На полукруглом балконе, за высоким окном гостиной ближайшего к центральному зданию коттеджа в кресле-каталке полулежала изнеможенная пожилая женщина. В руке она держала бокал «Шато Карбоне» 78-го года и время от времени делала маленькие глотки, впитывая вместе с ними великолепие заката. Она то и дело нервно дотрагивалась до завитков своих не очень ловко выкрашенных волос, прислушиваясь к голосам, доносящимся изнутри дома. В гостиной ее муж разговаривал с их новой служанкой. Наконец их беседа закончилась, и женщина в кресле-каталке услышала легкие шаги мужа, выходящего к ней на балкон.

– Господи ты боже мой, – сказала она по-французски, – наверное, я сойду с ума от этой красоты.

– А почему бы и нет? – ответил ей посланец Шакала. – Это место как нельзя лучше подходит для такой цели. Я до сих пор смотрю вокруг и не могу поверить своим глазам.

– Ты до сих пор не сказал мне, зачем монсеньор послал тебя, нас, сюда?

– Я уже говорил тебе. Я привез известие от него, и ничего более.

– Я не верю тебе.

– Прошу тебя, поверь. То, что я сделал, было важно для него, но совсем не обременительно для нас. Наслаждайся, моя милая.

– Ты всегда называешь меня так, когда других объяснений у тебя нет.

– Тогда твой же собственный опыт должен подсказать тебе, что не стоит задавать вопросы, не правда ли?

– Но это не так, дорогой. Я умираю…

– Чтоб я больше не слышал ничего подобного!

– Так или иначе, это правда, и ты не можешь скрывать ее от меня. Моя печаль не обо мне, моя боль ушла. Я волнуюсь за тебя. Ты всегда был лучше своего окружения, Мишель… О нет, ты Пьер Фонтейн, я не должна этого забывать… Понимаешь, я не могу не думать о тебе. Это место, эти необыкновенные покои, это внимание. Я думаю, тебе придется заплатить ужасную цену, дорогой.

– Почему ты так думаешь?

– Все окружающее нас столь величественно. Чересчур величественно. Это ненормально.

– Ты слишком глубоко пытаешься вникнуть в ситуацию.

– Нет, это ты пытаешься лгать сам себе. Мой брат Клод всегда говорил, что ты слишком много делаешь для монсеньора. Однажды он предъявит тебе счет.

– Твой брат Клод – старый мухомор с трухой в голове. Поэтому монсеньор дает ему самые простые и незначительные поручения. Его можно послать с бумагами в Монпарнас, а он приедет в Марсель и сам не будет знать, как там оказался, потому что…

Внезапно в комнате раздался телефонный звонок, оборвав посланца Шакала на полуслове. Он обернулся на звук.

– Наш новый друг обо всем позаботится, – заявил он.

– Она очень странная, – сказала женщина. – Я не доверяю ей.

– Она работает на монсеньора.

– Действительно?

– Я не говорил тебе? Она должна передать мне инструкции от монсеньора.

В балконных дверях появилась служанка, одетая в черное платье, белый передник и белую наколку. Ее светло-каштановые волосы были собраны сзади в тугой узел.

– Мсье, это Париж, – сообщила она.

Напряжение в ее широко открытых серых глазах подчеркивало важность звонка, скрываемую в тихом, невыразительном голосе.

– Спасибо.

Посланец Шакала в сопровождении служанки прошел в комнату к телефону. Она подняла трубку и подала ее старику.

– Это Жан-Пьер Фонтейн.

– Благость да снизойдет к тебе, сын божий, – произнес голос человека, находящегося за тысячу миль, на другом континенте. – Вы хорошо устроились?

– Более чем, – ответил пожилой человек. – Все это… так величественно, мы не заслужили такого.

– Вы заработали это.

– Чем я могу служить вам?

– Ты должен следовать инструкциям, которые передаст тебе служанка. Следуй им неукоснительно и не отступай ни на шаг, понятно?

– Конечно.

– Благословляю тебя.

Раздался щелчок, и голос в трубке пропал. Фонтейн опустил трубку и повернулся к служанке, но ее уже не было рядом. Она находилась на противоположной стороне комнаты и отпирала ящик массивного письменного стола. Он подошел к ней и взглянул на содержимое ящика. Его взгляд замер, упав на ужасные предметы. В ящике лежали пара хирургических перчаток, пистолет с цилиндрическим глушителем на стволе и опасная бритва со сложенным лезвием.

