Ошарашенный рассказом француза, с недоверием в глазах, Префонтейн перегнулся через стол.

– А кто такой этот Джейсон Борн? – спросил он.

– Мой муж, Дэвид Вебб, – ответила Мари.

– Господи, – прошептал судья. – Можно мне чего-нибудь выпить?

Джон Сен-Жак позвал:

– Рональд!

– Да, босс! – отозвался снаружи охранник, чьи сильные руки час назад держали хозяина за плечи на двадцатой вилле.

– Будь добр, принеси нам виски и бренди. Бар должен быть полон.

– Уже иду, сэр.

На востоке неожиданно запылало оранжевое солнце; его лучи проникали сквозь еще висевшую кое-где над морем утреннюю дымку. Тишина за столом была нарушена тихим и напряженным голосом старого француза.

– Я не привык, чтобы меня обслуживали, – произнес он, отрешенно глядя поверх перил на светлеющие воды Карибского моря. – Когда кого-нибудь о чем-то просят, я всегда думаю, что это относится ко мне.

– Больше этого не будет, – тихо сказала Мари и после небольшой паузы добавила —…Жан-Пьер.

– С этим именем каждый может жить…

– Почему бы вам не остаться здесь?

– Qu’est-ce que vous dites, madame? [30]

– Подумайте об этом. Париж может оказаться не менее опасным для вас, чем улицы Бостона для нашего судьи.

Упомянутый судья пребывал в этот момент в задумчивости, рассматривая принесенные на стол бутылки, бокалы и ведерко со льдом. Без особых церемоний Префонтейн протянул руку и налил себе хорошую порцию из ближайшей к нему бутылки.

– Я должен задать пару вопросов, – с ударением произнес он. – Можно?

– Валяйте, – ответила Мари. – Не уверена, что смогу или захочу ответить, но давайте попробуем.

– Эти выстрелы, надпись на стене – мой «кузен» утверждает, что красные слова появились по его указанию…

– Так и есть, mon ami. Так же, как громкие выстрелы.

– Для чего?

– Все должно выглядеть естественно. Выстрелы должны были дополнительно привлечь внимание к тому, что произошло.

– Но зачем?

– Мы научились этому во времена Сопротивления – не то чтобы я был «Жан-Пьером Фонтейном», но тоже внес небольшой вклад в общее дело. Мы называли это расстановкой акцентов, давая понять, что в случившемся замешаны подпольщики. Все в округе знали об этом.

– Но для чего это нужно нам здесь?

– Сиделка Шакала мертва. Никто не сможет ему сообщить, что его инструкции не были выполнены.

– Французская логика. Непостижимо.

– Французский здравый смысл. Он непреложен.

– Но все равно, зачем нам это?

– Карлос будет здесь завтра около полудня.

– О боже!

Внутри виллы зазвонил телефон. Джон Сен-Жак поднялся с кресла, но его опередила сестра, махнув рукой перед лицом брата и бросившись через дверь в гостиную. Она сняла трубку.

– Дэвид?

– Это Алекс, – произнес задыхающийся голос. – Господи, у меня телефон три часа стоял на автодозвоне. У вас все в порядке?

– Как ни странно, мы еще живы.

– Старики! Парижские старики! Джонни, он…

– Джонни все сделал, но они на нашей стороне.

– Кто?

– Старики…

– Вы что там, с ума посходили?!

– Еще нет! Здесь все под контролем. Что с Дэвидом?

– Не знаю! Телефонную линию перерезали. Творится черт знает что! Я отправил туда полицию…

– К черту полицию, Алекс! – закричала Мари. – Подключай армию, морскую пехоту, гребаное ЦРУ. Они нам нужны!

– Джейсон не разрешит это сделать. Я не могу его подводить.

– Тогда слушай. Шакал будет здесь завтра!

– Боже! Я должен где-то найти для Дэвида реактивный самолет.

– Так придумай что-нибудь!

– Мари, ты не понимаешь. Старая «Медуза» всплыла на поверхность…

– О «Медузе» расскажешь моему мужу! Шакал не «Медуза», и он прилетает сюда уже завтра!

– Дэвид будет там, ты же знаешь.

– Да, знаю… Потому что сейчас он Джейсон Борн.

