нога.
– Да уж, тут он прав.
– Я вызвала носильщика, чтобы он отнес ваш багаж, мсье. Идти довольно далеко. Он будет ждать вас на стоянке.
– Большое спасибо.
Конклин поднялся на ноги и полез в карман за деньгами.
– Пардон, мсье, – остановила его стюардесса. – Нам не разрешается брать чаевые.
– Да, верно. Я забыл… Мой чемодан за вашей стойкой, не так ли?
– Где его оставил ваш сопровождающий, сэр. И чемодан доктора тоже. Они будут на платформе через несколько минут.
– Спасибо еще раз, – сказал Алекс. – Извините меня за чаевые.
– Нам хорошо платят, сэр, но спасибо, что вы подумали об этом.
На пути к двери в главный терминал аэропорта Орли Конклин повернулся к Панову.
– Откуда она знает, что ты доктор? – спросил он. – Ты успел с ней переспать?
– Вряд ли. Я слишком устал для этого.
– Тогда откуда? Я ни разу не упомянул, что ты доктор.
– Она знакома с охранником, проводившим меня в зал. Думаю, она очень хорошо его знает. Она сказала с этим французским акцентом, что он «весьма привлекательный».
Ориентируясь по указателям в многолюдном терминале, они направились к южной стоянке.
Ни один из них не заметил изысканно одетого мужчину с оливкового цвета кожей, волнистыми черными волосами и большими темными глазами, последовавшего за ними из дипломатического зала. Он быстро прошел вперед вдоль стены, пока не оказался по диагонали впереди Конклина и Панова возле стоянки такси. Затем, косясь, будто в неуверенности, достал из кармана маленькую фотографию. Он переводил взгляд с нее на американских пассажиров и обратно. На фотографии был Моррис Панов, одетый в белый больничный халат.
Американцы вышли на платформу; темноволосый мужчина тоже. Американцы осмотрелись в поисках такси; темноволосый махнул своей машине. Из такси вышел водитель и подошел к Конклину и Панову, тихо обращаясь к ним, в то время как носильщик принес их багаж; два американца забрались в такси. Следовавший за ними незнакомец сел в частную машину, припаркованную через две машины позади их такси.
– Pazzo! [106] – сказал темноволосый по-итальянски модно одетой женщине за рулем. – Говорю тебе, это безумие! Три дня мы ждем, следя за каждым самолетом из Америки, и, когда уже почти сдались, этот идиот в Нью-Йорке оказывается прав! Это они!.. Давай, я поведу. А ты выйди и свяжись с нашими людьми. Скажи, пусть позвонят ДеФазио; пусть едет в свой любимый ресторан и ждет моего звонка. Он не должен уходить, пока мы не переговорим.
– Это вы, босс? – тихо спросила по телефону стюардесса в дипломатическом зале.
– Это я, – ответил дрожащий голос на том конце провода. – И в моих ушах снова звучит голос ангела.
– Да, это точно вы.
– Я же сказал. Продолжай.
– В списке, выданном нам на прошлой неделе, значился худой хромой американец средних лет, возможно в сопровождении доктора. Верно?
– Верно! И?
– Они только что были здесь. Я обратилась к спутнику хромого «доктор», и он откликнулся.
– Куда они направились? Мне жизненно необходимо это знать!
– Об этом речи не было, но я вскоре узнаю достаточно, чтобы вы могли это выяснить, босс. Носильщик, который понес их багаж к южной стоянке, даст описание и номер лицензии встретившей их машины.
– Ради бога, перезвони мне, когда у тебя будет информация!
В трех тысячах миль от Парижа Луис ДеФазио сидел в одиночестве за самым дальним столом в «Траффикантес Клэм Хаус» на Проспект-авеню в Бруклине, Нью-Йорк. Он прикончил поздний ленч из vitello tonnato, промокнул губы ярко-красной салфеткой, пытаясь вести себя, как обычно, раскованно и покровительственно. Однако, если знать правду, он был готов сгрызть эту салфетку, вместо того чтобы аккуратно вытирать ею губы. Maledetto! Он сидит в «Траффикантес» уже почти два часа – два часа! А если еще учесть те сорок пять минут, которые потребовались ему, чтобы добраться сюда после звонка из «Дворца макаронной кухни Гарафолы» на Манхэттене, то прошло уже больше двух часов, почти три, с тех пор как его человек в Париже, во Франции, засек две цели. Сколько времени может понадобиться двум bersaglio, чтобы доехать до отеля из аэропорта? Три часа? Только если эти из Палермо поехали в Лондон, в Англию, что, зная их, было вполне вероятным.
И все же ДеФазио оказался прав! Из болтовни того еврея после дозы следовал только один путь, по которому они могли пойти, – в Париж к своему дружку, фальшивому киллеру… Ну и что, что Николо и еврей исчезли? Еврей ушел, а Ники может и подождать. Но Николо не хотел говорить; он понимал, что его будет всюду поджидать какая-нибудь неприятность вроде ножа в почку, если он скажет. К тому же Ники не знал ничего особенного, что юристы не отмели бы, как подержанный навоз. А еврей знал только то, что был в какой-то комнате где-то на ферме, даже если бы и вспомнил. Он никого не видел, кроме Николо.
Но Луис ДеФазио знал, что был прав. И потому в Париже его ждали более семи миллионов «зеленых». Семь миллионов! Боже правый! Он мог заплатить браткам из Палермо в Париже больше, чем они ожидали, и у него еще останется целая куча баксов.
Старый официант из старой деревни, дядюшка Траффиканте, подошел к его столику, и Луис затаил дыхание.
– Вам звонят, синьор ДеФазио.
Как обычно, capo supremo пошел к таксофону в конце узкого темного коридора возле мужского туалета.
– Говорит Нью-Йорк, – сказал он в трубку.
– Говорит Париж, синьор Нью-Йорк. Это тоже pazzo!
– Где ты пропадал? Ты достаточно pazzo, чтобы поехать в Лондон? Я уже три часа жду!
– Совершал поездку по нескольким забытым богом проселочным дорогам, что имеет значение только для моих нервов. То, что я сейчас делаю, – невероятно!
– И где же?
– Я говорю по телефону привратника, за который плачу добрую сотню американских долларов, и этот французский клоун следит за мной через окно, чтобы я чего-нибудь не спер – его ленч, наверное.