– Это ваши инструменты, – сказала служанка, одновременно передавая ему ключи. Ее серые спокойные глаза пристально изучали его лицо. – Ваша цель – последний коттедж в этом ряду. Прежде всего вы должны ознакомиться с местом. Для этой цели рекомендуются продолжительные прогулки по дорожкам мимо коттеджей для моциона, что обычно в ходу у пожилых людей. Затем вы их убьете. Надев перед этим хирургические перчатки. Необходимо выпустить по пуле в каждую голову. Обязательно в голову. После этого вы всем им перережете горло…

– Мать Мария, и детям?

– Таков приказ.

– Но это варварство!

– Вы желаете, чтобы я сообщила о вашем мнении в Париж?

Фонтейн бросил взгляд на балкон, где в кресле-каталке находилась его женщина.

– Нет, нет, конечно, нет.

– Я тоже так думаю… И наконец, последнее. Кровью из любого тела, все равно чьего, вы напишете на стене: «Джейсон Борн, брат Шакала».

– О боже мой… Меня схватят, без сомнения?

– Это зависит от вас. Поставьте меня в известность о сроке казни, и я присягну, что славный воин Франции в данное время находился в своем коттедже.

– Срок?.. Когда это нужно будет совершить?

– В течение последующих тридцати шести часов.

– А затем?

– Вы можете оставаться здесь до тех пор, пока ваша жена не умрет.

Сюрпризы преследовали Брендана Патрика Пьера Префонтейна. Он снова был крайне удивлен. Несмотря на то что предварительного заказа у него не было, у стойки регистрации «Транквилити Инн» его приняли как долгожданную знаменитость, а едва он заикнулся о том, что желает снять коттедж, ему немедленно сообщили, что коттедж ему уже забронирован. После этого на удивление чуткий клерк поинтересовался:

– Как прошел перелет из Парижа?

За этим последовала небольшая заминка – оказалось, что служащие гостиницы никак не могут найти хозяина. Префонтейну сообщили, что в кабинете его нет, и если он отправился проверять прибрежную полосу, то связаться с ним прямо сейчас вряд ли удастся. В конце концов клерк витиевато извинился, сопровождая слова красноречивыми жестами, и бывшего судью из Бостона отвели в предоставленные ему апартаменты: маленький и очень милый домик с видом на море. Совершенно случайно, по крайней мере так казалось окружающим, судья сунул руку не в тот карман, в результате чего услужливость клерка была вознаграждена пятидесятидолларовой купюрой. Префонтейн прекрасно исполнял роль человека из своего круга. Он то и дело прищелкивал пальцами и похлопывал себя ладонями по животу. Ничего не скажешь, роскошный прием для неизвестного человека, впервые прибывшего на остров на гидроплане с Монтсеррата… Судья догадывался, что не что иное, как его имя было виной тому, что весь штат за стойкой «Транквилити Инн» пришел в движение при его появлении. Могут ли подобные совпадения продолжаться вечно?.. Если это следствие заблуждений губернаторского подручного по иммиграции, то по крайней мере он помог ему заполучить коттедж.

Но, однажды начавшись, безумие продолжалось с новой силой. Как только он успел развесить весь свой курортный гардероб в шкафу, в двери вежливо постучали, и ему были доставлены бутылка охлажденного «Шато Карбоне», букет свежесрезанных цветов и коробка бельгийских шоколадных конфет. И все это без малейшего намека на сомнение в его персоне или на то, что перепутали его коттедж с одним из соседних выше или ниже по дорожке.

– Это вам, сэр!

Судья переменил костюм на пару бермуд, содрогнувшись при виде своих тощих ног, и свободную спортивную рубашку. Белые теннисные туфли и белое парусиновое кепи завершили его тропический наряд. Темнело, и ему не терпелось прогуляться. По разным причинам.

– Я знаю, кто такой Жан-Пьер Фонтейн, – сказал Джон Сен-Жак, перечитав регистр, лежащий на стойке. – Он тот самый, о ком мне звонили из офиса губернатора. Но кто такой, черт возьми, Б. П. Префонтейн?