– Братец Кролик, все уже не так, как было тринадцать лет назад, и ты ведь тоже не такой, как тогда. От тебя не только не будет никакой пользы, ты будешь только мешать, если не отдохнешь, а еще лучше – поспи. Выключай свет и давай вздремни на том большом диване в гостиной. Я поставлю людей у телефона, хотя вряд ли кто позвонит в четыре часа утра.

Голос Кактуса постепенно затих, пока Джейсон на ватных ногах добрел до темной гостиной; веки его слипались, будто свинцовые. Он упал на диван, с трудом, одну за другой, поднял на него ноги и уставился в потолок. Отдых – это оружие, победа или поражение… Филипп де Анжу. «Медуза». Его внутренний экран выключился, и он уснул.

Сквозь сон пробилась оглушительно воющая, пульсирующая и непрекращающаяся сирена, эхом разнесшаяся по пустому дому, словно звуковой торнадо. Борн рывком повернулся и спрыгнул с дивана, сперва потеряв ориентацию, не понимая, где он находится, и на какие-то мгновения забыв, кто он такой.

– Кактус! – закричал он и бросился из богато украшенной гостиной в коридор. – Кактус! – Он крикнул еще раз, но голос утонул в частых и ритмичных завываниях сирены. – Где ты?

Ответа не последовало. Он подбежал к двери в кабинет, схватил ручку. Заперто! Отступил назад и навалился плечом, раз, другой, третий – прикладывая максимум сил, которые сумел собрать. Дверь треснула, потом чуть подалась, и Джейсон стал бить по центральной панели ногой, пока та не развалилась. Он вошел внутрь, и картина, которую он увидел, наполнила созданную «Медузой» машину для убийства холодной яростью. Кактус растянулся на столе под светом единственной лампы, сидя на том самом стуле, на котором был убит генерал; его кровь собралась красной лужей на книге для записей – он был мертв… Нет, нет, он жив! Правая рука шевельнулась. Кактус был жив!

Борн бросился к столу и аккуратно поднял голову старика; пронзительный, оглушающий, доносящийся со всех сторон визг сирены не давал разговаривать – да и вряд ли Кактус мог говорить. Но тут он открыл свои темные глаза, и трясущаяся правая рука поползла по записной книжке, барабаня скрюченным указательным пальцем по столешнице.

– Что такое? – прокричал Джейсон. Рука продолжала двигаться к краю записной книжки, барабаня все сильнее.

– Внизу? Снизу?

Кактус почти неуловимо утвердительно кивнул.

– Под столом! – закричал Борн, начиная понимать. Он упал на колени справа от Кактуса и поискал рукой под тонким верхним ящиком, потом чуть дальше – есть! Кнопка. Он снова аккуратно откатил тяжелый стул с колесиками на несколько дюймов вправо и внимательнее посмотрел на кнопку. Под ней на черной пластиковой планке мелким белым шрифтом была набрана все объясняющая надпись:

Вспом. сигнализация.

Джейсон нажал на кнопку; звуковой ад тут же прекратился. Наступившая тишина была почти столь же оглушительна, к ней было трудно сразу привыкнуть.

– Куда тебя ранило? – спросил Борн. – Как давно?.. Если можешь говорить, просто шепчи, не напрягайся, ты меня понял?

– Ох, Братец, ты меня с кем-то путаешь, – прошептал Кактус, превозмогая боль. – Я был черным таксистом в Вашингтоне, приятель. И не в такие передряги попадал. Ничего серьезного, пуля попала в плечо.

– Я сейчас же вызову доктора – нашего друга Ивана. Но если можешь, расскажи мне, что случилось, а пока я положу тебя на пол и осмотрю рану.

Джейсон медленно и аккуратно опустил старика со стула на ковер под окном эркера. Он разорвал на Кактусе рубашку; пуля прошла сквозь мышцы левого плеча. Короткими, быстрыми движениями Борн порвал рубашку на полоски и несколько раз обмотал другу грудь, пропустив примитивный бинт под мышкой и через плечо.

– Это не сильно поможет, – заметил Джейсон, – но позволит тебе продержаться какое-то время. Ну, что случилось?

– Брат, он там, снаружи! – лежа на полу, Кактус тяжело кашлял. – У него здоровенный «магнум» пятьдесят седьмого калибра с глушителем; он подстрелил меня через окно, потом разбил его и забрался внутрь… Он – он…