– Мне нужно его имя, – сказала Мари.
– Тогда мне тоже потребуется защита, – заявил Префонтейн.
– Она у вас будет…
– И кое-что еще, – продолжал отставной адвокат. – Мой клиент не знает, что я здесь, не знает о том, что произошло; все это могло бы увеличить мой гонорар, расскажи я ему, через что я прошел и чему стал свидетелем. Он бы побоялся, чтобы его имя упоминалось в связи с такими событиями. Кроме того, учитывая, что меня чуть было не убила эта тевтонская амазонка, я действительно заслужил большего.
– Мсье, следует ли из этого, что я получу вознаграждение за спасение вашей жизни?
– Если бы у меня было что-то ценное – кроме моего юридического опыта, который в вашем полном распоряжении, – я бы с радостью поделился. Дорогой кузен, так и будет, если я что-нибудь получу.
– Merci bien, Cousin[26].
– D’accord, mon ami[27], но прошу вас, ничего не рассказывайте этим ирландским язычникам.
– Что-то не похоже, чтобы вы бедствовали, судья, – заметил Джон Сен-Жак.
– Выходит, что внешность так же обманчива, как и давно забытое звание, о котором вы столь благородно упомянули… Смею добавить, что мои запросы не так уж велики, ведь я одинок, и роскошь не является для меня предметом первой необходимости.
– Так, значит, вы тоже потеряли жену?
– Хотя это и не ваше дело, скажу, что моя жена покинула меня двадцать девять лет назад, а мой тридцативосьмилетний сын, сейчас – преуспевающий адвокат на Уолл-стрит, живет под ее фамилией, а когда кто-нибудь из любопытства его спрашивает, отвечает, что никогда не знал меня. Мы не виделись с тех пор, как ему исполнилось десять лет; это было не в его интересах, ну, вы понимаете.
– Quelle tristesse[28].
– Quel дерьмо, друг мой. Этот парень унаследовал мозги от меня, а не от ветреницы, которая его родила… Но мы отвлеклись. Мой аристократичный французский «родственник» имеет свой интерес – скорее всего, основанный на предательстве – сотрудничать с вами. У меня тоже есть серьезные причины вам помогать, но я не могу забывать и о себе. Мой новый престарелый друг может вернуться и спокойно дожить свой век в Париже, тогда как мне, кроме как в Бостон, податься некуда, а за жизнь у меня скопилось не так много возможностей сводить концы с концами. Поэтому мое искреннее желание помочь должно подождать. С той информацией, которой я обладаю, я не проживу и пяти минут на улицах Бостона.
– Зацепка, – произнес Джон Сен-Жак, пристально глядя на Префонтейна. – Мне жаль, судья, но мы в вас не нуждаемся.
– Что? – Мари выпрямилась на стуле. – Брат, прошу тебя, нам нужна любая помощь!
– Только не от него. Мы знаем, кто его нанял.
– Это правда?
– Конклин знает; он назвал это «зацепкой». Он сообщил мне, что человек, проследивший твой путь с детьми сюда, воспользовался для этого услугами судьи. – Брат указал кивком на бостонца. – Его услугами. Вот почему я угробил катер за сотню тысяч долларов, чтобы сюда добраться. Конклин знает, кто его клиент.
Префонтейн снова посмотрел на старого француза:
– Вот теперь самое время для Quelle tristesse, господин Герой. У меня ничего не осталось. Моя настойчивость принесла мне только порезанное горло и опаленный скальп.
– Это совсем не так, – вмешалась Мари. – Вы же юрист, и не мне вам это объяснять. Подтверждение фактов – это тоже помощь. Вы можете потребоваться нам, чтобы засвидетельствовать все, что вы знаете, определенным людям в Вашингтоне.
– Чтобы привлечь меня как свидетеля, потребуется повестка в суд, моя дорогая. Я все подтвержу под присягой, вот вам мое честное личное и профессиональное слово.
– Мы не будем обращаться в суд. Никогда.
– Да?.. Понимаю.
– Нет, судья, вы еще ничего не понимаете. Все же, если вы согласитесь помочь нам, вам хорошо заплатят… Секунду назад вы говорили о причинах, которые заставляют вас помогать, и что они второстепенны по отношению к вашему желанию разбогатеть…
– Моя дорогая, а вы часом не юрист?
– Нет, экономист.
– Святая Мария, это еще хуже… Вы хотите знать мои причины?
– Они касаются вашего клиента, человека, который нанял вас следить за нами?
