– Просто расскажите, что произошло, – попросила Мари.

– А вы, милая леди, куда красивее, чем я себе представлял. Если бы мы встретились в Париже, я бы похитил вас у этого диккенсовского оборванца, которого вы называете своим мужем. Боже, только посмотрите на эти волосы – они великолепны!

– Он, наверное, не мог сказать вам даже, какого они цвета, – улыбнулась Мари. – Я буду шантажировать этого холопа вами.

– И все же для его возраста он удивительно в хорошей форме.

– Это потому что я пичкаю его всякими таблетками и всевозможными лекарствами, Дмитрий. А теперь расскажите же нам, что случилось?

– Что случилось? Они вычислили меня, вот что случилось! Они конфисковали мой чудный дом в Женеве! Теперь это придаток советского посольства. Ужасная потеря!

– Кажется, моя жена говорит обо мне, холопе, – сказал Вебб. – Ты находился в больнице в Москве и обнаружил, что кто-то что-то против меня задумал – а именно мою казнь. Тогда ты приказал Бенджамину вывести меня из Новгорода.

– У меня есть источники, Джейсон, и наверху тоже ошибаются, и я не стану никого подставлять, называя имена. Это было просто неправильно. Если Нюрнберг чему нас и научил, так это тому, что не следует выполнять бессмысленные приказы. Этот урок пересекает границы и проникает в умы.

– Хорошо сказано, – одобрил Префонтейн, поднимая стакан «Перье» за здоровье русского. – Когда все уже сказано и сделано, мы все часть единого разума, человеческой расы, не так ли?

– Ну, – кашлянул Крупкин, проглотив четвертую рюмку бренди, – помимо этого очень привлекательного, хотя и избитого утверждения, имеются еще различия в способах владения собственностью, господин судья. Несерьезные, конечно, но тем не менее различия. Например, хотя мой дом на берегу озера в Женеве больше не принадлежит мне, мои счета на Каймановых островах по-прежнему мои личные. Кстати, далеко отсюда до этих островов?

– Примерно двадцать сотен миль на запад, – ответил Сен-Жак. – Самолет из Антигуа доставит вас туда часа за три с чем-то.

– Так я и думал, – кивнул Крупкин. – Когда мы лежали в московской больнице, Алекс часто говорил об острове Транквилити и Монтсеррате, и я посмотрел карту в больничной библиотеке. Кажется, все идет как надо… Кстати, я надеюсь, с хозяином катера будут вежливо обращаться? Мои чрезвычайно дорогие эрзац-документы очень даже в порядке.

– Его преступление заключается в том, как он здесь появился, а не в том, что привез вас сюда, – ответил Сен-Жак.

– Я очень спешил: все-таки решается моя судьба.

– Я уже объяснил представителям властей, что вы старый друг моего зятя.

– Хорошо. Очень хорошо.

– Что вы теперь будете делать, Дмитрий? – спросила Мари.

– Боюсь, мои средства весьма ограниченны. У нашего русского медведя не только больше когтей, чем у сороконожки – ног, но он еще и имеет доступ ко всемирной компьютерной сети. Мне придется затихнуть на достаточно долгое время, пока я не создам себе новую биографию. От самого рождения, конечно. – Крупкин повернулся к хозяину «Транквилити Инн». – Возможно ли арендовать один из этих замечательных коттеджей, мистер Сен-Жак?

– После всего, что вы сделали для Дэвида и моей сестры, можете даже не задумываться над этим. Этот дом – ваш дом, мистер Крупкин. Весь.

– Вы очень добры. Во-первых, естественно, мне предстоит слетать на Кайманы, где, я слышал, имеются отличные портные; затем, быть может, небольшая яхта и мелкий чартерный бизнес, который можно представить как перемещенный из Тиерра дель Фуэго или Мальвин – словом, какое-нибудь забытое богом местечко, где небольшое количество денег сможет создать личность и весьма туманное прошлое. После всего этого, есть один доктор в Буэнос-Айресе, который творит чудеса с отпечатками пальцев – совсем безболезненно, говорят, – и потом немного косметической хирургии – в Рио лучшие, знаете ли, гораздо лучшие, чем в Нью-Йорке, специалисты, – совсем чуть-чуть, слегка изменить профиль и, пожалуй, скинуть год-другой… За последние пять дней и ночей мне было нечем заняться, кроме как думать и планировать, претерпевая в пути ситуации, которые я не в силах описывать в присутствии прелестной миссис Вебб.

