– Так и сделаю, – отозвался Джейсон Борн.

На аллее, ведущей к церкви, становилось темно. Высокие пальмы и густой подлесок помогали сумраку, задерживая лучи садящегося солнца. Джейсон уже собрался развернуться и направиться к магазину спорттоваров и маяку, как вдруг, словно фотоэлектрический мираж, ожили синие и красные лампы, посылая с земли круги света на листья пальм. На мгновение Борн почувствовал, что резко, даже слишком резко вошел в коридор сочных красок, вырезанный из тропической растительности. Он не позволял ориентироваться и просто мешал. Борн почувствовал себя освещенной движущейся мишенью в красочном тире.

Он быстро укрылся в тени кустарника за границей огней; в его голые ноги впивались колючки диких растений. Когда он углубился в листву и в потемках продолжал двигаться в сторону церквушки, ему мешали влажные ветви и лианы, цеплявшиеся за руки и ноги. Это инстинкт. Держись в тени, подальше от ярких помпезных огней, больше принадлежащих островному carnivale.

Какой-то резкий звук! Он выпадал из строя естественных звуков прибрежного леса. Потом послышался стон, превратившийся в спазм, – и неожиданно прекратился, оборвался… или его заглушили? Джейсон двигался вперед и шаг за шагом продирался через тормозившую движение непролазную стену растений, пока не увидел солидную деревянную дверь часовни. Она была приоткрыта, и сквозь лучи синих и красных фонарей на дорожку проникал мягкий мерцающий отсвет электрических свечей.

Думай. Напряги память. Вспоминай! Он был в часовне всего один раз, тогда в шутку отчитывал шурина за то, что тот потратил большие деньги на бессмысленный придаток к «Транквилити Инн».

– По крайней мере, церковь очень изящна, – заметил Сен-Жак.

– Ничего подобного, брат, – ответила Мари. – Она совсем не вписывается в окружающую обстановку. И не похожа на последнее пристанище.

– А если кто-нибудь получит плохие известия? Ну, знаешь, совсем плохие…

– Организуй ему выпивку, – сказал Дэвид Вебб.

– Да вы войдите внутрь. У меня здесь на витражах символы пяти разных религий, включая синто.

– Главное, не показывай сестре счета, – прошептал Вебб.

А что внутри? Там была дверь? Второй выход?.. Нет, не было. Только пять или шесть рядов церковных скамеек да какие-то перила перед приподнятым аналоем, а над всем этим примитивное окно с цветными стеклами, сработанное местным умельцем.

А что сейчас? Кто-то внутри. Измаил? Загрустивший постоялец Транквилити? Запоздавший молодожен, проводящий на острове медовый месяц? Он снова достал маленькую рацию из нагрудного кармана. Приблизил ее к губам и позвал:

– Джонни?

– Да, я на крыше.

– Я у церкви. Вхожу внутрь.

– Измаил там?

– Не знаю. Но кто-то тут есть.

– В чем дело, Дэйв? Почему ты так тихо…

– Все в порядке, – перебил Борн. – Я просто проверю… Что находится за часовней? К востоку?

– Лес.

– Тропинки есть?

– Несколько лет назад была одна; сейчас заросла. Строители ходили по ней за водой… Я пошлю пару охранников…

– Нет! Если что-то понадобится, я тебя вызову. Конец связи. – Джейсон убрал рацию и продолжил красться, не спуская глаз с двери.

Тишина. Изнутри не доносилось ни звука, ни движения, ничего, кроме мерцания «свечей». Борн подобрался к краю тропинки, снял фотоаппарат и соломенную шляпу и открыл футляр с пиропатронами. Он вынул один и засунул за пояс, вытащив пистолет. Залез в левый карман рубашки за зажигалкой, взял ее, поднялся и тихо и стремительно прошел к углу маленького здания – этой нелепой церквушке в тропическом лесу над пляжем. «Он привык использовать сигнальные патроны еще задолго до событий в Манассасе, штат Виргиния, – подумал Борн, медленно подбираясь из-за угла ко входу в церковь. Все началось еще в Париже – тринадцать лет назад, Париж, кладбище Рамбулье. И Карлос…» – Он добрался до дверного проема приоткрытой двери, медленно и осторожно приблизил к стояку лицо и заглянул внутрь.

