– Думаю, сойдет.

– А ты не думай, просто прими это.

Они устроились в кабинке в задней части небольшой деревенской гостиницы, укомплектованной потертой скатертью, тяжелыми сосновыми скамьями и вполне приемлемым вином. Хозяин, широкоплечий румяный жирный мужчина, заявил, что его кухня превосходна, и, хотя никто из них не мог пробудить в себе голод, Борн заплатил за четыре блюда, просто чтобы доставить хозяину радость. Это сработало. Хозяин прислал два больших графина хорошего красного вина и бутылку минеральной воды и удалился.

– Ладно, Мо, – сказал Джейсон, – ты не хочешь рассказать, что случилось или кто это сделал, но ты по-прежнему действующий, хотя и болтливый, медицинский работник, которого мы знаем уже тринадцать лет, верно?

– Верно, ты, шизофреник, сбежавший из Беллеву. И, чтобы ты не подумал, что я геройствую, позволь заявить абсолютно прямо, что я здесь исключительно в целях защиты моих немедицинских гражданских прав. Мой главный интерес – моя ненаглядная Мари, которая, как ты, я надеюсь, можешь видеть, сидит сейчас рядом со мной, а не ты. И я положительно истекаю слюной при мысли о делаемых ею замечательных отбивных.

– О, как я люблю тебя, Мо! – сказала жена Дэвида Вебба, пожимая руку Панова.

– Позволь мне ответить взаимностью, – ответил доктор, целуя ее в щеку.

– Я все еще здесь, – заговорил Конклин. – Мое имя Алекс, и я бы хотел обсудить кое-какие вещи, в число которых отбивные не входят… Хотя, должен сказать тебе, Мари, я вчера говорил Питеру Холланду, что они чудесны.

– А что с моими несчастными отбивными?

– Красный соус, – вставил Панов.

– Давайте вернемся к тому, зачем мы здесь, – монотонно проговорил Джейсон Борн.

– Прости, дорогой.

– Мы собираемся сотрудничать с русскими, – Конклин говорил быстро, предвосхищая мгновенную реакцию Борна и Мари. – Все в порядке, я знаю контактное лицо, знаю его уже много лет, но Вашингтон – нет. Его имя Крупкин, Дмитрий Крупкин, и, как я уже говорил Мо, он может продаться за тридцать сребреников.

– Дай ему тридцать один, – перебил его Борн, – чтобы быть уверенным, что он на нашей стороне.

– Я предполагал, что ты это скажешь. Какой потолок?

– Никакого.

– Не так быстро, – сказала Мари. – Какая начальная цена?

– Слово нашему экономисту, – объявил Панов, потягивая вино.

– Учитывая его позицию в парижском КГБ, я бы назвал сумму около пятидесяти тысяч американских.

– Предложи ему тридцать пять и при давлении увеличивай до семидесяти пяти. Максимум – сотня, если необходимо, конечно.

– Ради бога, – вскричал Джейсон, еле сдерживая голос. – Речь идет о нас и о Шакале. Дай ему все, что он захочет!

– Чем легче человека купить, тем легче его перекупить.

– Она права? – спросил Борн, уставившись на Конклина.

– При обычных условиях – да, но в данном случае для перекупки потребуется действующее месторождение алмазов. Никто так не желает смерти Карлоса, как русские, и тот, кто принесет его труп, станет героем Кремля. Помните, его тренировали в Новгороде. Москва такое не забывает.

– Тогда делай, как говорит она, только купи его, – сказал Джейсон.

– Я понял. – Конклин наклонился вперед и глотнул воды из стакана. – Я позвоню ему сегодня, с телефона-автомата на телефон-автомат, и обо всем договорюсь. Потом организую встречу на завтра, возможно, ленч где-нибудь за пределами Парижа. Очень рано, до прихода большинства посетителей.

– Может, здесь же? – спросил Борн. – Бессмысленно искать дальше, и я буду знать дорогу сюда.

– Почему бы и нет? – согласился Алекс. – Я поговорю с хозяином. Но только не все четверо из нас – только я и Джейсон.

– Я уже думал об этом, – холодно сказал Борн. – Мари нельзя втягивать. Ее не должно быть ни видно, ни слышно, это ясно?

– Дэвид, ты уверен…

– Да, уверен.

– Я буду с ней, – быстро вмешался Панов. – Отбивные? – добавил он, стараясь разрядить обстановку.