– Да, вы все хорошо продумали, – согласилась жена Дэвида. – И, прошу вас, зовите меня Мари. А то как же я буду шантажировать вами моего холопа, если я миссис Вебб?

– Ах, восхитительная Мари!

– Что насчет этих твоих восхитительных планов? – многозначительно спросил Конклин. – Сколько времени может занять их воплощение?

– И это ты задаешь подобный вопрос? – удивленно вытаращил глаза Крупкин.

– Я думаю, его все же следовало задать, – ответил Алекс.

– Ты, который создал досье величайшего актера, которого когда-либо знал мир международного терроризма? Досье несравненного Джейсона Борна?

– Если речь обо мне, – сказал Вебб, – то меня нет. Я здесь всего лишь предмет интерьера.

– Сколько, Круппи?

– Ради бога, старик, ты ведь обучал рекрутов для конкретного задания, для единственной миссии. Я же собираюсь изменить целую жизнь!

– Сколько?

– Это ты скажи мне, Алекс. Речь идет о моей жизни – какой бы незначительной в геополитической схеме вещей она ни была, – это все же моя жизнь.

– Мы обеспечим все, что понадобится, – перебил Дэвид Вебб, из-за раненого плеча которого выглядывал невидимый образ Джейсона Борна.

– Два года на то, чтобы сделать это хорошо, три – чтобы сделать лучше, – заверил Дмитрий Крупкин.

– Они у вас есть, – сказала Мари.

– Причард, – сказал Сен-Жак, повернув голову. – Подлей-ка мне, будь добр.

Они шли по залитому лунным светом пляжу, изредка касаясь друг друга, чтобы дать проявление чувству возбуждения от близости, будто разлучивший их мир никак не выпускал из своего кошмарного водоворота, постоянно затягивая в свое огненное ядро.

– У тебя был с собой пистолет, – тихо сказала Мари. – Я и не подозревала, что он у тебя был. Ненавижу оружие.

– Я тоже. Даже не уверен, что знал о нем. Он просто был при мне.

– Рефлекс? Привычка?

– И то и другое, наверное. Это было неважно, мне все равно не пришлось им воспользоваться.

– Но ты мог бы, не так ли?

– И снова, не уверен. Если бы тебе и детям что-либо угрожало, я бы без сомнений воспользовался им, но не думаю, что стал бы палить без разбору.

– Ты уверен, Дэвид? Не заставит ли тебя малейший признак опасности для нас выхватить пистолет и начать стрелять по теням?

– Нет, по теням я не стреляю.

Шаги. Сзади на песке! Шорох волн и несомненные признаки вторжения человеческого существа, разрывы через естественные промежутки времени – звуки, хорошо знакомые Джейсону Борну по сотням пляжей! Он развернулся, с силой оттолкнув Мари в сторону от линии огня так, что она не удержалась на ногах, и присел, вскидывая пистолет.

– Пожалуйста, не убивай меня, Дэвид, – проговорил Моррис Панов, осветив его фонариком. – Это было бы просто бессмысленно.

– Боже, Мо! – воскликнул Вебб. – Какого черта ты здесь?

– Пытаюсь вас разыскать, только и всего… Ты не хочешь помочь Мари?

Вебб подчинился и поднял жену на ноги. Они оба жмурились от луча фонарика.

– Боже, да ты действительно крот! – вскричал Джейсон Борн, снова поднимая оружие. – Ты знал каждый мой шаг!

– Кто я?! – взревел психиатр, опустив фонарик. – Если ты веришь этому, застрели меня, сукин сын!

– Не знаю, Мо. Я уже ничего не знаю!.. – голова Дэвида запрокинулась назад от боли.

– Тогда плачь от всей души, ублюдок! Плачь, даже если не делал этого никогда раньше! Джейсон Борн мертв, кремирован в Москве, и это действительно так! И либо ты примешь это, либо я не хочу больше иметь с тобой ничего общего! Усвоил ты это, высокомерное, великолепное создание?! Ты сделал это, и все кончено!

Вебб упал на колени со слезами на глазах, дрожа и стараясь не издать ни звука.