– Джонни, прошу тебя, – возразила было Мари.

– Это необходимо, сестричка.

– Что?..

Ребенок вышел, странно посмотрев на дядю, направляясь к двери, очевидно, почувствовав что-то серьезное, как это свойственно детям. Мари встала и пристально посмотрела на брата, на слезы, побежавшие по его щекам. Ужасная весть стала ей понятна.

– Нет!.. – прошептала она, побледнев еще сильнее. – Боже милостивый, нет! – воскликнула она, ее руки и плечи задрожали. – Нет… нет! – Мари заплакала.

– Его больше нет, сестричка. Я хотел, чтобы ты услышала это от меня, а не по радио или телевидению. Я хочу быть с тобой.

– Ты ошибаешься, ошибаешься! – прокричала Мари, подбежав к нему и схватив за рубашку, смяв ткань в кулаках. – Он был под защитой!.. Он обещал мне, что будет в безопасности!

– Это только что пришло из Лэнгли, – сказал младший брат, протягивая распечатку. – Несколько минут назад звонил Холланд и сказал, что едет сюда. Он знал, что ты все равно узнаешь об этом. Это было взято из сообщения по московскому радио ночью, скоро об этом растрезвонят во всех средствах массовой информации.

– Дай сюда! – потребовала она. Он подчинился и нежно приобнял ее за плечи, готовый утешить как только сможет. Она быстро прочитала распечатку, стряхнула его руки, нахмурившись, вернулась к дивану и села. Ее концентрация была абсолютной; она положила бумагу на кофейный столик и снова изучила ее, будто это археологическая находка, какой-нибудь свиток.

– Он погиб, Мари. Я даже не знаю, что сказать, – ты знаешь, как он мне нравился.

– Да, знаю, Джонни, – и она посмотрела на него с тонкой улыбкой на губах, к удивлению Сен-Жака. – Но еще рановато лить слезы, братец. Он жив. Джейсон Борн жив, и, судя по этой уловке, Дэвид тоже жив.

Боже, она не может смириться с этим, подумал ее брат. Он подошел к дивану и сел на корточки перед ней рядом с кофейным столиком, взяв ее руки в свои.

– Сестричка, милая, думаю, ты не понимаешь. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, но ты должна понять.

– Братец, благодарю тебя за заботу, но ты невнимательно прочитал это – недостаточно внимательно. Ужас самой новости отвлекает от подтекста. В экономике это называется введением в заблуждение облаком дыма и парой зеркал.

– Что? – Сен-Жак отпустил ее руки и поднялся. – О чем это ты?

Мари взяла communiqu из Лэнгли и еще раз просмотрела его.

– После нескольких расплывчатых, даже противоречивых описаний происшедшего, – сказала она, – со слов людей, присутствовавших в этом арсенале, или что бы то ни было, в последнем абзаце указано: «Среди вещей, найденных на теле убийцы, была карта Брюсселя и окрестностей, на которой город Андерлехт был обведен красным». Дальше они устанавливают очевидную связь с убийством Тигартена. Это чушь, Джонни, с двух точек зрения… Во-первых, Дэвид никогда не взял бы с собой такую карту. Во-вторых, что гораздо более убедительно, трудно поверить, что советские средства массовой информации станут разглашать подобную информацию, но связь с убийством генерала Тигартена – это уж слишком.

– Что ты имеешь в виду? Почему?

– Потому что предполагаемый убийца находился в России, а Москве нежелательны какие-либо связи с убийством командующего НАТО… Нет, братец, кто-то нарушил правила и заставил ТАСС выпустить эту историю, и, подозреваю, много голов покатятся с плеч за это. Я не знаю, где сейчас Джейсон Борн, но уверена, что он не мертв. Дэвид позаботился о том, чтобы я поняла это.

Питер Холланд поднял трубку и коснулся кнопок, чтобы связаться с Чарли Кассетом по его личному каналу.

– Да?

– Чарли, это Питер.

– Рад это слышать.

– Почему?

– Последнее время по этому телефону я слышу одни только неприятности. Я только что говорил с нашим источником на площади Дзержинского, и он сказал мне, что КГБ жаждет крови.

