– А как насчет твоего водителя, которого добыл Кассет? – спросил Хамелеон, холодно сверкая глазами.

– А что с ним? За сегодняшнюю ночь ему заплатят в два раза больше, чем он может заработать своим такси за месяц, и после того, как он высадит нас у отеля, он исчезнет. Мы больше его не увидим.

– Он увидит еще кого-нибудь?

– Нет, если ему не надоело жить и он намерен отправить деньги родственникам в Алжир. Я же сказал, Кассет за него ручается. Он – гранит.

– Значит, завтра, – решительно сказал Борн, глядя через стол на Мари и Морриса Панова. – После нашего отъезда вы должны оставаться в Барбизоне и не покидать таверну. Поняли?

– Знаешь, Дэвид, – ответила Мари, сидя на сосновой скамье, строгая и колючая, – я хочу сказать тебе кое-что. Мо и Алекс – такие же члены нашей семьи, как и дети, потому я скажу это при них. Мы все, каждый из нас, поддерживаем тебя так или иначе, потому что знаем, через какие ужасы ты прошел. Но ты не можешь и не будешь указывать нам, что делать, будто мы низшие существа в твоем царственном присутствии. Ты это понял?

– Превосходно, леди. Тогда, может, вам лучше вернуться в Штаты, чтобы не смущаться моим царственным присутствием? – Джейсон Борн поднялся из-за стола, оттолкнув стул назад. – Завтра будет трудный день, и я бы хотел выспаться – последнее время мне это не удавалось, – и кое-кто, кому мы все в подметки не годимся, однажды сказал мне, что отдых – это оружие. Я в это верю… Я буду ждать в машине две минуты. Выбор за тобой. Уверен, Алекс сможет вывезти тебя из Франции.

– Ублюдок, – прошептала Мари.

– Хотя бы и так, – сказал Хамелеон, уходя прочь.

– Иди за ним, – быстро обронил Панов. – Ты знаешь, что происходит.

– Я не могу с этим справиться, Мо!

– И не справляйся. Просто будь с ним. Ты единственная нить, что у него есть. Тебе даже не обязательно говорить, просто будь рядом. С ним.

– Он снова киллер.

– Он не причинит тебе вреда.

– Конечно, нет, я знаю.

– Тогда обеспечь ему эту нить к Дэвиду Веббу. Ты должна быть с ним, Мари.

– О боже, я так его люблю! – воскликнула женщина, вскочила на ноги и побежала за своим мужем – и в то же время не ее мужем.

– Это был верный совет, Мо? – спросил Конклин.

– Не знаю, Алекс. Я просто думаю, ему не стоит оставаться наедине с его кошмарами. Никому не стоит. Это не психиатрия, а просто здравый смысл.

– Знаешь, иногда ты говоришь, как настоящий доктор.

Алжирский район Парижа расположен между десятым и одиннадцатым округами, три квартала, где все дома – парижские, а звуки и запахи – арабские. Длинный черный лимузин с золоченой церковной символикой на дверях въехал в этот этнический анклав. Он остановился у обитого деревом трехэтажного дома, старый священник вышел из машины и подошел к двери. Выбрав имя из списка у двери, он нажал на кнопку, и со второго этажа донесся звонок.

– Да? – спросил по-французски металлический голос из примитивного домофона.

– Я посланник Американского посольства, – ответил посетитель в монашеском одеянии на не очень верном грамматически французском, что свойственно американцам. – Я не могу оставить машину, но у нас есть срочное сообщение для вас.

– Сейчас спущусь, – ответил французский алжирский водитель, нанятый Чарльзом Кассетом из Вашингтона. Три минуты спустя он вышел из дома на узкий тротуар. – Зачем вы так оделись? – спросил он посланника, стоявшего возле большого автомобиля, закрывая символику на задней дверце.

– Я католический священник, сын мой. Наш поверенный в военных делах хочет поговорить с вами.

Он открыл дверцу.

– Я весьма уважаю ваш сан, – водитель улыбнулся и нагнулся, чтобы заглянуть внутрь лимузина, – но не готов быть призванным в вашу армию… Да, сэр, чем могу быть полезен?

– Куда вы отвезли наших людей? – спросила фигура из тени на заднем сиденье, лицо этого человека нельзя было разглядеть.