– У меня нет кухни, но там есть поблизости отличный ресторан, где подают замечательную форель.

– Что ж, придется отказаться от отбивной, – вздохнул психиатр.

– Думаю, вам лучше будет поесть в комнате, – сказал Борн тоном, не терпящим возражений.

– Я отказываюсь быть заключенной, – тихо возразила Мари, прямо глядя на мужа. – Никто не знает, кто мы и где мы, и, по-моему, женщина, сидящая взаперти и не показывающаяся наружу, может привлечь гораздо больше внимания, чем нормальная француженка, занимающаяся своими повседневными делами.

– Она права, – заметил Алекс. – Если у Карлоса есть сеть осведомителей, ненормальное поведение действительно может привлечь их внимание.

– Вернемся к делу, – отрывисто предложил Борн.

– Ты очень груб, Дэвид.

– Я очень нетерпелив, помнишь?

– Ладно, остынь, – сказал Конклин. – Мы все на взводе, но необходимо все прояснить. Как только Крупкин окажется в наших рядах, его первой задачей будет отследить номер, который Гейтс дал Префонтейну в Бостоне.

– Кто дал кому, что и где? – спросил ошарашенный психиатр.

– Ты не в курсе, Мо. Префонтейн – это отстраненный судья, который связался с агентом Шакала. Короче говоря, агент дал нашему судье парижский номер, чтобы связаться с Шакалом, но он не совпал с номером, который уже был у Джейсона. Но в том, что агент, юрист по имени Гейтс, имел связь с Карлосом, сомнений нет.

– Рэндольф Гейтс? Бостонский подарок залам суда Чингисхана?

– Тот самый.

– Боже правый… Прошу прощения, я не должен был говорить этого, я же язычник. Да какого черта! – я в этом плохо разбираюсь, но, думаю, вы согласитесь, что это шок.

– Немалый. И мы должны узнать, кому принадлежит этот номер здесь, в Париже. Крупкин может это для нас выяснить. Это настоящий штопор для подобных головоломок, гарантирую вам.

– Штопор? – переспросил Панов. – Для чего, ради всего святого, во всем этом Префонтейн, судья, юрист и все остальные? Звучит, как плохое недодержанное вино.

– Это очень хорошее, выдержанное марочное вино, – вставила Мари. – Тебе бы понравилось, доктор. Ты мог бы месяцами изучать его, потому что у него больше оттенков вкуса, чем у большинства из нас, а его интеллект все еще невредим, несмотря на такие неприятности, как алкоголь, коррупция, потеря семьи и тюрьма. Он оригинал, Мо, и там, где большинство преступников его лиги обвиняют во всем всех, кроме себя, он – нет. Он сохранил великолепное чувство юмора. Если бы у американского правосудия было хоть немного мозгов – что оно регулярно старается опровергнуть, – его бы вернули на скамью подсудимых… Он преследовал людей Шакала, потому что те хотели убить меня и моих детей. Если при этом он каким-то способом зарабатывает хотя бы один доллар, он заслуживает каждый пенни, и я позабочусь, чтобы он их получил.

– Лаконично. Он тебе нравится.

– Я обожаю его. Так же, как обожаю тебя и Алекса. Вы все так рискуете ради нас…

– Может, мы все-таки вернемся к тому, зачем мы здесь? – сердито произнес Хамелеон. – Меня не интересует прошлое, меня интересует завтра.

– Ты не только груб, дорогой мой, ты еще и ужасно неблагодарен.

– Пусть будет так. На чем мы остановились?

– На Префонтейне, – резко ответил Алекс, глядя на Борна. – Но он может уже и не иметь значения, потому что вряд ли переживет Бостон… Я позвоню тебе в таверну в Барбизоне завтра и уточню время ленча. Здесь. Постарайся приехать точно вовремя, чтобы мы тут не маячили, как оставшиеся без пары белоснежные гуси. К тому же если этот толстяк прав насчет его «кухни», Круппи она понравится, и он расскажет о ней всем.

– Круппи?

– Расслабься. Я же сказал, мы давно знакомы.

– И не расспрашивай, – добавил Панов. – Уверяю тебя, ты не захочешь услышать про Стамбул и Амстердам. Они оба – парочка воров.

– Проехали, – сказала Мари. – Продолжай, Алекс, что насчет завтра?

– Мо и я поедем к тебе на такси, и мы с твоим мужем вернемся потом сюда. Позвоним вам после ленча.