– Сообщение ТАСС о Борне?

– Да. ТАСС и Радио Москва признали, что публикация истории была официально санкционирована, потому что ее прислали из Министерства печати с пометками для немедленного издания. Тогда никто под этим не подписался, и теперь невозможно проследить, кто поставил те пометки.

– Какой ты делаешь из этого всего вывод?

– Не уверен, но из того, что я узнал о Дмитрии Крупкине, можно сказать, что это в его стиле. Сейчас он работает с Алексом, и если это не из записной книжки Конклина, то я не знаю Святого Алекса. А я его знаю.

– Это совпадает с тем, что думает Мари.

– Мари?

– Жена Борна. Я только что беседовал с ней, и ее аргументы весьма убедительны. Она говорит, что московское сообщение – очевидная чушь. Ее муж жив.

– Согласен. Ты мне для этого позвонил?

– Нет, – вздохнул директор. – Мне придется добавить тебе неприятностей.

– Это я слышать уже не рад. В чем дело?

– Парижский телефонный номер, ведущий к Шакалу, который мы получили от Генри Сайкса в Монтсеррате. Это номер кафе на Мараисской набережной в Париже.

– Где кто-то должен был отозваться на черного дрозда. Я помню.

– Кто-то отозвался, и мы проследили за ним. Тебе это не понравится.

– Алекс Конклин, кажется, скоро получит звание прыща года. Ведь это он вывел нас на Сайкса, не так ли?

– Да.

– Ну, и что там?

– Сообщение было доставлено к дому директора Второго бюро.

– Мой бог! Я бы передал это спецотделу французской разведки с некоторым хронологическим комментарием.

– Я не собираюсь ничего никому передавать, пока не объявится Конклин. Мы обязаны ему.

– Какого черта они делают? – вскричал Кассет рассерженно. – Издают ложные сообщения о гибели – из самой Москвы! Зачем?

– Джейсон Борн вышел на охоту, – ответил Питер Холланд. – И когда охота закончится – если она закончится и если он убьет Карлоса, – ему надо будет выбраться из лесов прежде, чем все кинутся его искать… Надо предупредить каждую базу и каждый разведпост. Кодовое название: «Убийца. Верните его».

Новгород. Сказать, что это было неправдоподобно, означало бы признать возможность правдоподобия, а это было практически невозможно. Он был идеальной выдумкой, его иллюзорные видения были почти реальнее действительности, этой фантасмагории можно было коснуться, почувствовать, использовать, входить в нее и покидать ее; это был коллективный шедевр, сотворенный среди густых лесов вдоль реки Волхов. С того момента, как Борн вышел из глубокого подземного тоннеля, проходившего под речным дном, напичканного охранниками, воротами и множеством камер, он был близок к шоковому состоянию, сохраняя, однако, способность ходить, наблюдать, впитывать впечатления и думать.

Американский комплекс, как, наверное, и остальные, был разбит на секции, четко разделенные между собой, каждая из которых занимала два-пять акров земли. Одна секция, возведенная на берегу реки, очень напоминала центр прибрежной деревни в Мейне; другая, подальше от берега, – небольшой южный городок; третья – оживленную улицу мегаполиса. В каждой из них было организовано соответствующее автомобильное движение, полиция, одежда, магазины, бакалейные лавки и аптеки, бензоколонки и модели зданий – многие из которых достигали двух этажей в высоту и идеально точно изображали настоящие, поскольку в них использовались американские материалы для дверей и окон. Очевидно, как и физический облик, жизненно важное значение имел язык – не просто свободное владение английским, а владение лингвистическими особенностями, диалектами, характерными для конкретных районов. Переходя от одной секции к другой, Джейсон слышал вокруг эти звуки. От «иеа» западной части Новой Англии до техасской медлительности и столь знакомых «ю-олс»; от мягких носовых звуков Средневосточного региона США до громкой абразивности больших восточных городов с неизбежным «Понимаете, о чем я?» в беседах – как в вопросах, так и в утверждениях. Это все было действительно невероятно. В это не просто трудно было поверить, это выглядело неправдоподобным.