– Каких людей? – спросил алжирец, в его голосе вдруг зазвучало беспокойство.

– Тех двоих, которых вы встретили несколько часов назад в аэропорту. Хромого и его друга.

– Если вы из посольства и они хотят, чтобы вы знали, они сами вам позвонят и все скажут, не так ли?

– Ты скажешь мне!

Из-за машины появился здоровяк в водительской униформе. Он быстро подошел, поднял руку и обрушил на череп алжирца увесистую дубинку. Затем затащил жертву внутрь, а старик в одежде священника влез в машину следом, захлопнув за собой дверцу. Шофер обежал машину и занял свое место за рулем. Лимузин тронулся.

Час спустя на пустынной улице Гудон, в квартале от Пляс Пигаль, из большого автомобиля был выброшен искалеченный и окровавленный труп алжирца. В машине некто, сидевший в тени, обратился к старому священнику:

– Возьми свою машину и стереги у отеля хромого. Не спи, утром ты освободишься и сможешь отдыхать весь день. Сообщай о любых движениях и везде следуй за ним. Не подведи меня.

– Никогда, монсеньор.

Дмитрий Крупкин не отличался высоким ростом, но казался выше, чем на самом деле, и он не был очень уж тяжел, однако создавалось впечатление, что у него весьма тучная фигура. Приятное, слегка полноватое лицо; благородная голова, всегда держащаяся прямо; густые брови, тщательно причесанные волосы с проседью и бородка привлекательно сочетались с внимательными голубыми глазами и неизменной улыбкой, выдававшей в нем человека, которому нравится его жизнь и работа, обладающего немалым интеллектом. Он сидел в кабинке у задней стены почти пустого сельского ресторана в Эперноне, пристально глядя через стол на сидевшего рядом с непредставленным Борном Алекса Конклина, только что заявившего, что больше не пьет спиртное.

– Грядет конец света! – воскликнул Крупкин по-английски с заметным акцентом. – Видишь, что происходит с хорошим человеком на испорченном Западе? Позор твоим родителям. Им следовало остаться с нами.

– Думаю, не стоит сравнивать уровень алкоголизма в наших странах.

– Если не на деньги, то можно было бы и поспорить, – сказал Крупкин, ухмыляясь. – Кстати, о деньгах, мой дорогой старый враг, как и где я получу деньги, причитающиеся мне в соответствии с нашим соглашением, достигнутым сегодня ночью по телефону?

– Как и где вы хотели бы получить их? – спросил Джейсон.

– Ага, стало быть, вы мой благодетель, сэр?

– Да, платить вам буду я.

– Тихо! – шепнул Конклин, обратив внимание на вход в ресторан. Он наклонился вперед к открытой стороне кабинки, прижав руку ко лбу, и быстро повернулся назад, когда за столик в углу слева от двери усадили пару.

– В чем дело? – спросил Борн.

– Не знаю… Я не уверен.

– Кто там, Алексей?

– Мне кажется, я должен его знать, но я не помню.

– Где он сидит? В кабинке?

– Нет, за столом. В углу за баром. С ним женщина.

Крупкин подвинулся на край скамьи, достал свой бумажник и вынул из него маленькое зеркальце размером и толщиной с кредитную карточку. Зажав его обеими ладонями перед собой, он осторожно поймал нужное отражение.

– Да вы, наверное, включены в списки высшего общества Парижа, – сказал русский, тихо посмеиваясь и убирая зеркало и бумажник в карман пиджака. – Он из итальянского посольства; с ним его жена. Паоло и Давиния такие-то, с претензией на знатность, я думаю. Строго corpo diplomatico на протокольном уровне. Они неплохо одеваются и, очевидно, до неприличия богаты.

– Я не вращаюсь в тех кругах, но я где-то видел его раньше.

– Конечно, видел. Он выглядит как любая итальянская звезда экрана средних лет или как любой из тех владельцев виноградников, что восхваляют достоинства классического «Кьянти» в телерекламе.

– Может, ты и прав.

– Я прав. – Крупкин повернулся к Борну: – Я напишу номер счета и название банка в Женеве.

Он положил перед собой бумажную салфетку и полез в карман за ручкой. Но не успел воспользоваться ими, потому что мужчина лет тридцати в хорошо подогнанном костюме быстро приблизился к их столу.