– Да. Его августейшая персона – как в «Цезаре Августе» – должна быть выкинута на помойку. Если отбросить незаурядный интеллект, он настоящая проститутка. Он мне столько всего наобещал, но все пошло прахом, когда он поставил на первое место свою личную выгоду.
– Мари, о чем это он?
– Думаю, о человеке с большим влиянием и властью, которых нет у него самого. Наш обвиняемый вступил в борьбу за чистоту нравов.
– И это говорит экономист? – спросил Префонтейн, снова машинально дотрагиваясь до ожогов на шее. – Экономист, рассуждающий о своем последнем прогнозе, вызвавшем неверное поведение на бирже и потери, которые многие игроки смогли выдержать, но большинство – нет.
– Мой голос никогда не обладал таким весом, но я уверяю вас, что эти рассуждения о тех многих, кто никогда не рисковал, потому что их прогнозы оставались только прогнозами, всего лишь теория. Это безопасная позиция… В отличие от вашей, судья. Вам может потребоваться защита, которую мы готовы предоставить. Каков ваш ответ?
– Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, ну и деловой же у вас подход…
– Я не могу иначе, – ответила Мари, глядя на старика из Бостона. – Я хочу, чтобы вы остались с нами, но не собираюсь вас упрашивать. Если нет – я просто оставлю вас ни с чем, и можете возвращаться обратно, на улицы Бостона.
– Вы уверены, что вы не юрист – или, скорее, верховный палач?
– Как вам будет угодно. Просто ответьте мне.
– Да кто-нибудь мне в конце концов объяснит, что тут происходит?! – не выдержал Джон Сен-Жак.
– Ваша сестра, – отозвался Префонтейн, нежно глядя на Мари, – только что завербовала рекрута. Она четко обрисовала все перспективы, что очень ценят адвокаты, и ее железная логика, вкупе с прелестным личиком, обрамленным темно-рыжими волосами, не оставляет мне выбора.
– Что?..
– Он предпочел остаться на нашей стороне, Джонни. Проехали.
– Да зачем он нам нужен?
– По множеству различных причин, молодой человек, – ответил судья. – В определенных ситуациях самодеятельность – не лучший способ решить проблемы, если только вы хорошенько не защищены с юридической точки зрения.
– Сестра, ты думаешь, это будет правильно?
– Во всяком случае, братишка, это не так плохо. Но решать Джейсону – черт – Дэвиду!
– Нет, Мари, – сказал Джон Сен-Жак, пристально глядя в глаза сестре. – Пусть решает Джейсон.
– Мне кажется или я где-то встречал это имя? – спросил Префонтейн. – Имя «Джейсон Борн» было написано на стене вашей виллы.
– Это было сделано по моему указанию, – объяснил не совсем фальшивый герой Франции. – Так надо.
– Не понимаю… и тем более не понимаю, что это за «Шакал» или «Карлос», о котором вы так свирепо меня расспрашивали, когда я еще не знал, на каком свете нахожусь. Я думал, что «Шакал» – это миф.
Старик по имени Жан-Пьер Фонтейн посмотрел на Мари; та кивнула.
– Карлос по прозвищу Шакал действительно легенда, но никак не миф. Он профессиональный убийца, которому пошел шестой десяток; говорят, что он болен, но все еще полон яростной ненависти. Он человек со множеством лиц и обличий; одни люди по каким-то причинам его любят, другие ненавидят, считая исчадием ада, – и все по-своему правы. Я как раз тот, кто испытал к нему всю гамму чувств, относился к нему и так, и этак, но вы вряд ли сможете это понять, мы с вами слишком разные, преподобный Фома Аквинский.
– Merci bien[29].
– Однако ненависть, которая владеет Карлосом, растет, словно раковая опухоль в его стареющем мозгу. Единственный человек сумел вычислить его; этот же человек обманул его, перехватил пальму первенства по убийствам, лишив Шакала работы; убийство за убийством он сводил Карлоса с ума, когда тот пытался вернуть свою репутацию непревзойденного киллера. Этот же человек повинен в смерти любовницы Шакала – не просто любовницы, а женщины, которую Карлос знал и любил еще с детства, прошедшего в Венесуэле, она была его главным союзником. Это единственный человек, один из сотен или даже тысяч, посланных правительствами разных стран, который когда-либо видел лицо Шакала. Человек, который все это сделал, – продукт американской разведки, необычный человек, он вел смертельно опасный образ жизни на протяжении трех лет. И Карлос не успокоится, пока этот человек не будет наказан… и убит. А зовут этого человека Джейсон Борн.