Джейсон ахнул, дыхание перехватило, его охватил ужас и ярость, он не хотел верить своим глазам. На возвышении перед рядами отполированных скамеек лежал юный Измаил, его тело было перекинуто через аналой, руки безжизненно повисли, темнокожее лицо было все в кровоподтеках и ссадинах, изо рта на пол сочилась кровь. Джейсона оглушило чувство вины; оно было неожиданным, всеохватывающим и уничтожающим, в ушах стоял голос старика француза: «… могут погибнуть другие, совершенно невинные люди…»

«Погибнут! Этого ребенка убили! Парень выполнил поручение, но поплатился жизнью. О боже, что я наделал?.. Что мне теперь делать?»

По его лицу стекал пот, перед глазами все плыло. Борн выхватил из кармана пиропатрон, щелкнул зажигалкой и трясущейся рукой поднес ее к красному кончику. Патрон тут же вспыхнул, разбрасывая белые искры и пламя, шипя, словно сотня рассерженных змей. Джейсон бросил его в дальний конец часовни, проскользнул в дверной проем, повернулся и захлопнул за собой тяжелую дверь. Он прижался к полу под последним рядом скамеек, вытащил из кармана рацию и нажал кнопку «вызов».

– Джонни, церковь. Окружай ее!

Он не стал дожидаться ответа Сен-Жака; того, что он сказал, было достаточно. Шипящая сигнальная шашка продолжала извергать снопы искр, отражавшиеся в витражах, а Борн с пистолетом в руке полз к дальнему приделу часовни, его глаза перебегали с предмета на предмет, обшаривая уже незнакомые углы церкви «Транквилити Инн». Единственным местом, куда он больше не мог смотреть, был аналой с распростертым телом мальчишки, которого он убил… По обеим сторонам возвышения располагались скрытые занавесями проходы, похожие на сценические двери, ведущие в крошечный придел, куда можно было попасть и справа и слева. Несмотря на тоску, в Борне росло чувство глубокого удовлетворения, даже какого-то нездорового восторга. Он победит в этой смертельной игре. Карлос подготовил тщательно спланированную западню, а Хамелеон сумел все изменить. Дельта из отряда «Медуза» все развернул на сто восемьдесят градусов. За одним из этих занавешенных проходов находится убийца из Парижа.

Борн поднялся, прислонился спиной к правой стене и поднял пистолет. Он дважды выстрелил в правый проход, с каждым выстрелом занавес колыхался, а он бросился вдоль последнего ряда, дополз до конца, встал на колени и еще дважды выстрелил в правый проход.

Какая-то фигура в панике пробиралась через занавеси. Вот она начала падать вперед, вцепилась в материю, но темно-красный занавес сорвался с крючков и упал на плечи человека, и тот рухнул на пол. Борн бросился вперед, выкрикивая имя Карлоса, стреляя из пистолета, пока не опустел магазин. Неожиданно откуда-то сверху раздался взрыв, разрушивший целый витраж в верхней части левой стены. Разноцветные осколки еще кувыркались в воздухе и падали на пол, когда стоявший на карнизе снаружи человек вышел в самый центр открытого пространства над шипящей, слепящей сигнальной шашкой.

– У тебя кончились патроны, – сказал Карлос ошеломленному Джейсону внизу. – Тринадцать лет, Дельта, тринадцать проклятых лет. Но теперь они узнают, кто победил.

Шакал поднял свой пистолет и выстрелил.

Что-то обжигающее и одновременно леденящее прошло сквозь шею Борна, и он рухнул на церковную скамью, а потом в проход между вторым и третьим рядом, ударившись головой и бедрами о блестящее коричневое дерево и вцепившись в пол. Перед глазами поплыли круги, и он начал проваливаться в темноту. Откуда-то очень-очень издалека послышались истеричные крики. Потом темнота стала абсолютной.

– Дэвид.

Криков больше не было; голос звучал низко и настойчиво и звал его по имени, которое он не узнавал.

– Дэвид, ты меня слышишь?

Борн открыл глаза и тут же осознал две вещи. На его шее была широкая повязка, и он в одежде лежал на кровати. Справа постепенно обрело четкие очертания обеспокоенное лицо Джона Сен-Жака; слева находился незнакомый человек, мужчина средних лет со спокойным и пристальным взглядом.